Дэн Симмонс - Мерзость
Слушая меня, шерпа качал головой. Голос его звучал мягко и в то же время властно.
— Нет, мистер Перри. Мне очень жаль. Вы должны спуститься сегодня. — Он повернулся к Дикону и Реджи. — Мистер Перри может идти практически без посторонней помощи… и я считаю, что на некоторое время у него еще хватит сил, особенно при спуске. Когда он не сможет идти, я его понесу. После того, как мы спустимся с горы и его дыхание улучшится, я провожу его в монастырь Ронгбук, а затем подготовлю наше возвращение в Дарджилинг.
— Эй! — прокаркал я и закашлялся. — Разве у меня нет права голоса…
Очевидно, не было.
Мы встали. Ветер почти стих, но двояковыпуклое облако вернулось на вершину Эвереста.
Дикон вытащил большой сигнальный пистолет Вери и выстрелил вверх, так, чтобы ракета опустилась за вершиной Эвереста. В небе вспыхнула белая звезда — гораздо ярче обычных ракет, которыми пользуются альпинисты.
«Белый, зеленый, затем красный», — вспомнил я слова К. Т. Овингса, сказанные Дикону в Сиккиме десять тысяч лет назад.
— Я верю, — голос Дикона был пропитан странной смесью грусти и усталой радости, — что я… что мы, — он посмотрел на Реджи, и она кивнула, — сможем подняться на вершину, пройти траверсом крутой гребень между двумя вершинами, спуститься по веревке с Большой ступени, о которой мне говорил Кен, и добраться до перил, которые Овингс со своими шерпами установил на Южном гребне… до… полуночи. Если мы не сможем спускаться при свете фонарей и шахтерских ламп, то поставим большую палатку где-нибудь за Южной вершиной, а утром бросим ее и продолжим спуск.
— Это безумие, — сказал я. — Первое восхождение на Эверест — насколько нам известно, — и вы хотите пройти этим чертовым траверсом на юг… Полное безумие.
В ответ Дикон и Реджи лишь улыбнулись мне. Мир сошел с ума.
— Сделайте нам одно одолжение, — продолжил Дикон. — Страховочные веревки и дополнительные бухты — в том числе Жан-Клода — забирайте с собой, но сто футов веревки со второй ступени мы вытащим наверх после вашего спуска. Она нам понадобится, если мы будем вынуждены вернуться сюда. Хорошо?
Я растерянно кивнул.
Ричард извлек из какого-то внутреннего кармана сложенный листок бумаги и сказал:
— Тут имя и адрес человека в Лондоне, которому ты должен доставить эти фотографии, Джейк. Отдашь их лично в руки. Больше никому. И, ради Бога, не потеряй это.
Снова кивнув, я спрятал листок в застегивавшийся на пуговицу карман шерстяной рубашки под всеми куртками. Я не развернул его и не подумал взглянуть на имя — настолько был шокирован и подавлен сознанием того, что я действительно спускаюсь, а не… и это после того, как я ради них без страховки поднялся на вторую ступень!
Хотя мне кажется, что мое подавленное состояние по большей части объяснялось чувством невосполнимой утраты из-за внезапной гибели Жан-Клода. В мое сознание и душу постепенно проникала печальная истина: я больше никогда не увижу своего друга из Шамони, не услышу его смеха.
— Пасанг, — сказала Реджи, — если по какой-то причине в Лондон поедете вы, а не Джейк, чтобы передать копии фотографий, вы знаете, куда и к кому идти, правда?
— Знаю, миледи.
Дикон протянул руку. Я пожал ее, все еще не веря, что мы расстаемся.
— Постарайся выжить, — услышал я свой голос.
— Конечно, — ответил Дикон. — Помни: мне суждено умереть на Северной стене Эйгера… а не на Эвересте. Скоро тебе станет легче, Джейк.
А потом леди Кэтрин Кристина Реджина Бромли-Монфор поцеловала меня. В губы. Крепко. Потом отступила к Дикону, и я в последний раз увидел ее прекрасные ультрамариновые глаза.
— Не забудьте надеть очки, — глухо пробормотал я.
Затем мы с Пасангом с помощью жумаров спустились по веревке, которая так пригодилась Бруно Зиглю, а когда оказались внизу, на снежном поле у подножия устрашающей второй ступени, я увидел, как Дикон вытягивает веревку. Еще секунда, и он исчез. Они исчезли. Вероятно, пошли вверх, к расширяющемуся западному концу Северо-Восточного гребня и снежным полям, ведущим к пирамидальной вершине.
А я шел вниз.
Спускаясь по острому, как лезвие ножа, гребню к мертвым немцам, лежащим на снегу, я заплакал, как ребенок. Пасанг похлопал меня по спине и сжал мое плечо.
— Это травма после того, как вы чуть не задохнулись, — сказал он.
— Нет.
Я не слышал, чтобы Дикон давал указания или советы доктору Пасангу, но, когда мы подходили к каждому из четырех убитых немцев, он, похоже, знал, что нужно делать. Признаюсь, сам я стоял, опираясь на ледоруб, пытался дышать своим истерзанным горлом и смотрел.
Первым делом он обыскивал каждое тело, забирая документы — и, главное, оружие. У одного из мертвецов под курткой был пистолет-пулемет «шмайссер», а у другого — принадлежавший Дикону револьвер «уэбли», который Пасанг отдал мне. Я сунул его в карман пуховика под анораком. Шерпа также забрал у каждого мертвого немца кислородный аппарат, затем проверил рюкзаки и сумки, извлекая все, что могло нам пригодиться или представляло интерес с точки зрения разведки, и сложил в сумки. Наполнив одну из брезентовых сумок, он протянул ее мне.
— Теперь мы должны надеть металлические рамы для баллонов, а тяжелые рюкзаки бросить тут. Все вещи мы понесем в этих сумках через плечо.
Соображал я так плохо, что о расчетах не могло быть и речи, но я нисколько не сомневался, что три полных баллона кислорода на каждого позволяют спуститься к базовому лагерю — или, по крайней мере, к одному из нижних лагерей, где мы спрятали несколько модифицированных Жан-Клодом кислородных аппаратов. Вряд ли немцы нашли их все.
— Вы согласны с этим планом, мистер Перри?
Я кивнул, поскольку говорить по-прежнему не мог.
Перед тем как мы пустились в путь — прежде чем Пасанг взялся за плечевые ремни нового кислородного аппарата и ручки сумок, — он вытащил длинный нож, перерезал веревки, связывавшие четырех мертвецов, по очереди оттащил тела к южной стороне гребня и столкнул вниз. Несмотря на апатию, в тот момент меня обуревали сильные чувства, но я не мог определить, какие именно: то ли злость на этих четырех немцев, оскверняющих ледник, на котором лежит тело Жан-Клода, то ли радость, что они заплатили за свои преступления.
Смысл избавления от тел я понял гораздо позже. В 1925 году никто из нас пятерых не сомневался, что вскоре последуют новые английские экспедиции на Эверест — возможно, даже в следующем. Мы и подумать не могли, что следующая экспедиция состоится только в 1933-м и что она не продвинется дальше первой ступени. (Они найдут ледоруб Ирвина, но не догадаются спуститься ниже, куда он указывал, к самому Ирвину.) Скромная экспедиция 1938 года станет последней попыткой англичан подняться на Эверест с севера.
Но мы этого не знали. Находка за грибовидным камнем тел четверых немцев, застреленных из английской снайперской винтовки, могла вызвать серьезные дипломатические трения между Берлином и Лондоном. Столкнуть трупы с Северо-Восточного гребня на Северную стену было бы неразумно: на этой стене мы случайно наткнулись на тела Мэллори и Ирвина. А немцы должны были исчезнуть бесследно.
Наблюдая, как Пасанг избавляется от последнего тела, я понял одну важную вещь. Мучительное освобождение от этой замерзшей… штуковины из горла, а также страдания, которые мне причиняла обмороженная слизистая оболочка на протяжении нескольких дней, ослабили меня гораздо сильнее, чем я осмеливался признать. Даже самому себе. Стоя на кромке гребня и наблюдая, как Пасанг заметает следы, я чувствовал, что остатки адреналина, которые помогли мне подняться на вторую ступень, уходят из меня вместе с последними силами, словно вода в водосток.
Доктор Пасанг был прав. Если бы я попытался подняться на вершину — а мне очень хотелось — или даже провел одну ночь на этой высоте, то распрощался бы с жизнью. Эта истина дошла до меня на Северо-Восточном гребне, так близко от вершины. Я стоял там, готовый спускаться, с одним-единственным желанием — выжить и исполнить свой долг перед Реджи и Диконом, перед кузеном Перси и Куртом Майером, а также перед убитыми шерпами. И перед Жан-Клодом. Особенно перед Жан-Клодом.
Просто сойти вниз и выжить, передать фотографии британским властям, которые в них так нуждаются.
Когда мы сошли с кромки гребня позади грибовидного камня, я был уверен, что у меня не хватит сил на «слепой» шаг через гладкий выступ. Но Пасанг без видимого труда преодолел препятствие — знание, что на той стороне есть опоры для ног и зацепки для рук, очень помогает, — а затем подстраховал меня, так что я без особых проблем присоединился к нему, хотя в самом конце поскользнулся, и он поднял меня в воздух, словно тюк с грязным бельем.
Я слишком устал и измучился, чтобы расстраиваться. Я продолжал оглядываться на вершину, и один раз мне показалось, что две крошечные точки одна за другой движутся у самой вершины снежной пирамиды, прямо под пиком.
