Михаил Нестеров - Легионеры
Иваненко и Приходько – одного года, оба стрижены под модный сейчас на Украине полубокс. Двое других, расположившихся на заднем сиденье “БМВ”, отличались от товарищей меньшими габаритами, но в спорте достигли почти таких же вершин. Дмитрий Бекетов – КМС по спортивной ходьбе, Николай Ратман – боксер. И если последний полагался на свои кулаки, то Бекетов всюду таскал под пиджаком карманный автоматический “таурас РТ-22”.
Контрольно-пропускной пункт с шеренгой напоминающих шлюзы проездов остался позади.
Корней нервничал. Впереди его ждала филёрская работа. Одно дело контролировать, держать в руках свору проституток, защищать их – бить морды, выколачивать деньги за нанесенный моральный, а когда и физический ущерб, другое дело – даже не искать, а публично расспрашивать: “Путану не видели?”
Ему было наплевать на реакцию опрашиваемых, собственная неустроенность заставляла заранее раздувать ноздри. Свои поймут правильно, чужие – тоже. Русская мафия, скажут, как всегда, греки.
Сволочи!
Они, кажется, никогда не научатся выговаривать: украинская. Наполовину осведомленные харкнут: “Хохлы”. И прозвучит это как придаток, как аппендикс к великому и могучему “русские”. А кто-то совсем уж обобщит: славянская мафия. Но последнее ближе, звучит роднее: сало-вянская. А под сицилийскую гитару берет за душу и выбивает слезу:
“Без сала... Без сала мучусь”.
Несправедливость.
Маринка вынужденно сошла на дорогу, огибая безжизненный отель, огороженный забором в человеческий рост. Он больше похож на сугубо деловой центр, а своей безликой архитектурой – сообщающимися переходами, через стекло которых отчетливо виднелись “елочки” лестничных маршей, – на здание детсада, построенного в советские времена и в той же стране.
Улица, ведущая из города, круто уходила вверх. По обе ее стороны – открытые кафе, магазины, манящие к себе прежде всего узкими ухоженными дорожками и аккуратно постриженными кустами. По сути, здесь был центр городка, еще один – как бы оптово-торговый – находился на берегу. А дальше что-то похожее на спальный район. Домики там располагались в низине, над нависшей над ними лесистой грядой. Там было уютно, летом – тенисто, что ли, прохладно. Если кто-то и надеялся найти спокойствие и уединение там, где не было места торговым точкам, то не ошибся в выборе.
Девочка не успела пройти и десяти шагов к кафе, как ее настиг мерный рокот двигателя. Ей не стоило оборачиваться – она интуитивно поняла, что это за машина и кто в ней находится. А точнее, страх вперемешку с ненавистью помог ей разобраться в этом вопросе.
Она побежала, зная, что ее настигнут. Но до того мгновения она будет жить – по-настоящему, пусть даже убегая. Будет бороться, спотыкаясь и падая, сбивая в кровь колени и отчетливо осознавая, что борьба бывает разная.
Она бежала прочь от деловых и прочих центров, туда, куда минуту назад манила ее своим спокойствием дремлющая часть городка, где в ее представлении обитали святые...
Минуту назад манила, а сейчас настойчиво призывала. И ей казалось, что бежит она по наклонной – сверху на нее давила зеленая гряда, а снизу готовилась принять серая каменная россыпь, о которую разбивались волны Эгейского моря. В любое мгновение она готова была упасть, настолько реально овладел ею дисбаланс и то же время говорил о нереальности происходящего.
Труднообъяснимое состояние, в котором находилась девочка. Оно заставило ее свернуть посреди улицы и карабкаться вверх, скатывая на дорогу мелкие камни, снова оказаться внизу и, подстегиваемой презрительным гудком дорогой машины, бежать по прямой.
Она кинулась к одной калитке, сейчас показавшейся вычурной, издевательски крепкой, и навстречу ей понесся злобный лай огромной овчарки.
Улочка кончилась как-то внезапно, словно под ногами разверзлась пропасть. “Бежать некуда. Некуда бежать”, – бились в голове мысли. Бились настолько сильно и громко, что, казалось, это они всполошили дремлющую часть города, последнюю на ее пути.
И крайний дом, несмотря на приветливый вид, показался Марине такой же неприступной крепостью, как и остальные. И хозяин, которого она сумела разглядеть через решетчатые ворота, выглядел хмурым, недовольным.
Конечно, недовольным, с чего радоваться ему, греку, опустившему шланг, из которого он поливал клумбу с многолетниками? Кому понравится грубое вторжение?
Калитка оказалась закрыта лишь на щеколду, и беглянка уже летела навстречу человеку с суровым лицом. Она подсознательно крикнула ему по-русски: “Помогите!” Потом автоматически перешла на греческий:
– Помогите!
12
– Попалась, падла! – выругался Корней, “мастер дороги”, игнорируя обязательные на серпантине предупреждающие гудки. И только он въехал в городок, как сразу же увидел сбежавший объект. Который продолжил бегство, ломясь в каждый дом, пока наконец не вломился окончательно.
– Берите ее, – отдал он распоряжение товарищам. – Если грек начнет выступать, набейте ему морду.
Его команда дружно оставила салон немецкой машины и, как будто на правах званых гостей, так же согласованно, вальяжно и нарочито враскачку прошла во двор.
Маринка стояла за спиной хозяина, словно нашла в нем защиту, и дрожала всем телом. Наконец поняла: настало то время, когда сама она не двинется с места. Погонят ли ее к машине пинками или понесут, бесчувственную, уже не имело принципиального значения. Финишной лентой казался исходящий прохладной водой шланг, который она перешагнула...
– Не отдавайте меня, – вдруг прошептала девочка. Этот человек стал для нее последней надеждой, такой же непрочной, как и засов на калитке его дома.
Она видела спину, обтянутую клетчатой рубашкой, темнеющей мокрыми пятнами. Аромат цветов, смешавшись с запахом пота, мог дать об этом человеке некоторое представление, хотя бы, в частности, его увлечение цветами, сочетающееся с кропотливым трудом и приносящее, однако, удовлетворение.
Садовод мог уберечь свои цветы, но вряд ли окажет помощь беззащитной девочке. И вообще, кто здесь способен на такой поступок? Никто не захочет связываться с братвой, осквернившей земли богов. Что, собственно, прозвучало в ответе хозяина на выкрик гостьи о помощи: “Уходи, мне не нужны неприятности”.
Маринка даже не осознала, что хозяин ответил на ее родном языке, по-русски, чисто и без акцента...
– Не отдавайте меня, – повторила девочка, продолжая дрожать. И неожиданно поняла, что тройка подонков, сокращающих дистанцию, из-за плеча хозяина выглядит не так уж и страшно.
Они остановились в нескольких шагах. Двое плечом к плечу. Дима Бекетов встал чуть в стороне и положил руку на пояс, приподнимая полу пиджака и демонстрируя рукоятку автоматического пистолета.
– Пошли, – кивнул Иваненко и на всякий случай предупредил цветочника на скверном греческом: – А ты, Геракл, стой на месте.
Вадим если и дерзил, то на полную катушку, если угрожал – на совесть. И сейчас не ограничился только словами, ибо спокойная физиономия садовода-любителя ему не понравилась. Когда Иваненко шел по политой дорожке, то сделал неосторожный шаг в сторону и запачкал дорогие кожаные туфли; сейчас, не глядя на хозяина, он соскоблил налипшую землю об опоясывающий клумбу белоснежный бордюрный камень.
Хозяин дома напомнил девочке отца: того же возраста – сорок или чуть побольше, высокий, с посеребренными висками. А теперь отец совсем, наверное, седой. Видимо, не раз давал объявления: ушла из дома и не вернулась Марина Веретенникова 1986 года рождения. Была одета...
Только она не ушла, а сбежала, бросила мать и отца ради приключений. По детской глупости решила, что заманчивое предложение немедленно отправиться на средиземноморские берега утратит свою силу ровно в двенадцать ночи – как в сказке.
Но тогда ей было всего тринадцать – окончательная, осенняя пора прощания с детскими сказками, а впереди – сразу взрослая жизнь. Может, захотелось не порвать, а безболезненно растянуть переломный момент в жизни? Да, сейчас умудренная жизненным опытом девочка могла ответить и так.
Она не раз пыталась мысленно – и только – сказать своему же соотечественнику о себе, шепнуть адрес родителей... Но соотечественники желали слышать от малолетней проститутки иной шепот, ибо платили за ночь с ней приличные деньги. А если бы все же решилась?.. Нет, никто и никогда не станет связываться с мафией. Да все они, в чьей постели перебывала девочка, так или иначе были связаны с преступным миром.
Хозяин, повернув голову, еле слышно повторил:
– Мне не нужны неприятности. Уходи, слышишь?
Бекетов, вслушиваясь, шагнул ближе.
– Чего ты там бормочешь?
Только сейчас до Маринки дошло, что хозяин дома отвечает ей по-русски. И она, сама того не замечая, коснулась его плеча. Она готова была обслужить грека, и не одного, сама себе казалась опытной женщиной, а теперь стала сама собой, сопливой девчонкой, всхлипнувшей в пропотевшую спину своей последней русской надежды:
