Кристиан Мёрк - Дорогой Джим
Не очень приятно это говорить, однако мне ни в коей мере не свойственна та ностальгия по родным местам, о которой обычно пишут в туристических буклетах. Во всяком случае, до сих пор ничего подобного я за собой не замечала. Ты, наверное, догадываешься, что я имею в виду — всю эту чепуху с ирландским праздником Весны, когда рыжеволосые красотки, гарцующие верхом на лошадях, лихо свешиваются с седла, чтобы на полном скаку принять чарку виски из рук заросшего щетиной, смахивающего на Джорджа Клуни парня в твидовой кепке и таком же жилете, пока невидимый оркестр на задах наяривает веселенький деревенский мотив. И так до тех пор, пока у вас не начинает от тошноты сводить скулы. Дерьмо собачье! Однако именно благодаря всей этой чепухе Финбару и удается до сих пор впаривать людям дома, окнами выходящие на залив, и они толпами приезжают, чтобы поселиться тут — как выясняется, зевать от скуки. Да, они приезжают сюда, из Португалии, из Голландии, в общем, со всего мира, и наш тихий, сонный, скучный городок благодаря им постепенно оживает, превращаясь в куда более оживленный и богатый, но не менее скучный город. Да, конечно, волосы у меня тоже рыжие, согласна — но как-нибудь разнообразия ради попробуйте воспылать романтическими чувствами, живя на учительское жалованье, и посмотрим, как у вас это получится.
Мне захотелось поскорее уйти. Уехать из города. Своими глазами наконец увидеть египетские пирамиды — настоящие, а не нарисованные и не созданные моим воображением. Но старшим сестрам не положено уезжать. Они не имеют права бросаться в авантюры: старшие сестры обычно твердо стоят на земле, даже если втайне и тоскуют иногда о смуглых черноволосых нахалах.
С трудом подавив в себе крамольные мысли, я села на велосипед и отправилась на Тэллон-роуд — мы договорились, что я заеду за своей младшей сестренкой Рошин, а потом мы вместе отправимся обедать к тетушке Мойре. Конечно, я могла бы не заезжать за ней, а встретиться с сестрой уже в доме тетки, но в эти дни Рошин, к сожалению, свела слишком уж тесную дружбу с крепкими напитками — бесчисленные стаканчики, которые она опрокидывала в себя, быстро сменяли друг друга, причем происходило все это безобразие в самых темных уголках и к тому же в компании с худшими представителями мужской половины города. Правда, надо отдать Рошин должное, ни одному из них так никогда и не удалось стащить с нее трусики, хотя охотников находилось немало. Уже подъезжая к ее небольшой квартирке и с трудом крутя педали, я вдруг почувствовала, как ноги у меня наливаются свинцовой усталостью.
Внутри стояла такая вонь, будто у Рошин под кроватью стошнило верблюда, а потом он заполз под нее, задохнулся от смрада, издох и после пролежал там довольно долгое время. Я вздохнула — это означало, что Рози дома. Из-под стеганого одеяла выглядывала черная копна ее волос, слышалось хриплое покашливание, стоны и ругательства — стало быть, сестренка проснулась и готова начать новый день. В седьмом часу вечера!
— Д-дай с-сигарету, пжалста, — промычала она. Я поспешно сунула ей сигарету, которую про запас стянула у Финбара. Потом, сбросив на пол груду ее одежды, всю, как на подбор, черного цвета — Рошин питала нездоровую страсть к готике, — отыскала кофеварку. Только тут я обнаружила, что ее самая большая драгоценность, ее, если можно так выразиться, единственный друг так и валяется не выключенный с прошлого вечера — вместо того, чтобы уютно забраться с ней в постель.
Слышалось тихое бормотание чьих-то голосов. Словно святые, оказавшись в раю, сплетничают, подумала я, перемывая косточки своих знакомых грешников, — и плевать им, что кто-то из нас услышит, чем они там занимаются.
Новехонький радиоприемник «ICOM IC-910H», кокетливо поблескивая зеленым глазом, примостился на захламленном столе возле гладильной доски. Черный, квадратный, новейшей модели, словом, экстра класс. Звук все еще был включен, слышалось негромкое потрескивание и шум помех, сквозь которые с трудом пробивались чьи-то голоса. Что до меня, мне это напомнило какую-то телепередачу, посвященную то ли космическим ракетам, то ли луноходам, в которой стриженные «ежиком» мужчины в наушниках радостно улыбались, когда слышали, как парни, оказавшись наглухо запертыми в консервной банке где-то на краю вселенной, оглушительно вопят: «Алло, Хьюстон, мы вас слышим!» Но для Рози это, наверное, было кусочком рая на поджаренном ломтике хлеба. Я осторожно повернула ручку, раздался негромкий щелчок, и зеленый огонек погас.
Прости, что отнимаю у тебя время, рассказывая о невинном увлечении своей сестренки, — она любила болтать с людьми, которых в глаза никогда не видела, — я упомянула о нем просто для того, чтобы показать, как мы с нею похожи: мы обе грезили о далеких берегах, правда, каждая по-своему. Но если мне достаточно было повесить на стену карту или картину, чтобы чувствовать себя совершенно счастливой, то ей для этого требовалось «настроиться на чью-то волну». Первый приемник родители подарили ей, когда Рози исполнилось семь. Она слушала его так часто, что рукоятки, которые она без устали вертела, полетели меньше чем через год. Прошло совсем немного времени, и вот она уже тратила свои карманные деньги исключительно на две вещи: на тушь для ресниц, благодаря которой смахивала на уродского панка, и на всякие прибамбасы для любительской радиосвязи. Электронную почту она презирала, называла ее исключительно «чем-то вроде шариковой ручки для детей, которые слишком ленивы, чтобы разговаривать». В чем-то она, наверное, была права, думала я. Во всяком случае, голос Рози звучал куда более чарующе, чем у любой дикторши.
А этого монстра преподнес ей кто-то из ее обожателей, и, говоря так, я совсем не шучу. У Рози их были десятки. Мужчины слетались к ней, словно мухи на мед — и не только потому, что сама она обращалась с ними, как с полным дерьмом. Это настоящее искусство, знаешь ли. Проделывать подобный фокус слишком часто тоже не стоит — если, конечно, ты не поставила себе задачу поскорее их распугать. Нет, скорее уж мужчин привлекали сплетни, ходившие о Рози по городу, которые, как ни странно, были чистой правдой, от первого до последнего слова. И правда эта состояла в том, что она никогда не спала ни с одним мужчиной. А тот немаловажный факт, что Рози могла переспорить любого, даже если была пьяна в хлам, только прибавлял ей загадочности. И к тому же она была чертовски хороша собой.
Я подергала ее за ногу. В ответ раздался хриплый стон.
— У-у-у! Явилась, чтобы издеваться надо мной, да! Училка чертова… м-мучительница хренова!
— Вставай, соня. Если ты надеешься, что я собираюсь варить мясо и чистить картошку одна, то сильно ошибаешься! Или тебе снится сон.
Из-под одеяла высунулась вторая нога. Потом ноги медленно, словно неохотно сползли вниз, и Рози наконец приняла сидячее положение. Выглядела она в точности как японская фарфоровая кукла — правда, побывавшая в лапах у шайки пьяных визажистов. Глаза припухли и покраснели, на скулах, в тех местах, где размазались румяна, рдели два ярких пятна. Губы ее кривились в хорошо знакомой мне виноватой ухмылке, о которой любой мальчишка, мужчина или старик отсюда и до Скибберина, вздыхая, рассказывал своим приятелям, даже если сама Рози не удостаивала их даже взгляда. Подобная улыбка способна обратить в прах любую империю — хотя я лично сильно сомневалась, что Рошин в состоянии понять, что я имею в виду.
В настоящее же время Рози предпочитала существовать на пособие по безработице — торчала каждый вечер в пабе Мак-Сорли, засиживаясь там до самого закрытия, и готова была пить с каждым ублюдком, кто соглашался, особо не ломаясь, поставить ей пинту. Впрочем, мозгов у Рошин всегда было больше, чем у всех нас, вместе взятых: в прошлом году она без особого труда поступила в Университет Корка и была уже на полпути к получению престижной награды за свою работу в области физики. Как ей это удавалось, уму непостижимо, особенно если учесть, что учеба отнюдь не служила препятствием к ее активной светской жизни.
Но так было лишь до того злополучного дня, когда один ублюдок, имевший несчастье быть ее преподавателем по физике, подстерег ее в университетском туалете… Чтобы оторвать Рози от него, потребовались объединенные усилия троих здоровенных мужчин. Разъяренная Рошин сломала злополучному физику ключицу, еще какую-то косточку на лице, едва не вышибла глаз и вдобавок чуть не оторвала бедняге яйца — и все это, заметьте, меньше чем за минуту, причем оружием ей послужила швабра. Нет, из университета ее, слава богу, не вышибли — но я так и не смогла понять, почему подонок, осмелившийся предложить моей сестре подобную гадость, не понес никакого наказания. Дождавшись окончания всей этой истории, Рози просто сказала им «до свидания», сделала университету ручкой, села в автобус и вернулась домой, к своему радиоприемнику. И вот уже полгода вела такую жизнь, как сейчас.
