Эрик Ластбадер - Французский поцелуй
В то утро Сутан пошла вместе с Муном молиться, чего она не делала уже много лет. Хотя в ней кхмерской крови была лишь половина, она была воспитана в религии, пропитанной, по словам кхмеров, материнским молоком: в теравадан-буддизме. Согласно этой разновидности буддизма, человек может возрождаться 31 раз в разных видах. Этот цикл называется самсара.Нет ни загробной жизни, ни души, ни всесильного божества. Даже Будде нельзя молиться непосредственно. Молитвы должны быть обращены к одному из 37 святых.
— Будь мне защитой Будда, — молилась Сутан. — Будь мне защитой Дхарма. Будь мне защитой Санга.
Ядром этой религии является учение Гаутамы Будды о Четырех Священных Истинах. Жизнь включает в себя в качестве обязательного элемента страдание. Страдание проистекает из желаний. Чтобы избавиться от страданий, надо отказаться от желаний. А этого можно достигнуть лишь отказавшись от всех человеческих привязанностей. Путь к освобождению лежит через Восьмеричную Тропу правильных намерений и правильного поведения.
Когда она вернулась в тот вечер к себе домой, она была спокойнее, чем когда-либо с той ужасной минуты, как узнала о смерти Терри. И, соответственно, дом снова показался ей дружелюбным. Она постирала кое-какие вещички, сложила в шкаф другие, которыми не пользовалась во время поездки.
И вот тут-то она и обнаружила, что в доме кто-то был во время ее отсутствия. И это не могла быть полиция. Она оставила им номер телефона Муна, и они бы проинформировали ее. Кроме того, они уже были здесь и видели все, что им было нужно.
Сутан выдвинула один из ящиков комода, в котором она держала нижнее белье, и заметила, что одни из ее трусиков — розовые в цветочках — куда-то подевались. Сначала она подумала, что, возможно, переложила их или брала с собой на виллу Муна. Но после того, как она проверила саквояж и перерыла весь дом, она убедилась, что это не так. Заваривая себе чай, она отчетливо помнила, что видела их в ящике, когда собиралась к Муну три дня назад. Она помнила, что отложила розовые трусики в сторону, чтобы взять другую пару. А теперь они исчезли. Невероятно. Если только кто-нибудь не забрался в дом и не взял их зачем-то.
Сутан еще раз методично обшарила дом. И вот тогда она и обнаружила неотправленную почтовую открытку, адресованную Крису, брату Терри. На ней даже постскриптум остался ненаписанным.
Она долго смотрела на нее, сама удивляясь чувствам, которые она пробудила в ней. Почерк Терри. Имя Криса. Затем, положив ее в сумочку, закончила свои поиски. Больше ничего не пропало. Что бы там не искал вор, он этого не нашел.
Сутан почувствовала, как неприятный холодок пробежал у нее по спине. Ей до тошноты была неприятна мысль, что кто-то лазил по ее дому. Это все равно как если бы незнакомый человек сунул ей руку между ног. Какое-то необыкновенно интимное чувство и, вместе с тем, совершенно чудовищное.
Затем она взяла себя в руки. Чувство это, она поняла, проистекает из ощущения беспомощности. Ей необходимо взять ситуацию под контроль. Но это еще не все. Сутан вдруг осознала, что она последние пять лет только и делала, что пыталась — с помощью любящего Терри — закрыть покровом нормальности ужасы прошлого. И вот теперь ощущение свершаемого прямо рядом с ней насилия вернулось. В прошлом Муна было очень много насилия — оно чуть и ее не захлестнуло с головой. Неужели и в прошлом Терри тоже? Мысль о том, что, по-видимому, так оно и есть, была ей мучительна.
С потрясающей отчетливостью она вдруг осознала, насколько хрупок был тот покров нормальности. Прямо под ним скрывалась, как акула в темных глубинах, память о том, кем она была и кем теперь всегда будет. Человеком, овладевшим до тонкости искусством убивать.
Сделав над собой усилие, она вернулась в настоящее. Прихлебывая маленькими глоточками чай из чашки, она обдумывала сложившуюся ситуацию. Затем, будто придя к какому-то решению, она встала и выключила весь свет в доме. Долго она так и стояла во тьме, почти не дыша. Сердце колотилось в груди, и только значительным усилием воли она заставила себя подойти к окну.
Занавески колыхались перед ее лицом. Она стояла, не шевелясь. Возможно, плакала. Наконец, осторожно притронувшись одним пальчиком к краю занавески, она слегка отодвинула ее, сделав щелочку.
За окном был бульвар Виктора Гюго, весь заставленный припаркованными на ночь машинами. Листья платанов рассеивают свет уличных фонарей. Тени скользят по тротуару, как призраки, и время от времени по улице проезжает машина. Ничего необычного. Она уже собиралась отвернуться от окна, как вдруг заметила вспышку зажегшейся спички. На мгновение тьма исчезла из подъезда в доме напротив. Она замерла, едва осмеливаясь вздохнуть. Лицо, тыльная сторона руки, контуры фигуры человека, наблюдающего за нею снизу.
Сутан отпрянула от окна, невольно издав слабый вскрик. Она прижала к груди помятую фотографию счастливой пары, прошептав: «О Терри! Как мне пройти через это одной? Почему тебя нет со мной рядом?»
* * *Мосье Мабюс наблюдал через дорогу за Сивом Гуардой и Дианой Минг, стоящими в ярко освещенном вестибюле больницы. Он поднял правую руку, навел вытянутый указательный палец на точку промеж глаз Сива. Прямо-таки сидящая утка, подумал он. Стреляй — не хочу.
Он представил себе тихий кашель пистолета с глушителем, негромкий звон разбитого стекла, мягкий звук, похожий на довольное чмоканье ребенка, присасывающегося к материнской груди: это пуля проходит через кожу, плоть и кости.
Он представил себе судорожные движения раненого тела, кровь, фонтаном бьющую из отверстия. Особенно кровь. Как она заполняет собой весь вестибюль больницы, плещется по каменному полу, окрашивая торчащие из дверной рамы осколки стекла, так что они искрятся и сверкают, как розовые бриллианты.
По какой-то непонятной причине мысли о крови всегда вызывали у него один и тот же образ: женские голые бедра, раздвинутые, манящие, влажные от предвкушения удовольствия. Мабюс тотчас почувствовал, что у него твердеет член. Секс и смерть были неразрывно связаны в его сознании, как две стороны одной монеты, вечно вращающейся в своем падении сквозь свет и тени.
Мосье Мабюс пошевелился за рулем взятой напрокат машины. Он обожал автомобили не меньше, чем секс и смерть. Он даже умереть мечтал в машине, врезающейся на скорости сто пятьдесят миль в час в бетонную стену, а еще лучше, в другую машину.
Эта идея смутно бродила в нем долгое время, а потом получила более основательное оформление, когда он прочитал роман под названием «Автокатастрофа», которую он купил как-то в киоске аэропорта Хитроу, ожидая своего рейса, который все задерживался. С тех пор он никогда не путешествовал без этой книги, жадно перечитывая описания эротических автокатастроф на мокром от дождя, залитом неоновым светом асфальте города будущего.
Мосье Мабюс был одержим идеей смерти. Часто он удивлялся, почему он все еще живет, когда десятки его братьев и сестер обращены в ничто — в пепел, рассыпанный по земле Вьетнама, пропитавшейся кровью, раздутой от погребенных в ней трупов.
В такие минуты — как в периоды облегчения во время жестокой лихорадки — он понимал, что простая смерть — не для него. В смерти есть чистота. В какой-то степени, это — чистейшее из явлений, которые могут происходить с людьми. Его карма предусмотрела для него нечто большее. Но что, — этого он пока не знал.
Наблюдая, как Сив садится в машину, мосье Мабюс думал о том, какую бы смерть он предпочел для себя. Он любил тешить себя мыслью также о несчастном случае при неосторожном обращении с оружием и расписывал этот эпизод в своем воображении яркими красками, чтобы скоротать время.
Время было для Мабюса явлением, которое надо уметь контролировать. Он научился это делать. Правда, тогда у него не было выбора, если не считать выбором безумие. Поневоле научишься управлять временем, просидев пятьсот дней во вьетнамской тюрьме, питаясь только червями и насекомыми, которых удавалось выковырять окровавленными пальцами из земли.
Или, пожалуй, более точным было бы говорить об управлении мыслью. Потому что, если заключение и научило чему-нибудь мосье Мабюса, так это тому, что время вообще не существует. Когда сидишь в полной темноте и тишине, мысль приобретает физическую объемность. Со временем она становится живым существом, способным вырастать до чудовищных размеров. Мосье Мабюс научился контролировать свои мысли и, вместе с ними, время.
Были у него и другие возможности проявлять изобретательность — это когда его пытали. Даже теперь, когда его спрашивали, как часто и как мучительно его пытали, он не мог ответить. Этого он просто не знал. Он научился отключать сознание и, пока его тело оставалось распятым на стене ада, его сознание пребывало в Пустоте.
Машина Сива — с Дианой за рулем — влилась в транспортный поток. Мосье Мабюс, нажав на педаль газа, последовал за ней. Он не знал, куда едет Сив, да это и не важно. Что действительно было важным, так это то, что рано или поздно Сив остановится. И вот когда он остановится, Мабюс — тут как тут. И повеселится от души.
