Луис Фернандо Вериссимо - Клуб ангелов
— А зачем ему флейта?
— А я знаю? Хочет с ней умереть. Сказал, что Пауло умер с кроссовками на шее. Не знаю, о чем он думает. Вы должны с этим покончить, Даниэл!
Голос Мары… Думаю, никогда я не слышал ее так близко. Голос женщины нашей мечты, восхитительной даже в гневе, даже повторяющей чужую фразу, фразу, которую мы чаще всего слышали в эти дни, о том, что необходимо покончить с этим безумием. Но это не было безумием. Теперь я знал точно, что это не безумие. Я не мог открыть это Маре, но я понимал Педро. В коридоре смерти все было окончательным, все превращалось в ритуал. Даже скрипачи из Парижа, играющие на похоронах, не казались плохой идеей. В коридоре смерти ты становишься выше нелепости, ты хочешь только смысла.
Шоколадный Кид и Лусидио назначили встречу у меня в квартире, чтобы договориться об ужине в августе. Чиаго пришел раньше, у него были новости. Жизела говорила с адвокатами и собиралась начать процесс конкретно против меня как хозяина смертельной кухни, поскольку у «Клуба поджарки» были придуманные Рамосом устав и герб, но не было юридического статуса. Расследование Кида разъяснило некоторые факты, о которых мы смутно знали или подозревали, но не хотели вникать.
— Самуэл воспитывался Рамосом с детства. Рамос платил за его учебу, и до определенного возраста Самуэл жил у него. Когда мы познакомились с Самуэлом в баре «Албери», он еще жил с Рамосом.
Самуэл Четыре Яйца, наш герой. Негодяй и мудрец. Ненасытный сатир и святой худышка. Он больше всех любил нас и оскорблял больше всех. Он убедил всю компанию, что мир будет нашим, и теперь наказывал нас за провал в его завоевании. Он воспитал нас через аппетит и ласково убивал нас через него. Мы никогда ничего не знали о нем, возможно, потому что нам нравилась его таинственность. Когда кто-нибудь спрашивал у него о родителях, Самуэл отвечал, что они умерли от испанского гриппа. И если кто-то вспоминал, что это невозможно, так как эпидемия испанского гриппа дошла до Бразилии в начале века, он говорил: «Значит, это был азиатский грипп, я не спрашивал у него документов».
— Они с Лусидио уже были знакомы?
— Не знаю, — пожал плечами Кид. — Я не уверен насчет твоей версии.
Моя версия состояла в том, что Самуэл убивал нас с помощью Лусидио. Самуэл методически совершал эвтаназию «Клуба поджарки», выпуская ангелов одного за другим, освобождая их от неудобного присутствия собственного тела и ничтожной биографии, окончательно разделяя Зулмиру и Зенайде.
— Не знаю, — повторил Шоколадный Кид.
— В любом случае твое расследование ни к чему не приведет. Мы все равно умрем.
Чиаго отреагировал:
— Ну-ну. Я не собираюсь умирать так рано. Я удивился реакции Кида. Думал, если он принимал участие в ритуале до сих пор, так это потому, что собирался идти до конца. Я сам уже начал продумывать сценарий своей смерти, после того как съем отравленную баранью ногу. Это было бы что-то, несомненно, включающее мою коллекцию пуговиц или мои вина «Сент-Эстеф». Может быть, фотография Мары. Да. Вероника Роберта не могла не присутствовать в аллегорической композиции, когда меня найдут мертвым. Возможно, рядом с запиской, трактатом, романом самоубийцы.
Лусидио пришел официальный и элегантный как всегда. Сказал, что думал приготовить что-то вроде фестиваля суфле для ужина Чиаго. Три суфле подряд и без закуски, ничего больше. Я подтвердил, что Педро обожает суфле. Лусидио промолчал. Обговорив детали ужина, Шоколадный Кид воспользовался моментом, чтобы вытащить из Лусидио информацию, задавая вопросы предельно осторожные, чтобы не дай бог его не напугать.
— Когда проходили собрания товарищества фугу в Кусимото?
— В конце года — ответил Лусидио.
— Хочешь сказать, в будущем году тебя может с нами не быть?.. — пошутил Чиаго.
Лусидио остался серьезен.
— В будущем году мне уже нечего будет здесь делать.
«Он уже нас всех убьет», — подумал я. А после того, как от нас избавятся, что станут делать он и Самуэл? Пойдут, взявшись за руки, навстречу восходящему солнцу, как братья по ордену чешуи рыбы-гермафродита? Или Самуэл просто нанял Лусидио для этой работы? Или работа включает в себя убийство самого Самуэла, который, по алфавитному порядку, должен идти следующим после Педро? Не исключено, что это была композиция, подготовленная Самуэлом для собственного самоубийства. До него — вся компания. Прежде чем убить себя — убить всех, у кого могут остаться воспоминания о нем. Убить себя самого и свою посмертную славу. Абсолютное самоубийство.
Подготовка Педро к будущему идеального бизнесмена подразумевала уроки по истории искусства и музыки. И прежде чем он стал встречаться с нами в баре «Албери», он был неплохим исполнителем средневековой музыки на флейте. Педро принес флейту на ужин Чиаго.
Не ту, на которой играл в детстве и которую дона Нина так и не смогла найти, а новую, точно такую же, купленную два дня назад. Он репетировал оба дня, пытаясь вспомнить, как это делается.
Да, он сыграет концерт на флейте перед ужином, перед суфле. Играть на флейте — единственное, что он хорошо делал в жизни. Он разорил предприятия, переданные ему отцом, разрушил свой брак с Мариньей, но гордился двумя вещами — своими суфле и своей флейтой.
Когда я открыл дверь, Педро произнес все это, ухватив меня за рубашку. Он был в тройке, на пиджаке — фальшивые награды. Значки, знаки футбольных команд, медали отца, даже крышки от бутылок, прикрепленные к лацкану. И от него несло перегаром как никогда.
— Ангельское касание, понимаешь? Ангельское касание. Вот что говорила моя учительница игры на флейте. У тебя — ангельское касание. И это при первом вздохе, который я сделал на флейте. Я помню это до сих пор.
Я попытался освободить рубашку.
— Входи, Педро.
Но он меня не отпускал.
— Мне пришлось обмануть всех дома. Они не хотели меня выпускать. Возможно даже, Мара придет. Чтобы спасти меня. Маринья. Она снова появилась, Грязюка. Моя Маринья вернулась.
— Давай войдем, Педро.
— Слушай, Грязюка. Я хочу, чтобы ты произнес речь на моих похоронах. Ладно? Это должен быть ты. Я уже обо всем договорился. Маринья знает, что делать. Я хочу, чтобы ты был там, Даниэл!
— Ладно, ладно. Давай войдем. Все уже здесь.
Теперь вся компания умещалась в моем кабинете. Самуэл, Чиаго, Педро и я. «Клуб поджарки» — как поджарка. Тех, за кого мы выпивали, было больше, чем тех, кто выпивал. К счастью, Педро забыл про флейту, и мы избежали концерта. Он немного успокоился. Но когда мы, приглашенные Лусидио, перешли к столу, Педро настоял на том, чтобы сказать официально несколько слов перед едой.
Он рассказал, что долгое время давал деньги Пауло на его общественные дела, чего мы не знали. Даже дал денег на вооруженную геррилью. Жаль, Пауло здесь не было, чтобы это подтвердить. Пауло называл его говенным реакционером, но это для маскировки. И именно он дал работу Пауло, когда тот не был переизбран.
— Слушайте, — воскликнул Педро, будто эта мысль только что пришла ему в голову, — думаю, что наши предприятия разорились, потому что я дал денег левым.
Мы все знали, что Педро активно поддерживал репрессии и дал работу Пауло только потому, что его попросил об этом брат Пауло, служивший в политической полиции. Но для Педро это был час истины, так зачем портить его правдой? «Клуб поджарки» защищает своих. Несите суфле.
Лусидио не пришлось предлагать то немногое, что осталось от суфле на кухне. Педро, который ел суфле одно за другим с растущим энтузиазмом, выкрикивая: «Лучше, чем мои! Лучше, чем мои!», не дождался ритуального предложения последней порции. Сказал:
— Еще, я хочу еще. — И добавил: — Человек потому и человек, что хочет еще!
И Лусидио принес из кухни последнюю порцию. Педро проглотил ее одним махом.
В то время как Педро производил вслух инвентаризацию лучших воспоминаний своей жизни и сообщал, что самые большие радости он испытал в компании своих собак (заметьте, в первую очередь собак, потом Мариньи), Самуэл произнес после коньяка, пристально глядя на Лусидио:
— Алхимия нужды преображает навес из веток в золотой шатер.
Третий акт, вторая сцена.
Но если Самуэл и Лусидио сообщники в нашем церемониальном уничтожении, как объяснить ненависть во взгляде Самуэла?
Глава 9. «КЛУБ МУХ»
— Филоктетис, — сказал Самуэл. В часовню, где отпевали Педро, нам не позволил войти брат Пауло, бывший агент ДОПСа, ныне улыбчивый пенсионер. Он попросил нас уважать боль семьи.
— Вы — нет, — произнес он, улыбаясь.
В открытую дверь часовни мы видели около раскрытого гроба дону Нину, которая отгоняла воображаемых мух от сына и время от времени поправляла волос или разглаживала галстук покойного.
Самуэл, Чиаго и я были как Филоктетис, раненый воин, чья рана воняла и никто не хотел терпеть его рядом. Мы пахли смертью. Из странных мы превратились в гротескных. Наше место было на острове Филоктетисова убежища, подальше от нормальных людей. Даже Мара вошла в часовню, не взглянув в нашу сторону.
