Ю Несбё - Охотники за головами

Город внизу подо мной многообещающе перемигивался огнями.

Лотте ответила после пятого звонка:

— Роджер?

Осторожно, с опаской.

Словно это она меня разбудила, а не я ее.

Я положил трубку.

И единым духом допил остатки виски.

8. Gllsus4

Я проснулся с дикой головной болью.

Приподнявшись на локте, я увидел торчащий кверху аппетитный, упакованный в трусики Дианин зад, — она рылась в сумке и карманах одежды, в которой была вчера.

— Ты что-то потеряла? — спросил я.

— Доброе утро, любимый, — сказала она, но я понял, что утро у нее не такое доброе. Что ж, тут она не одинока.

Я вылез из постели и поплелся в ванную. Увидел себя в зеркале и понял, что предстоящий день должен быть лучше, хоть умри. Обязан быть лучше. И будет лучше. Я открутил кран душа и стоял под ледяными струями, слыша, как Диана негромко чертыхается в спальне.

— «And it's gonna be… — фальшиво распевал я наперекор всему, — PERFECT!»[11]

— Все, убегаю, — крикнула Диана. — Я люблю тебя.

— И я тебя люблю, — крикнул я, но не был уверен, что она услышала, потому что в этот момент за ней захлопнулась дверь.

В десять я уже сидел в офисе, пытаясь сосредоточиться. Моя голова ощущалась как прозрачный пульсирующий головастик. Я отметил, что Фердинанд уже несколько минут открывает рот и двигает по-всякому губами, по-видимому произнося слова разной степени интересности. И что потом он, не закрыв рта, перестал шевелить губами, а вместо этого уставился на меня, что я истолковал как ожидание моего ответа.

— Повтори вопрос, — сказал я.

— Я говорю, здорово, что я провожу заключительное интервью с Граафом и заказчиком, но ты должен мне сперва немножко рассказать о «Патфайндере». Мне надо хоть что-то знать, чтобы не выглядеть уж совсем такой блондинкой! — И тут его голос перешел в придурочный фальцет.

Я вздохнул:

— Они производят крошечные, почти невидимые передатчики, которые можно прикрепить к человеку, чтобы потом его можно было найти с помощью приемного устройства, подключенного к самой продвинутой системе GPS. Приоритетное использование спутников, совладельцами которых они являются, и так далее. Передовые технологии, то бишь эти «патфайндеры» — кандидат на поглощение. Почитай их годовой отчет. Что-нибудь еще?

— Да читал я! Все, что касается их продукта, — тайна, покрытая мраком. А этот Клас Грааф ведь иностранец. Как сделать, чтобы наш сугубо националистический заказчик это скушал?

— В это не лезь, этим я сам займусь. Да не грузись ты так, Ферди.

— Ферди?

— Ну да, я тут подумал — Фердинанд ведь слишком длинно. Правда классно?

Он недоверчиво посмотрел на меня:

— Ферди?

— Ну, не в присутствии клиентов, конечно. — Я улыбнулся, чувствуя, как слабеет головная боль. — Ну что, мы готовы, Ферди?

Да, мы были готовы.

До самого обеда я жрал парацетамол и поглядывал на часы. В обед пошел в ювелирный напротив «Суши&Кофе».

— Вот эти, — сказал я, ткнув пальцем в бриллиантовые серьги на витрине. Денег на карточке хватило. Пока что-то еще оставалось. А темно-красный бархат, обтягивающий коробочку, был нежным на ощупь, как мех щенка.

После обеденного перерыва я продолжил жрать парацетамол и смотреть на часы. Около пяти я сумел припарковаться у тротуара на Инкогнито-гата. Мне повезло — и те, кто тут работает, и те, кто живет, видимо, находились в пути. Начался дождь, и мои подошвы чавкали по асфальту. Папка была легкая. Копия оказалась весьма среднего качества, и разумеется, за нее заломили несусветные пятнадцать тысяч шведских крон, но сейчас это было не очень существенно.

Если в Осло и есть изысканная улица, то это Оскарс-гате. Дома — это все разнообразие архитектуры с преобладанием неоренессанса. Неоготические фасады, ухоженные палисаднички — именно тут в конце девятнадцатого века обосновались директора компаний и высшие чиновники. Навстречу мне шел мужчина с пуделем на поводке. Серьезных собак в центре нет. Мужчина смотрел сквозь меня. Центр. Я свернул к дому 35, описанному в интернете как «ганноверский вариант псевдосредневекового стиля». Интереснее другое — там же говорилось, что испанское посольство отсюда уже переехало, так что мне, надо надеяться, удастся избежать навязчивого внимания их наружных видеокамер. Возле дома я никого не заметил — только темные окна слали мне молчаливый привет. По словам Уве, подъезд и квартира открываются одним и тем же ключом. К двери подъезда он, по крайней мере, подошел. Я устремился вверх по лестнице. Решительным шагом. Не топая и не крадучись. Человек, который знает, куда идет, и которому незачем прятаться. Ключ при мне, так что не придется стоять на площадке и возиться с замком, покуда все звуки громким эхом отдаются в тишине этого старого и гулкого здания.

Третий этаж. Никакой таблички с именем на двери, но я знаю, что это — здесь. Двустворчатая дверь с рельефными стеклами. Я не был так спокоен, как надеялся, — сердце колотилось о ребра, и я не попал ключом в скважину. Уве как-то говорил, что первое, что нарушается от страха, — это мелкая моторика. Он вычитал это в книжке о ближнем бое — что человек утрачивает способность перезарядить оружие, когда сам находится под прицелом. Впрочем, со второй попытки ключ вошел в замок и повернулся в нем — легко, беззвучно и мягко. Я нажал на дверную ручку и потянул дверь на себя. Толкнул вперед. Но она не открывалась. Я потянул снова. Какого черта? Неужели Грааф врезал дополнительный замок? И об этот чертов замок разобьются все мои мечты и планы? Почти в панике я дернул дверь на себя изо всех сил. Она с грохотом распахнулась, и стекла задребезжали на весь подъезд. Я скользнул внутрь, осторожно прикрыл дверь за собой и выдохнул. Вспомнилась вчерашняя дурацкая мысль. А вдруг потом мне будет не хватать вот этого напряжения, к которому я так привык?

На первом же вдохе нос, рот и легкие наполнились запахом растворителей — для латексной краски, лака и клея.

Я перешагнул через ведерки с краской и рулоны обоев в дверях и вошел в квартиру. Дубовый в шашечку пол, застланный крафт-бумагой, деревянные панели, строительная пыль, старые окна, которые явно будут заменены. Анфилада парадных комнат, каждая с небольшой бальный зал. Я обнаружил наполовину отделанную кухню по другую сторону центральной гостиной. Строгие линии, металл и массив дерева, стоит немыслимо, я видел в каталоге «Поггенполя». Войдя в комнату для прислуги, я увидел дверь за книжным шкафом. Я вполне допускал, что она может быть заперта, но знал, что наверняка найду в квартире инструмент, чтобы ее вскрыть.

Этого не понадобилось. Она сама распахнулась — петли тихонько скрипнули, словно предостерегая.

Я шагнул в темную пустую продолговатую комнату, вынул фонарик из-за подкладки комбинезона и повел бледно-желтым лучом по стенам. Там висели четыре картины. Три из них были мне не знакомы. А четвертая… Я встал перед ней и ощутил ту же сухость во рту, как в тот раз, когда Грааф выговорил ее название.

«Охота на калидонского вепря».

Казалось, свет пробивается из-под нижних, почти четырехсотлетних, слоев краски. Вместе с пятнами теней он придавал охотничьей сцене очертания и форму — Диана называла это светотенью.

Картина оказывала почти физическое воздействие, втягивала внутрь как магнит, — это было как встретиться с харизматической личностью, о которой знал прежде только по рассказам и фотографиям. Но эта красота застала меня врасплох. Гамма, правда, была мне знакома по его более поздним и более известным картинам из Дианиного альбома — «Охота на львов», «Охота на гиппопотама и крокодила», «Охота на тигров и львов». В книге, которую я читал вчера, говорилось, что это полотно — первая картина Рубенса с охотничьим сюжетом, источник его более поздних шедевров. Свирепый калидонский вепрь был наслан богиней Артемидой в окрестности города Калидона за непочтение к ней местных жителей. Но лучший в Калидоне охотник, смертный юноша Мелеагр, сумел в конце концов заколоть чудовище копьем. Я глядел на Мелеагра, на его обнаженное мускулистое тело, его исполненное гнева лицо, что-то смутно мне напоминавшее, на копье, которое вот-вот вонзится в тело зверя. Так напряженно и в то же время торжественно! Так обнаженно — и в то же время таинственно! Так просто. И бесценно.

Я снял картину, вынес на кухню и положил на стол. Под старинной рамой, как я и предполагал, находился подрамник, к которому крепился холст. Я достал два самых простых и необходимых инструмента, которые взял с собой: шило и кусачки. Скусил почти все гвоздики, кроме тех, которые понадобятся мне снова, вытащил их, освободил подрамник и с помощью шила стал расшатывать штифты в пазах. Я провозился дольше, чем рассчитывал, Уве все-таки прав насчет мелкой моторики. Но спустя двадцать минут копия уже находилась в раме, а оригинал — в папке.