Джим Томпсон - Убийца во мне
– Ну, – он покосился на меня и тут же отвел взгляд, – я бы не хотел утруждать тебя, Лу.
– Никаких проблем, – заверил я его. – Давай ее сюда. – Я написал свое имя на полях и вернул ему вырезку – Только никому не рассказывай. Если другие попросят меня о том же, твоя вырезка потеряет ценность.
Он уставился на вырезку стеклянным взглядом, как будто она хотела укусить его.
– Гм... – До него дошло, он даже забыл, что хотел сплюнуть. – А ты действительно думаешь?..
– Вот что тебе надо сделать, – сказал я, опираясь локтями на стол и шепча ему в ухо, – сходи на один из заводов и попроси сделать тебе стальной цилиндр. Потом – ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы одолжить тебе сварочный аппарат?
– Да, – прошептал он в ответ. – Аппарат я найду.
– Так вот, разрежь цилиндр надвое по окружности. Не пополам, а чтобы получилась крышка. Положи в него вырезку с моим автографом – ведь она единственная во всем мире, Хенк! – и завари. Через шестьдесят или семьдесят лет ты отнесешь ее в музей, и тебе заплатят за нее огромные деньги.
– Вот те на! – воскликнул он. – Лу, а у тебя есть такой цилиндр? Тебе сделать?
– О нет, – ответил я. – Вряд ли я так долго проживу.
11
Я остановился напротив открытой двери в кабинет Говарда Хендрикса. Он поднял голову и помахал мне.
– Здравствуйте, Лу. Входите и присаживайтесь.
Я вошел, кивнул его секретарше и придвинул стул к письменному столу.
– Только что разговаривал с женой Боба, – сказал я. – Он неважно себя чувствует.
– Я слышал. – Он зажег спичку, чтобы я мог прикурить. – Но это не имеет особого значения. Я хочу сказать, что по делу Конвоя расследовать больше нечего. Нам остается сидеть и ждать и быть доступными в тот момент, когда Конвей начнет давить своим авторитетом. Думаю, он нескоро смирится с ситуацией.
– Плохо, что девчонка умерла, – сказал я.
– О, не знаю, Лу, – пожал он плечами. – Сомневаюсь, что она могла бы рассказать нам то, что нам не известно. Честно признаться – строго между нами, – я испытываю огромное облегчение. Конвей не успокоился бы, пока не отправил бы ее на электрический стул, свалив всю вину на нее. Мне бы не хотелось участвовать в этом.
– Да, – согласился я. – Это было бы неприятно.
– А если бы она выжила, я бы не отвертелся. Я хочу сказать, что возбудил бы против нее дело на всю катушку.
Он держался значительно дружелюбнее, чем в нашу последнюю встречу Он давал понять, что мы с ним большие друзья и он не скрывает от меня свои самые сокровенные мысли.
– Интересно, Говард...
– Да, Лу?
– Нет, думаю, мне не стоит говорить об этом, – сказал я. – Возможно, вы относитесь к этому не так, как я.
– О, уверен, что так же. Я всегда чувствовал, что у нас с вами много общего. Так о чем вы хотели сказать?
Он на мгновение отвел взгляд, его губы слегка дрогнули. Я понял, что секретарша подмигнула ему.
– Ну, дело вот в чем, – сказал я. – Я всегда считал, что мы тут все одна большая счастливая семья. Мы, кто работает на благо округа...
– Гм... Одна большая счастливая семья, а? – Его взгляд опять метнулся в сторону. – Продолжайте, Лу.
– Мы очень похожи друг на друга...
– Д-да.
– Мы сидим в одной лодке, мы вместе беремся за дело и сообща доводим его до конца.
У него внезапно запершило в горле, и он поспешно вытащил носовой платок из кармана. Потом он повернулся вместе с креслом спиной ко мне и долго кашлял и плевался. Я услышал, как секретарша встала и куда-то вышла. Стук ее каблучков ускорялся. Через секунду она уже бежала в направлении дамского туалета.
Я надеялся, что она описается.
Я надеялся, что тот осколок шрапнели, что застрял в Хендриксе, проколол ему легкое. Этот осколок стоил налогоплательщикам целого состояния. Его избрали прокурором только из-за нескончаемых разговоров об осколке. Не об улучшении обстановки в округе или установлении справедливости. А именно об осколке шрапнели.
Наконец Хендрикс выпрямился и повернулся ко мне. Я сказал, что ему следует заняться этой простудой.
– В таких случаях, – сказал я, – я беру отвар луковицы и выдавливаю в него большой лимон. Или средний и маленький...
– Лу! – резко оборвал он меня.
– Да? – вскинулся я.
– Я ценю вашу заботу – вашу заинтересованность, – однако давайте вернемся к теме. Так что вы хотели сказать мне?
– О, ничего особенного.
– Пожалуйста, Лу!
– Ну, я кое-что не понимаю, – проговорил я. И рассказал ему. О том, что не понимал Ротман. Я выразил это своими словами и в своей манере, медленно и неуклюже. Теперь у него есть над чем поломать голову. Кроме следа от спущенного колеса. И прелесть ситуации заключается в том, что он ничего не сможет сделать и ему останется только ломать голову.
– Господи, – произнес он. – Это же на поверхности, верно? Прямо на поверхности, если правильно взглянуть. Это один из тех очевидных и простых фактов, которые трудно заметить с первого взгляда. Как ни крути, он должен был убить ее, когда сам уже был мертв. А он этого сделать не мог!
– Или наоборот, – сказал я.
Хендрикс вытер лоб. Он был возбужден, но выглядел больным. Заманивать бедного простака Лу в ловушку с помощью спущенного колеса – это одно. То было в его духе. Теперь ему снова придется забрасывать петлю.
– Лу, вы понимаете, что это значит?
– Не обязательно, – сказал я и выдал ему ту же теорию насчет всяких случайностей, которую наболтал Ротману, только в других выражениях. – Так, наверное, все и было. Одна из тех удивительных и необъяснимых случайностей.
– Да, – сказал он. – Конечно. Вероятно, именно так. Вы... э-э... вы с кем-нибудь говорили на эту тему?
Я замотал головой.
– Просто эта мысль пришла мне в голову Естественно, если Конвей взбесится, когда вернется, я...
– Сомневаюсь, что это надо, Лу. Я действительно считаю, что это будет неразумно.
– Вы имеете в виду, что я должен сначала рассказать об этом Бобу? Да я так и собирался. Я не собираюсь прыгать через его голову.
– Нет, Лу, – возразил он, – я не это имел в виду. Боб в плохом состоянии. Конвей устроил ему страшную взбучку. Не уверен, что нам следует тревожить его чем-то еще. Причем тем, что, как вы отметили, не имеет перспективы и бесполезно для следствия.
– Ну, – сказал я, – если это не имеет значения, не понимаю, почему бы не...
– Давайте оставим это между нами, Лу. Хотя бы на некоторое время. Будем сидеть тихо и смотреть, как развиваются события. А что еще мы можем сделать? Какие факты у нас есть, чтобы продолжать расследование?
– Особо никаких, – ответил я. – Думаю, вообще никаких.
– Точно! Я бы не смог выразиться лучше.
– Вот что мы можем сделать, – сказал я, – установить личности всех мужчин, которые посещали ее, хотя это будет трудно. Вероятно, их не более тридцати или сорока, ведь она была не из дешевых. Боб и мы, наша компания, могли бы собрать их в одном месте, и вы бы...
Жаль, что вы не видели, как он вспотел. Нам, департаменту шерифа, ничего не будет за то, что в одну комнатушку сгонят тридцать или сорок состоятельных граждан, – дознание-то будет вести он. И он будет предъявлять обвинения. К тому времени, когда он закончит, с ним будет покончено.Его не изберут на должность старшего дворника даже в том случае, если тот самый осколок шрапнели выйдет наружу в его глазу.
Однако я сам не хотел заниматься этим и не хотел, чтобы занимался он. Дело закрыто, признано, что Элмер Конвей был пьян, и хорошо бы оставить все как есть. Поэтому, учитывая еще и то, что время близилось к ужину, я позволил ему убедить себя. Я сказал, что не очень разбираюсь в этих вещах и что я безмерно благодарен ему за то, что он все мне разъяснил. На этом мы закончили.
Почти.
Перед уходом я дал ему рецепт средства от кашля.
Я шел к машине, насвистывая и думая о том, каким прекрасным был день и как приятно было бы об этом поговорить.
Через десять минут я был на Деррик-Род и разворачивался обратно в сторону города.
Не знаю зачем. Ну не знаю, и все. Она была единственным человеком, с кем я мог бы поговорить и кто понял бы, о чем я говорю. Но я знал, что ее там нет. Я знал, что она больше не появится ни там, ни где-либо еще. Ее нет, и я знал это. Поэтому... не знаю зачем.
Я возвращался в город, к двухэтажному дому и хлеву с крысами. И тогда я сказал:
– Прости, детка. – Я сказал это вслух. – Ты никогда не узнаешь, как я сожалею. – Потом я сказал: – Ты же понимаешь, да? Еще несколько месяцев – и я не смог бы остановиться. Я потерял бы контроль и...
В лобовое стекло ударилась бабочка и улетела. Я опять засвистел.
День действительно был замечательным.
У меня закончились продукты, поэтому я остановился у магазина, купил кое-какой гастрономии, бакалеи и стейк на ужин. Я вернулся домой, устроил себе самый настоящий пир и съел все до последнего куска. Этот В-комплекс отлично делал свое дело.