Пи Трейси - Наживка
Марти словно кузнечным молотом в живот ударили. Каждую ужасную минуту он видит жену, которая истекает кровью у него на руках, но видеть и говорить об этом – вовсе не одно и то же.
Джек с вялым интересом наблюдал за ним.
– Господи, Марти, ты что думаешь? Если мы никогда не говорим об убийстве Ханны, значит, она не совсем умерла?
– Заткнись.
– Понял. – Джек взмахнул банкой, расплескивая пиво. – Ханна одна из тех, о ком в нашей семье не упоминают ни словом, ведь, если не упоминаешь, ничего как бы не было, правда? Ну и хрен с ним. Хрен с вами со всеми, ибо Ханна была. Здесь была, с нами, и старание позабыть о ней – подлость. Одна из всех Гилбертов стоила больше простого куска дерьма. – Джек сдвинул розовые очки на кончик носа, презрительно взглянув на Марти. – Не один ты тоскуешь по ней.
О Джеке надо помнить одно, думал Марти. Громогласный, надоедливый, вечно мелькающий перед глазами, едва ли не противнейший на всем белом свете, но любящий без всяких условий, даже если ему мало кто отвечает взаимностью, и любивший Ханну больше всех в этом мире.
Марти испустил очень долгий страдальческий вздох.
– Где Бекки?
– Бекки?.. Моя жена? Та самая, с которой никогда не встречался ни один член семьи? Наверно, сегодня колется «Ботоксом». Знаешь, средство от потливости.
– Ты меня понял. Почему ее нет здесь, с тобой?
– Хочешь сказать, будто любящая жена должна поддерживать скорбящего мужа? Ну, во-первых, мы с ней не разговариваем, поэтому она меня не может поддерживать; во-вторых, Лили способна ее пристрелить на пороге; в-третьих, если честно сказать, ей на все это глубоко наплевать.
– Ох, прости, Джек. Я и не знал, что дела так плохи.
– Пошел в задницу со своими извинениями. Я получил от брака то, что хотел. Бекки, между прочим, тоже. Видел бы ты ее новые сиськи. – Он откупорил новую банку и выцедил наполовину.
– Хорошо понимаешь, что делаешь, Джек? Я думал, ты сегодня в суде должен быть.
Джек передернул плечами:
– Невеликое дело. Придурок курьер, разъезжающий на велосипеде, заявляет, что получил травму, попав под грузовик UPS.[13] Сукин сын с острой хорьковой мордочкой. Уже видел, как доверху набивает карманы, и вдруг все летит к чертовой матери.
– Значит, не собираешься в суд? Тебя лишат лицензии.
– Никто меня лицензии не лишит. Не выйдет. Я в трауре. В отпуске. У меня отец убит, будь я проклят… Жуть какая-то, правда, старик? Я имею в виду, к восьмидесяти пяти как бы каждый день ожидаешь конца, но ведь не от пули в лоб, черт побери! Кто бы мог подумать? Что скажешь, Марти? Есть идеи, догадки? Чем нам надо заняться?
– Пусть копы занимаются, Джек.
– Ты сам коп.
– Бывший.
– Не пудри мне мозги. Кто когда-то был копом, тот им и останется. Это в крови или где-то еще. Спорю, твои мозги в резиновых калошах топают со скоростью в сотни миль в час, стараясь составить картину. Кто мог это сделать, как думаешь?
– Еще даже не думал.
– Чушь собачья.
– Нет, Джек. Действительно не думал.
Джек долго старался сосредоточиться.
– Что с тобой, черт побери? Господи помилуй, он твой тесть. Неужели ничуточки не интересно?
Марти в течение трех секунд анализировал собственные ощущения и пришел к выводу, что ничуточки не интересно.
– Не мое это дело.
– Правильно, не твое. Только семья твоя, будь я проклят. – Джек с отвращением отвернулся. – Боже святый, ты еще хуже меня.
– Может, придержишь язык? Кругом полно народу.
Джек хмыкнул.
– Может, перестанешь святошу разыгрывать, Марти? Кругом полно очень умного народу, он все насквозь видит. Эй!.. – Он махнул банкой пива женщине, которая рассматривала цветы на столе, выставленном на улицу. – Эй ты, в брезентовом платье! Кончай пялиться на анютины глазки! Иди сюда, получишь удовольствие, какого даже во сне не видала!
Женщина выпучила глаза, развернулась и побежала к машине.
– Ладно, Джек, хватит. Уходи отсюда.
– Пошел в задницу, Марти.
– Если не выкатишься со стоянки, Лили полицию вызовет. В последний раз добром прошу.
Джек допил пиво, растоптал банку.
– Слушай, передай Лили: если ей хочется выставить со стоянки сына, пусть придет и попросит. Или буду сидеть, пока пиво не кончится.
Марти Пульман всегда был человеком действия, видел, где что не так, и наводил порядок. Прежний Марти схватил бы Джека Гилберта за шиворот, сдернул с кресла, уволок прочь в случае необходимости. Теперь с легким удивлением понял, что стал другим. Может быть, никогда уже прежним не будет.
– Ты слишком осложняешь дело, Джек.
Джек минуту с улыбкой смотрел на него.
– Неужели? Всегда считаю такие дела сложноватыми и стараюсь держаться в сторонке. В частности, от Мори Гилберта, наилучшего человека на свете, черт меня побери, которого все любили. Разумеется, кроме родного сына. Правда, забавно? Один я понимаю, что тут происходит. Сегодня питомник не должен был открываться, но все, как обычно, заняты делом, жизнь продолжается… Думаешь, завтра выкроим пять минут, чтобы в землю его опустить?
Марти с отвращением бросил шланг, вытащил из сумки банку пива, зашагал к теплице.
– Сдаюсь.
Джек рассмеялся, пошел за ним следом.
– Ну, и что тут нового?
13
Первые пять минут после отъезда из голубого домика Розы Клебер Джино нормально сидел на переднем сиденье, видно из уважения к погибшей, но как только выехали на автостраду, высунулся в окно почти по пояс. Ему явно было неудобно, хотя он улыбался с закрытыми глазами.
– Прямо золотистый ретривер,[14] – заметил Магоцци.
Джино втягивал свежий воздух.
– Через сотню миль буду чувствовать этот запах. – Он откинулся на спинку сиденья, разом придя в уныние. – Проклятье. Мне плохо. Знаешь, несправедливо. И так скверно, что умираешь, а тут еще мерзко воняешь, никто рядом не выстоит. Мертвые хорошо должны пахнуть, чтобы смотрел на них и по-настоящему горевал о случившемся.
– Буду стоять рядом, смотреть и по-настоящему горевать, чем бы от тебя ни пахло, Джино.
– Премного благодарен.
Магоцци свернул на подъездную дорожку к питомнику, въехал на стоянку сквозь проем в живой ограде.
– Гляди-ка, – встрепенулся Джино. – Скорбящая вдова торговлю открыла. А придурок в шезлонге Джек Гилберт?
– Похоже.
– И похоже, хорошо нагрузился. Повеселимся.
Кажется, Джек искренне обрадовался.
– Детективы! А я вас как раз вызываю. Поймали? Нашли негодяя, стрелявшего в отца?
– Пока работаем, мистер Гилберт, – ответил Магоцци. – У нас еще пара вопросов к вам и к вашим родным.
– Пожалуйста. – Джек вытер пену на верхней губе, попытался принять серьезный вид. – Что угодно. Чем смогу, помогу. Спрашивайте.
– Кто такая Роза Клебер? – сразу брякнул Джино, внимательно наблюдая за выражением лица Джека и с разочарованием ничего не видя.
– Господи помилуй, не знаю. А что? Это подозреваемая?
– Не совсем. Она жила поблизости. Интересуемся, не дружила ли с вашим отцом.
– Понятия не имею. Если жила поблизости, вполне возможно. Отец дружил почти со всеми соседями. – Джек сильно нахмурился, стараясь твердо смотреть в глаза Магоцци. – Кто же она такая, ребята? Какое имеет отношение к произошедшему?
– Она застрелена вчера вечером, – ответил Магоцци.
Джек сморгнул, усваивая информацию серыми клетками, одурманенными алкоголем.
– Господи боже мой, ужас какой-то. Слушайте, кругом все мрут как мухи, правда? Что скажете? Видите связь? Действует один и тот же убийца?
– В телефонной книжке Розы Клебер записан номер вашего отца, – сообщил Джино. – Среди прочего мы об этом хотели спросить.
– Черт побери. – Джек обмяк в садовом кресле. – У половины жителей города папин номер записан. Он всем визитки раздавал. Человек был общительный.
– Не знаете, может быть, он с ней часто встречался? – осторожно предположил Джино. – Кажется, вы здесь редко бывали в последнее время.
Джек задумчиво склонил набок голову, и Магоцци вдруг испугался, что она свалится с шеи.
– Угу. Правильно. Разве я не сказал, что уж около года считаюсь персоной нон грата?
Магоцци кивнул:
– Говорили. Вчера. Меня это смутило. Не выношу семейных раздоров. Вам, наверно, особенно тяжело потерять отца, не успев помириться.
– Нет. Мы никогда не смогли бы помириться.
– Вот как…
– Не думайте, будто я не хочу выносить сор из избы или что-нибудь вроде того. Просто не стал таким, каким меня хотел видеть папа, и вдобавок, как вам вчера рассказывал, женился на лютеранке. Это еще хуже, чем есть в седер рубленую свинину.[15]
Джино сочувственно кивнул:
– Кажется, мы на вас слишком круто наехали, а теперь мне понятно, в чем дело. Я своему отцу тоже никогда не нравился.
