Эд Горман - Бегущие во мраке

Но так было до тех пор, пока миссис Стэндиш не узнала о подающем надежды молодом человеке по имени Дилан Эймс и не пригласила его в особняк губернатора на обед. Впоследствии она убедила мужа доверить свою карьеру Дилану.

Перемены не заставили себя ждать. В течение наиболее напряженной предвыборной кампании, которую когда-нибудь видел народ этого штата, Стэндиш изменил свое мнение по большинству волнующих общество вопросов, причем позиции эти совпадали с мнением большинства. Дилан даже снял несколько рекламных роликов, в которых с пафосом говорил: «Плохие парни боятся его, потому что он умеет держать удар». Этим напоминанием о Джоне Уэйне он не раз заставил улыбнуться специалистов.

Джессике больше нравился прежний Стэндиш, тот, который был против высшей меры наказания. По понятным причинам она была с ним в этом вопросе не согласна, но у него, по крайней мере, хватало мужества выражать свою точку зрения открыто.

– Нам повезло, что нашу позицию отстаивает такая умная женщина, как вы, – несколько заученно сказал Стэндиш.

– Спасибо, губернатор.

– Я должен был отправиться на казнь… ну, это идея Дилана… Вы когда-нибудь присутствовали на казни, Джессика?

– Да, один раз.

– Ну… и как?

– Мне не понравилось, если вы это имеете в виду. Долго не могла забыть. Но тот человек изнасиловал и убил двух маленьких девочек. Вспомнив о родителях бедняжек, о том, что он разрушил их жизнь… Я понимала, что общество имело полное право забрать его жизнь и тем самым наказать и одновременно освободиться от этого чудовища.

– У вас сегодня все получится. Желаю удачи.

– Спасибо, губернатор.

– Я еще позвоню вам завтра.

– Конечно.

Следующие пять минут Джессика оценивающе смотрела на гору папок, лежавших у нее на столе. С чего тут начинать? Особенно если учитывать тот факт, что все твои мысли заняты Томом Каллиганом.

Сейчас в кабинете у Тома детектив Рибикофф лично осматривал его вещи в поисках разгадки тайны его исчезновения. Джессика рассказала Рибикоффу о том, как упорно Каллиган сопротивлялся назначению ему полицейского охранника. Правда, это едва ли помогло детективу.

Джессика решила начать с дела о мошенничестве. Особо предприимчивый молодой человек умудрился украсть пенсионные сбережения тридцати старичков. Возомнил, что стоит выше закона. Именно поэтому Джессика хотела прищемить ему хвост: если дело и дальше так пойдет, то стариков и детей нужно будет вскоре заносить в Красную книгу.

Она только успела открыть папку и ознакомиться с пояснительной запиской одного из ее помощников, как зазвонил телефон.

– Джессика?

– Да.

– Это детектив Рибикофф. Вы не могли бы зайти в кабинет Каллигана на минутку?

– Конечно. Нашли что-нибудь интересное?

– Возможно, – уклончиво ответил Рибикофф.

Джессика повесила трубку и направилась к двери. Может, теперь им удастся понять, куда делся Том.

3

В облике Сэмюэла Рибикоффа – в изрезанном морщинами лице, в добрых нисколько не выцветших с возрастом глазах – читались вселенская печаль, житейская мудрость и большой опыт. Много горя пришлось повидать на своем веку этому в высшей степени достойному человеку. В юности он провел два года в фашистском концлагере. На его глазах замучили мать, отца и брата. В 1946-м Рибикофф приехал в Америку. Два месяца жил с двоюродным братом, полицейским. Затем оформил гражданство и сам поступил на службу в полицию. Детективом отдела убийств он стал очень быстро. Как говорил его начальник, у Рибикоффа в арсенале было самое страшное оружие – его печальные глаза. Глядя в эти глаза, маленькие дети чувствовали себя в безопасности, простые граждане находили поддержку, а преступники готовы были чистосердечно раскаяться, рассказать все и сдать своих подельников.

Когда Джессика вошла в кабинет Тома Каллигана, Сэм Рибикофф стоял у окна и смотрел на умывающийся дождем город.

Он был так увлечен, что она поначалу побоялась его отвлекать. Вместе с Сэмом они работали по нескольким десяткам дел, и он был ее любимым полицейским. По правде сказать, Джессика считала его лучшим из всех, кого знала. Подойдя поближе, она заметила на столе фотографию и удивилась, откуда она взялась.

На фото была изображена потасканного вида блондинка с невообразимым бюстом, одетая в откровенный купальник салатового цвета. Она сидела на корточках, чуть раздвинув ноги, так что трусики сползли в сторону. На заднем фоне виднелся бассейн при каком-то отеле.

Не поворачиваясь, Рибикофф произнес:

– Мой друг попался на ту же удочку.

– Какую удочку?

Теперь он обернулся к ней:

– Наверное, нужно было сначала поздороваться. Она улыбнулась:

– Все в порядке, Сэм. Но я все равно не понимаю, о чем ты.

Рибикофф печально покачал головой:

– Ему стукнуло пятьдесят, и он испугался. «Жизнь кончена, а не сделал ничего из того, что считал важным», – сказал он мне. Представь, он хороший хирург и отец троих прекрасных детей, но ему все равно кажется, что он ничего не добился. И что он делает? Заводит роман с одной из медсестер. Уходит от жены, лучшей женщины из всех, кого я знаю, покупает квартиру и переезжает туда вместе с этой медсестрой. Я пытался его переубедить, но он меня не слушал. И что дальше? Через год медсестра находит себе хирурга помоложе, и он возвращается домой с поджатым хвостом. Но поздно: жена сообщает ему, что познакомилась на танцах с очень симпатичным вдовцом, что любит его. И в этот момент жизнь моего друга по-настоящему рухнула. Знаешь, что он делает сейчас? Пьет успокоительные, три раза в неделю посещает психотерапевта, регулярно ездит к жене, с которой вот уже два года как разведен, и умоляет простить его. – Рибикофф вздохнул. – Вся жизнь коту под хвост.

Джессика вновь посмотрела на фотографию блондинки.

– Думаешь, то же случилось и с Томом Каллиганом?

Рибикофф уклонился от прямого ответа, заметив только:

– Человек всеми способами отказывается от защиты полиции. Доходит до того, что сбегает из-под опеки. А в ящике стола у него вот такая вот фотка.

Он взял фотографию и посмотрел на оборотную сторону.

Там была надпись зелеными чернилами:

Жду не дождусь, когда мы будем вместе.

– Он не упоминал никого по имени Кэнди? – спросил Рибикофф.

– Не припоминаю.

– Как думаешь, ты могла бы назвать его ходоком?

Джессика ненадолго задумалась. Что она в сущности знала о перемене, происшедшей в характере Каллигана?

– Полгода назад я бы только улыбнулась, задай ты мне такой вопрос о Томе. У него были серьезные проблемы с лишним весом, и его это очень волновало. Он сам рассказывал анекдоты про толстяков только для того, чтобы их не рассказал кто-нибудь другой. Но потом вдруг он решил похудеть.

– По медицинским причинам?

– Не думаю. Наверное, он просто от этого устал. – Джессика подошла к окну, перед которым стоял Рибикофф. – За последние полгода он сильно похудел.

– Это хорошая причина.

– Чтобы стать ходоком?

– Ну да, – кивнул Рибикофф. – Как и мой друг, он забыл о том, что в жизни на самом деле важно. Дело не в том, чтобы быть популярным, или худым, или умным. Главное – помнить о своих близких. Забыл – считай, пропал.

Джессика еще раз бросила взгляд на фотографию и припомнила, как от ее отца, вернувшегося после гулянки, пахло духами, а на его воротничке алели следы губной помады. Если мама что-нибудь и замечала, то ничего ему не говорила. Наверное, она могла сохранить брак, только отказываясь считаться с очевидными фактами.

Когда Джессика была маленькой девочкой, она часто приходила к маме, садилась к ней на колени и вслух интересовалась, где папа. Напившись, он часто падал и расшибал себе колени, локти, голову… Джессика очень боялась, что однажды он убьется. Она еще не научилась его ненавидеть. Ей все казалось, что случится чудо и папа поправится, перестанет пить и будет таким же, как папы ее подружек, – нормальным папой, который не кричит, и не шатается, и не тратит всю зарплату на выпивку.

Так продолжалось, пока ей не исполнилось тринадцать. Тогда Джессика поняла, что отец никогда не изменится. По иронии судьбы, став взрослой, она сама стала утешением для матери. Они поменялись ролями: настал ее черед пичкать мать напрасными надеждами, свою уставшую, истерзанную жизнью мать. Наверное, чувство ненависти стало бы еще сильнее, если бы она не понимала, что отец мучается так же сильно, как и они, если бы не знала, что он и сам хотел бы бросить.

Отец проходил бесчисленные курсы лечения – месяц здесь, два месяца там, – но все равно каждый раз снова брался за бутылку. И с каждым разом мама уставала все больше, почти ничего не говорила. И только ради того, чтобы мать не хватил удар, Джессика стала врать более изобретательно, так изобретательно, что начала верить собственным россказням.