Эдди Шах - Манчестер Блю
По традиции крупнейших средиземноморских торговых династий, включая сицилийскую мафию, семейства Кали сохраняют патриархальную структуру, требующую абсолютной преданности и повиновения, но в то же время поощряющую членов сообщества налаживать собственную сеть. И только если эти требования нарушаются, старейшины приговаривают своих подчиненных к жестоким наказаниям. В отличие от Медельина, Кали осторожны, хорошо организованны и чрезвычайно эффективны. Их сеть состоит из серии пирамидальных ячеек, каждая из которых несет ответственность перед вышестоящей ячейкой. Эти так называемые зарубежные филиалы обеспечивают импорт, хранение и распространение кокаина среди оптовиков, а также несут ответственность за отмывание денег в банках и других финансовых учреждениях. Все ячейки несут прямую ответственность перед штаб-квартирой в Кали.
Быть Саlепо, главой ячейки, – значит пользоваться огромным авторитетом и властью.
Быть членом семейства Кали – значит обладать высоким положением и неприкосновенностью.
Члены семейства Кали, голубая кровь, редко принимали непосредственное участие в делах.)
– Да ни хрена она не Кали, – сказал Маршалл. Потом вспомнил жирного. – Если, конечно, тот тип с ней не Эль Гордо.
Теперь уже Ронейн вздрогнул от удивления. Хордо Сантакрус Лондоно Дон Чепе, или просто Жирный – Эль Гордо, – был создателем глобальной транспортировочной сети, благодаря которой картель Кали занял ведущие позиции в кокаиновом бизнесе. В 1980 году в Нью-Йорке ему было предъявлено обвинение в незаконной торговле наркотиками, но он был освобожден под залог и покинул страну. О Сантакрусе говорили, что он часто появляется в середине сделки, обменивается любезностями, жмет руки и так же внезапно исчезает. Побывать на такой встрече и арестовать Сантакруса во время заключения сделки – мечта каждого сотрудника УБН.
Техасец засмеялся:
– Не стройте иллюзий, мужики. Нет, никакой не Эль Гордо. Хоть вы и агенты УБН, но не настолько важные. Хотя вы почти угадали. Она родственница Сантакруса. Решила посмотреть сама, как идет семейный бизнес.
Он взглянул на Маршалла.
– Тебе повезло, что она не отстрелила тебе яйца. А ведь собиралась. И отстрелила бы, будь она из Медельина. А Кали ведут себя иначе. Лишнее насилие ни к чему. Но... был момент... по-моему, она была готова. Впрочем, вас все равно собираются взорвать.
Маршалл замолчал и старался не встречаться с вопросительным взглядом Ронейна. Все-таки он был прав. И если бы вместо того, чтобы помогать Кали, Ронейн действовал с ним заодно, они бы здорово врезали баронам. Захватив, а если надо и убив женщину, они бы поприжали семейство и разделались с ним. Но сейчас их самих приперли к стенке. Эти ублюдки заранее знали, кто они на самом деле.
Ронейн попробовал было раскрутить Техасца дальше, но тот счел за лучшее попридержать язык. Он и так уже жалел о том немногом, что успел сказать.
Через двадцать минут зазвонил телефон. Техасец поднял трубку. Выслушав короткое сообщение, положил трубку и направился к двери.
– Похоже, мужики, все довольны, – сказал он. – Желаю хорошо отметить Четвертое! – Он вышел и закрыл за собой дверь. Воцарилось молчание. Они проиграли.
– Совсем забыл. Сегодня же Четвертое, бля, июля![6] – очнулся наконец Маршалл.
– Вчера я звонил Бетти. Поздравил ее и детей, – бесцветным голосом произнес Ронейн.
– Да. Нехорошо забывать такие даты, а?
– Ладно, успокойся. У нас указание – действовать по разработанному плану.
– Да пошли они на хер со своими планами! У них все просто там, в Вашингтоне, на Арми-Нейви. – На аллее Арми-Нейви, 700, находится штаб-квартира УБН. – А здесь надо надеяться только на интуицию. Черт побери! Ронейн, мы могли бы захватить эту родственницу Сантакруса.
– Мелкая сошка.
– Откуда ты знаешь? Мы ишачим за какие-то гроши, а эти швыряются долларами. Через нее можно было бы кое-кого поприжать.
– Кого?
– Ну что ты пристал? Откуда я знаю? Еще неизвестно, как высоко она летает. Стоило рискнуть.
– Мы не знали, кто она.
– Зато моя интуиция говорила – надо действовать.
– Теперь слишком поздно.
– Натурально! Вечно, бля, слишком поздно. – Маршалл с трудом поднялся с кровати, прошел и закрыл окно. – Ты бы позвонил в Вашингтон.
– Контора закрыта. Сегодня...
– ...выходной. Четвертое июля. Черт! А вот Кали, поди, работают без выходных, без Рождества, на хер, или там еще чего. – Маршалл снова рухнул на кровать. – Было время, когда мы просто занимались своим делом, пока не пришли эти яппи и всякие с университетскими дипломами. У нас было уличное образование. Мы работали без планов и инструкций.
– Ты не прав. – Ронейн встал. – Это несовременный взгляд. Все-таки они неплохие ребята.
– Карьеристы.
– Нет. Ты хороший малый, Маршалл. Но ничего особенного из себя не представляешь. Не укладываешься в схему. Поэтому лучше прекрати. Ругай не нас, а конгрессменов и законников. Это они связывают нам руки, когда мы собираемся предпринять что-нибудь нестандартное. Вспомни Гватемалу.
Незадолго до этого УБН пыталось заслать в Гватемалу небольшую группу агентов, в том числе и Ронейна, для оказания помощи властям в борьбе против дельцов наркобизнеса. Потребовалось шесть месяцев дебатов в конгрессе, прежде чем это решение получило одобрение. Но время было упущено, и сеть, которую собирались нейтрализовать, окрепла и стала неуязвимой.
Ронейн направился к двери.
– Ты пока поспи. И закройся как следует, а то она может вернуться. И отнюдь не потому, что ты такой милашка.
– Отвали, Ронейн! – Слова отскочили от закрытой двери.
Не успел он отойти, как Ронейн вернулся.
– Что еще? – проворчал Маршалл.
– Уже второй раз они говорят о каких-то взрывах.
– Я обратил внимание. Когда до чего-нибудь додумаюсь, скажу.
– Спокойной ночи, Маршалл. – Ронейн захлопнул дверь.
Маршалл снова установил свое защитное сооружение, постелил простыню и одеяло у сложенного вдвое матраса, свернулся на полу калачиком и уснул. Под рукой у него лежал заряженный револьвер.
В Вашингтоне, в двух тысячах миль к северо-востоку, люди проснулись, чтобы отпраздновать Четвертое июля.
В Мехико утро снова принесло изнуряющую жару. Маршалл спал сном младенца, и ему снился город, где постоянно идет дождь и всегда-всегда прохладно.
7
Сфера действий расширяется
Манчестерский Королевский госпиталь
Манчестер
Когда Соулсон прибыл в госпиталь, хирурги оперировали молодого констебля. У входа уже собрались репортеры, его встретил Армитедж, и они прошли внутрь, не сделав никаких комментариев. Соулсон знал, что Комитет по делам полиции обвинит его в некорректном поведении, в саморекламе за счет раненого полицейского. Однако, по своему обыкновению, он всегда навещал пострадавших коллег. Его встретили Гордон Дейли, заместитель начальника полиции, руководитель оперативного отдела и Фил Маррей, суперинтендант сектора "А", в ведении которого, находился центр города.
– Он просто чудом остался жив, – сказал Дейли, отхлебывая горячий чай, предложенный медсестрами. – Ведь у него порезано все...
– Введите меня в курс дела, – попросил Соулсон. – Только без анатомических подробностей.
– Он обходил свой участок на Портленд-стрит и вдруг услышал крики о помощи, – начал Армитедж, прежде чем Дейли успел раскрыть рот и сказать что-либо, что могло бы вызвать раздражение у Соулсона.
– Когда это случилось?
– В начале двенадцатого. Он связался по рации с участком на Бутл-стрит и попросил срочно прислать подмогу.
– Кто кричал? Мужчина или женщина?
– Он не сообщил. Сказал только, что нужна помощь, а сам двинулся по переулку за Николес-стрит, откуда и доносились крики. Освещения на улице не было.
– Позже, когда мы начали расследование, оказалось, что все уличные фонари были разбиты, – добавил Маррей.
– Пока он говорил с оператором, крики не смолкали. У нас есть запись.
– Вы ее прослушали? – спросил Соулсон.
– Нет. Она в Стрэтфорде. Но мне известно ее содержание. Он сообщил, что на улице было темно, потом увидел трех дерущихся мужчин – двое против одного. Сказал, что кого-то грабят и он идет на помощь. Потом побежал и нарвался на проволоку.
– Она была натянута между фонарным столбом и дорожным знаком, – вставил Дейли. – Фортепианная струна с припаянными к ней бритвенными лезвиями. Он врезался в них на полном ходу. – Дейли вдруг замолк, чувствуя, как в Соулсоне закипает злость.
– Продолжайте, – произнес Соулсон.
– Лезвия рассекли ему подбородок, нижнюю губу, горло и гортань. Если бы подбородок не принял основной удар, он был бы уже мертв.
– Когда пришла помощь?
– Через две-три минуты. Поблизости уже никого не было.
– Что говорят врачи?
