Дин Кунц - Чейз (Погоня)

— Ничего, если я выпью еще? — спросила она, встряхивая свой стакан.

— Валяй.

— Может быть, вы тоже хотите?

— Нет, спасибо, — отказался он, понимая, что ему нужно сохранить трезвую голову, хотя он и не способен вполне трезво мыслить.

Луиза стояла в той же соблазнительной позе и смешивала коктейль; вернувшись на кушетку, она села гораздо ближе к нему, чем сидела раньше.

— Я кое-что вспомнила. Вы спросили меня, было ли у него на руке кольцо, и я ответила, что было. Но я совсем забыла сказать, как он носил его.

Чейз подался вперед, желая услышать что угодно, пусть сейчас это покажется пустяком.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — проговорил он.

— Это было мизинное кольцо, — сказала она.

— Что-что?

Она пошевелила мизинцем на свободной руке:

— Мизинное кольцо, ну, которое носят на мизинце. Вы разве такого никогда не видели?

— Конечно видел, — сказал он. — Но не понимаю, что этот факт дает нам нового или важного.

— Ну-у, — протянула Луиза, придавая своему лицу абсолютно бесстрастное выражение, — лично я видела такие только у девушек и у голубых.

Чейз задумался. Похоже, они недаром потратили время. Это уже кое-что.

— Так ты полагаешь, убийца может быть... гомосексуалистом?

— Не знаю, — пожала плечами она. — Но кольцо он точно носил на мизинце.

— А ты сказала об этом Уоллесу?

— Да я только сейчас сообразила. Вы заставили вспомнить те события, и меня как будто осенило.

Чейз был доволен. Куда как приятно, пусть медленно, по крупицам, но собирать сведения о Судье — начиная с самого первого обрывка информации. Потом он передаст все это в полицию с презрением человека, которого они списали со счетов, сочтя, что у него пограничный случай психического расстройства со сложными галлюцинациями. Звучит по-детски, ну и пусть. Он уже давно не доставлял себе детских удовольствий.

— Это наблюдение может помочь, — сказал он. Она скользнула поближе к нему, точно хорошо смазанная машина, предназначенная исключительно для того, чтобы соблазнять, — сплошные округлые формы и золотистый загар.

— Вы думаете, мистер Чейз?

Он кивнул, пытаясь сообразить, как лучше всего отделаться от нее, чтобы не обидеть, чувствуя тем временем, что она прижалась к нему бедром.

Чейз резко встал и сказал:

— Мне надо идти. Теперь у меня есть конкретный факт, и это больше, чем я рассчитывал. — Он лишь слегка покривил душой: вообще-то он совсем ни на что не рассчитывал.

Луиза тоже встала, почти вплотную придвинулась к нему.

— О, еще рано, — проворковала она. — Жаль, что вы не останетесь и не составите мне компанию.

Чейз чувствовал букет женских ароматов — духов, мыла, свежевымытых волос, намека на секс, — эти запахи способны заинтриговать мужчину, но он вовсе не был заинтригован. Только возбужден. Удивительное дело: в первый раз за много месяцев его возбудила женщина. Но возбуждение и интерес — разные вещи. Хотя она и стройная, и хорошенькая, но не вызывает у него ничего, кроме полового влечения, которое он не считал надежным мерилом отношений между мужчиной и женщиной.

— Нет, — сказал он. — Мне нужно повидать еще кое-кого.

— В такое-то время?

— Да. Одного-двух человек, — подтвердил он, чувствуя, что теряет инициативу.

Луиза поднялась на цыпочках и лизнула его губы. Не поцеловала — просто очень быстро провела розовым язычком.

Тут он понял, почему не доверяет своему половому влечению. Хотя Луиза с виду женщина и ведет себя более чем по-женски, но на самом деле она до женщины не дотягивает. Конечно, уже не ребенок, не девочка. Но ей не хватает жизненного опыта, закалки. Она всегда была под опекой родителей, в результате и возник этот чувственный лоск, который мог легко привести их обоих к бурному взрыву чувственности, — но после этого останется только опустошение и злость. О чем они будут, к примеру, разговаривать после того, как он трахнет ее?

— Дом в нашем распоряжении еще несколько часов, — уговаривала она. — И кушетка нам не понадобится. У меня огромная белая кровать с белым пологом и золочеными ножками.

— Не могу, — сказал он. — В самом деле не могу, потому что меня ждут.

Луизе хватило женской интуиции, чтобы понять: она проиграла. Девушка отступила на шаг и улыбнулась Чейзу:

— Но я хочу отблагодарить вас. За то, что вы спасли мне жизнь. За это полагается большая награда.

— Ты ничего не должна мне, — сказал он.

— Должна. Как-нибудь в другой раз, когда у вас не будет неотложных дел, да?

Поскольку злить ее было ни к чему — сотрудничество с ней могло понадобиться Чейзу позже, он наклонился, поцеловал ее в губы и сказал:

— Ну, конечно, в другой раз.

— Прекрасно, — сказала она. — Я знаю, что нам будет хорошо вместе.

Такая лощеная, быстрая и легкая — ни одной задоринки, чтобы зацепиться. Интересно, подумал Чейз, помнят ли ее любовники, с кем они только что спали?

Он сказал:

— Если детектив Уоллес снова будет допрашивать тебя, не могла бы ты... забыть о кольце?

— Конечно могу. Но почему вы занимаетесь этим расследованием в одиночку? Я так и не спросила.

— У меня есть на то причины, — ответил он. — Личные.

Вернувшись домой, Чейз стал обдумывать новый факт, и теперь он уже не казался ему столь важным. То, что Судья носил кольцо на мизинце, еще не доказывало его сексуальной извращенности — так же как длинные волосы не показатель революционного настроя и склонности к насилию, а крошечная мини-юбка вовсе не говорит о том, будто ее обладательница всем доступна лишь потому, что открывает ноги выше допустимого общественной моралью предела. И даже если Судья гомосексуалист, от этого найти его ничуть не легче. Конечно, в городе есть места, где собираются геи, и Чейз знал их почти все, если только они не повыходили из моды. Но в этих злачных местах пасутся сотни людей, и нет никакой гарантии, что их посещает Судья.

Чейз разделся; мрачное настроение вернулось к нему, и, взяв с буфета стакан, он подошел с ним к холодильнику, бросил два кубика льда, взялся было за бутылку виски, но понял: для того чтобы заснуть, ему вовсе не нужно пить. До смерти уставший, он забрался в постель, оставив лед таять в пустом стакане, протянул руку и выключил ночник. Темнота была тяжелой и теплой и в первый раз за долгое время действовала на него успокаивающе.

Уже засыпая, он стал думать, не глупо ли поступил, отвергнув открытые сексуальные притязания Луизы Элленби. Он провел много месяцев без женщин и без стремления к ним. Луиза вызвала у него возбуждение, и в определенном смысле ее, наверное, можно считать совершенством: ее движения, скорее всего, были бы умелыми, уверенными и захватывающими дух. Почему он решил, что, кроме быстрого спаривания, кроме оргазма, должно быть что-то еще?

Может быть, он удержался от соблазна из боязни оказаться еще глубже втянутым в суету окружающего мира, поступиться своими драгоценными привычками? Отношения с женщиной, пусть самые мимолетные, наверняка пробьют брешь в стенах, которыми он так тщательно отгородился ото всех.

Повернувшись на бок, Чейз зарылся лицом в подушку; ему больше не хотелось об этом думать. Однако у него не было выбора: мысли приходили без приглашения. И вскоре ему пришло в голову, что с ним происходит нечто непонятное, он даже не мог решить, хорошо это или плохо. Он отверг Луизу Элленби, чтобы сохранить свои сексуальные привычки, — но тут же нарушил не менее важный ритуал, неотъемлемо входивший в его отшельническую жизнь, в его покаяние: он не выпил своего стакана виски.

Глава 7

Проснувшись на следующее утро, Чейз на долю секунды почувствовал, будто его посетил король всех похмелий, и тут понял, что это саднит израненное во время вчерашних падений тело. Каждый синяк, каждая ссадина распухли и потемнели и были буквально переполнены болью — казалось, ее можно выжать и она польется струей, скажем, коньячного цвета. Глаза запали, в них коренилась боль, охватившая весь череп. Когда он сел и попробовал выбраться из постели, мышцы воспротивились, точно заржавленные стальные полосы, трущиеся друг о друга без смазки.

Ему было так плохо, что он просто отмахнулся от привычных кошмаров — не до них.

В ванной, ухватившись руками за раковину, Чейз приблизился к пятнистому зеркалу и увидел, что его лицо выглядит изможденным и гораздо более бледным, чем всегда, а под глазами залегли глубокие темные круги. Грудь и спину покрывали синяки размером с отпечаток большого пальца, но болели они так, словно были гораздо крупнее.

Чейз убедил себя, что горячая ванна улучшит его самочувствие, но на самом деле после нее стало только хуже. Вернувшись в комнату, он начал ходить из угла в угол, размахивая руками, пытаясь превозмочь боль, не обращать на нее внимания. Он заставил себя проделать десяток отжиманий и приседал до тех пор, пока у него не закружилась голова и ему не показалось, что он вот-вот потеряет сознание. И все-таки там, где ванна оказалась бесполезной, гимнастика, хотя и не совсем, но помогла. Он знал, что единственное лекарство — деятельность, и начал одеваться.