Роберт Сойер - Вычисление Бога
Чтобы спуститься на главный уровень к широкой каменной лестнице, вьющейся вокруг тотемного столба Нисгаа до цокольного этажа, я воспользовался лифтом. Прямо под Ротундой располагалась часть музея, называемая — вполне логично — «Нижней Ротундой». Этот обширный зал с тёмно-оранжевыми, цвета томатного супа, стенами, служил холлом для Театра КМО, расположенного под сувенирными магазинчиками первого этажа.
Я распорядился, чтобы техники расставили в зале пять видеокамер на штативах. Мне было важно записать всё, что покажет мне Холлус. Да, я знал — он не любит, когда у него над душой стоят наблюдатели, пристально подглядывающие из-за каждого из его восьми плеч за тем, что он делает. Но Холлус и сам понимал — когда он расплачивается информацией, нам нужно это задокументировать. Я разместил проектор голограммы в середине зала и легонько стукнул по нему, чтобы вызвать форхильнорского джинна. Вновь появился Холлус, и я в первый раз услышал его родную речь: он давал указания проектору. Речь напоминала песенку, которую Холлус напевал сам себе.
Внезапно холл превратился в невероятных размеров кусок другой планеты. Точно так же, как и с голограммой Холлуса, я не мог отличить проекцию от реальности — словно меня телепортировали за две дюжины световых лет, на третью планету Беты Гидры.
— Разумеется, это лишь воссозданная картина, — произнёс Холлус, — но мы считаем, что она максимально точна. Единственное, в чём имеется неопределённость — цвет животных. Вот как выглядел мой мир семьдесят миллионов ваших лет назад, перед последним из массовых вымираний.
Пульсации сердца отдавались у меня в ушах. Я пошатнулся, ощущая под ногами твёрдый пол Нижней Ротунды — единственное свидетельство того, что я всё ещё в Торонто.
Лазурная синева неба планеты ничем не отличалась от земной. В небе виднелись дождевые облака; физика азотно-кислородной атмосферы, насыщенной водяным паром, очевидно, идентична во всей Вселенной. Ландшафт представлял пологие холмы, а в том месте, где в реальности располагалось основание тотемного столба Нисгаа, оказался крупный пруд, окаймлённый песчаным берегом. Местное светило по виду в точности напоминало Солнце, оно даже имело примерно тот же видимый размер. Я недавно просмотрел данные по Бете Гидры в справочнике: в диаметре звезда в 1,6 раза больше Солнца и светит в 2,7 раза ярче; следовательно, родная планета форхильнорцев вращается вокруг звезды на большем расстоянии, чем Земля от Солнца.
Растения были зелёными: в них был хлорофилл, ещё одно вещество, проявляющее — по словам Холлуса — признаки искусственного строения, наилучшим образом приспособленного для выполнения своей задачи. Те части растений, которые по назначению соответствовали листьям, поддерживались центральным стеблем и были идеально круглой формы. Но части растений, эквивалентные древесине, покрывала не кора: стволы были погружены в полупрозрачное вещество, по виду напоминающее кристалл, защищающий глаза Холлуса.
Сам Холлус — его проекция — по-прежнему стоял рядом. Некоторые из животных, попавшиеся на глаза, в целом представляли организмы, сходные с ним по строению тела — хотя, насколько я мог судить, восемь конечностей у них не дифференцировались: все они использовались для передвижения, ни одна — для других операций. Впрочем, большинство видов, по-видимому, обладали пятью конечностями; судя по всему, это и были те самые холоднокровные пентапеды, о которых упоминал Холлус. У некоторых пентапедов были на диво длинные ноги, позволяющие поднимать туловища на огромную высоту. У других конечности были настолько короткими, что тело им приходилось волочить по земле. Я в изумлении наблюдал, как один из пентапедов ударами ног заставил октопеда потерять сознание, после чего опустил на поверженное тело жертвы своё туловище: очевидно, на нижней части у него располагался рот.
В небе никто не летал, хотя на глаза мне всё же попались пентапеды, которые я окрестил «паразолами» — между их пятью конечностями была мембрана. Эти животные планировали с деревьев, очевидно контролируя при этом скорость и угол спуска, соответственно сдвигая или раздвигая специфические конечности. По-видимому, их целью было опуститься на спину пентапеда или октопеда, чтобы прикончить жертву ядовитыми шипами.
Ни у одного из животных я не увидел таких стебельковых глаз, как у Холлуса; я невольно задался вопросом, не развились ли они позднее для того, чтобы позволить разглядеть на расстоянии паразола, готового прилететь сверху. В конце концов, эволюция — гонка вооружений.
— Это невероятно, — сказал я. — Совершенно другая экосистема.
Мог представить, как был доволен Холлус.
— У меня были такие же чувства, когда мне довелось попасть сюда. Хотя мне уже доводилось наблюдать новые экосистемы, нет ничего удивительнее, чем встретить незнакомые виды, увидеть их взаимодействие, — откликнулся он и, помолчав, добавил: — Впрочем, так выглядел мой мир семьдесят миллионов земных лет назад. После события, вызвавшего следующее массовое вымирание, все пентапеды исчезли с лица планеты.
Не отрывая взгляда, я наблюдал за тем, как средних размеров пентапед нападает на октопеда поменьше. Пролившаяся на землю кровь была красной — в точности как земная, — а в криках умирающего создания, поочерёдно доносящихся из отдельных речевых щелей, слышался ужас.
Похоже, нежелание умирать — ещё одна универсальная константа Вселенной.
7
Помню возвращение домой в тот октябрьский день, после разговора с доктором Ногучи. Я поставил машину на дорожке возле дома. Сюзан уже вернулась: на крыльце горела лампочка. В тех редких случаях, когда я ездил на работу в автомобиле, первый вернувшийся из нас включал её, чтобы дать понять — гараж уже занят. Разумеется, сегодня мне пришлось брать автомобиль, чтобы добраться до офиса Ногучи в округе Бэйвью.
Я вылез из машины. Порывы ветра поднимали в воздух опавшие листья, которые разлетались по нашей лужайке. Я подошёл к главному входу, открыл дверь. В доме звучала песня «Поцелуй» с альбома Фейс Хилл. Я вернулся позднее, чем обычно, и Сюзан уже хлопотала на кухне — оттуда доносилось позвякивание кастрюль и чашек. Я прошёл по деревянным квадратикам лестничной площадки и поднялся на полпролёта, чтобы попасть в гостиную. Обычно я задерживаюсь в кабинете, разбираю почту — если Сюзан возвращается первой, она складывает корреспонденцию на невысокий книжный шкафчик прямо у двери в кабинет. Но сегодня на меня обрушилось слишком многое.
Сюзан вышла из кухни, чтобы поцеловать меня.
Она слишком хорошо меня знала — а кто бы не знал, после стольких-то лет?
— Что-то случилось? — спросила она.
— Где Рики? — в свою очередь спросил я.
Конечно, ему тоже придётся сказать, но в первую очередь мне было проще рассказать всё Сюзан.
— У Нгюенсов, — ответила она. Семья Нгюенсов жила через дом от нашего; их сын Бобби был того же возраста, что и Рики. — Что случилось?
Я заметил, что всё ещё держусь за перила. Диагноз меня просто оглушил. Я шагнул в кабинет и жестом попросил Сюзан присесть со мной на диван.
— Сью, — сказал я, когда мы уселись. — Я ездил к доктору Ногучи.
Она смотрела мне в глаза, пытаясь прочитать мысли.
— Зачем?
— Из-за кашля. Я был у Ногучи на прошлой неделе. Он провёл кое-какие анализы и попросил меня зайти сегодня, чтобы обсудить результаты, — сказал я и придвинулся к ней поближе. — Я не стал тебе говорить, потому что это казалось ерундой, которой не стоит забивать голову.
Она подняла брови, выражение лица было очень серьёзным.
— И?
Я нащупал руку Сюзан, сжал в своей. Её рука дрожала. Я глубоко вдохнул, заполняя воздухом больные лёгкие.
— У меня рак, — сказал я. — Рак лёгких.
Сюзан широко распахнула глаза.
— О господи! — потрясённо сказала она.
Мы помолчали.
— И что… что же теперь? — спросила она.
Я пожал плечами.
— Ещё анализы. Диагноз поставили по мокроте, но нужно сделать биопсию и другие анализы, чтобы определить… определить, насколько он распространился.
— Но откуда? — спросила она дрожащим голосом.
— Откуда я его получил? — переспросил я и снова пожал плечами. — Ногучи считает, что это всё из-за каменной пыли, которую я вдыхал годами.
— О боже, — со слезами в голосе сказала Сюзан. — Боже мой!
* * *Дональд Чен работал в планетарии Маклафлина десять лет, до момента закрытия — но, в отличие от бывших коллег, его не уволили. Дональда перевели в отдел образовательных программ КМО, но в музее не было специальных залов для астрономии, а потому работы у него было немного. Несмотря на это, лицо Дона регулярно, в каждом августе, показывали по каналу Си-Би-Си: он объявлял о приближении Персеид.
Сотрудники музея за глаза говорили о Чене как о «ходячем мертвеце». У него уже было на диво бледное лицо — профессиональная черта астрономов, — и, похоже, получить пинок под зад и вылететь из КМО оставалось для него лишь вопросом времени.
