Грегори Робертс - Шантарам
Похоже, никто из остальных членов мафии не разделял моих взглядов. Вряд ли найдется другая социальная группа, которая относилась бы к политике и политикам с таким же цинизмом, как профессиональные преступники. С их точки зрения, все политики жестоки и продажны, все политические системы притесняют беззащитных бедняков в интересах могущественных богачей. И постепенно я все больше склонялся к такому же мнению, потому что своими глазами видел основания для него. В тюрьмах я на своей шкуре почувствовал, как грубо нарушаются там человеческие права, а судебные решения ежедневно подтверждали ту истину, что в любой стране, при любой системе правосудие зависит от состоятельности обвиняемого.
В противоположность этому, в мафии Кадербхая царили такие равенство и братство, каким позавидовали бы коммунисты и христиане-гностики. Мы не различали клиентов ни по цвету кожи, ни по убеждениям и политическим взглядам, не копались в их прошлом. Все они, добродетельные и погрязшие в грехах, интересовали нас лишь с одной точки зрения: насколько остро они нуждались в поддельном паспорте. Это определяло запрашиваемую нами сумму, и, уплатив ее, клиент рождался заново, без прошлого и без груза грехов. Ни один из них не был для нас ни хуже, ни лучше другого.
Абдул Гани мыслил чисто рыночными категориями, свободными от всякой морали. Он без тени сомнения или осуждения помогал генералам, наемникам, расхитителям общественных средств и тюремщикам-душегубам. Их свобода ежегодно приносила нам два миллиона долларов чистой прибыли. Но если источники этого дохода и способы его получения абсолютно не волновали Абдула, то в отношении расходования добытых средств он был сущим фанатиком. Каждый доллар, вырученный за счет спасения этого отребья, тратился на программу поддержки иранских и афганских беженцев, осуществляемую Кадербхаем. Каждый паспорт, проданный бывшим военным диктаторам и их прислужникам, позволял приобрести пятьдесят паспортов, виз и прочих документов для иранцев и афганцев, спасавшихся от войны. По иронии судьбы, которая любит создавать запутанные психологические ситуации с участием жадности и страха, деньги, вытянутые из тиранов, шли на пользу жертв тирании.
Кришна и Виллу поделились со мной своими знаниями и умениями в области паспортного бизнеса, и я начал экспериментировать, придумывая себе американских, канадских, голландских, немецких и английских двойников. Конечно, я не мог сравниться с двумя тамилами в мастерстве и никогда не смогу. Чтобы изготовить хорошую подделку, надо обладать талантом, особым художественным чутьем, которое позволило бы не только точно воспроизвести все детали документа или сделать новые записи, но и намеренно внести небрежность, создающую видимость подлинности. Каждый выпущенный Кришной и Виллу паспорт был произведением искусства, каждая страница – маленькой художественной миниатюрой. Точно рассчитанная неровность или смазанность отпечатка не менее важны для подделки, чем форма, расположение и цвет выпавшей из рук розы на картине великого мастера. Правдоподобие может быть достигнуто только благодаря интуиции художника, а интуиции нельзя научиться.
Я проявлял свои таланты, изобретая для каждого выпускаемого нами паспорта его послужной список. Зачастую печати в старом паспорте, сообщавшие о перемещениях его владельца, были проставлены с интервалом в несколько месяцев, а то и лет. Иногда была просрочена виза, и этот недочет надо было устранить. Поставив штамп об убытии из бомбейского аэропорта до истечения срока визы, приходилось придумывать переезды из страны в страну, всякий раз удостоверяя их печатями, созданными Виллу. Так постепенно я доводил паспорт до сегодняшней даты, отмеченной новой индийской визой и штампом о прибытии в Бомбей.
При этом последовательность въездов в страну и выездов из нее должна была соответствовать реальному расписанию авиарейсов в интересующий нас момент. У Кришны и Виллу имелась целая библиотека справочников с указанием рейсов между странами Европы, Азии, Африки и Америки. Мы ставили штамп о прибытии в афинский аэропорт, скажем, 4 июля, только после того, как удостоверялись, что самолет авиакомпании «Бритиш эруэйз» действительно приземлился в Афинах в этот день. Таким образом, человек, получивший паспорт, мог быть уверен, что вымышленная история его странствий подтверждается расписанием полетов и данными бортовых журналов, в которых учтены даже случаи задержки рейсов из-за погодных условий.
Впервые я опробовал паспорт собственного изготовления на одном из внутренних рейсов при осуществлении так называемого «двойного перелета». Тысячи иранских и афганских беженцев, нахлынувших в Бомбей, стремились получить политическое убежище в Канаде, Австралии, Соединенных Штатах и других странах, но правительства этих стран отказывались их впускать. Если бы они уже находились в данной стране, то их заявку на получение убежища волей-неволей пришлось бы рассматривать, и поскольку они действительно были политическими беженцами, их просьбы часто удовлетворялись. Весь фокус был в том, чтобы переправить их в Канаду, Швецию или иное избранное ими государство.
Применявшийся нами трюк «двойного перелета» заключался в следующем. Для покупки авиабилета в страну, где он хотел просить убежища, бомбейский иранец или афганец должен был предъявить визу этой страны. Легальным путем он достать визу не мог, а подделывать ее было бы бессмысленно, потому что все визы азиатов тщательно проверялись через консульства. Я брал паспорт беженца с фальшивой визой и покупал по нему билет в нужную ему страну. У хорошо одетого горы визу никогда не проверяли. После этого беженец покупал билет на тот же самолет, но только до Дели. Перед отлетом нам вручали посадочные талоны – мне зеленый международный, а ему красный, для внутренних рейсов. В самолете мы обменивались талонами, и в Дели я сходил, а беженец мог продолжать путь в свою Канаду или Швецию. Сразу по прибытии он заявлял, что ищет политического убежища, и власти приступали к рассмотрению этого вопроса. Я же, переночевав в одном из отелей в Дели, наутро повторял тот же трюк с другим беженцем, летевшим за границу через Бомбей.
Эта система оправдывала себя. В те годы мы переправили в разные страны сотни иранских и афганских докторов, инженеров, архитекторов, академиков и поэтов. Я получал три тысячи долларов за каждого переправленного беженца; в месяц мне обычно приходилось совершать два таких «двойных перелета» из Бомбея в Дели, Калькутту или Мадрас и обратно. Так я летал три месяца по Индии, после чего Абдул Гани послал меня курьером в первый международный рейс.
Поездка была небезопасной. Заир в то время был нейтральной территорией, окруженной государствами, которые вели кровавые войны, – Анголой, Мозамбиком, Намибией, Суданом, Угандой и Конго. Заир был вотчиной душевнобольного диктатора Мобуту[127], и определенная доля выручки за каждое преступление, совершенное в его владениях, поступала в его карман. Мобуту был любимчиком западных держав, потому что покупал у них любое смертоносное оружие, какое ему предлагали, и за любую цену. Если у его западных партнеров и возникали какие-либо подозрения, что он направляет это оружие против профсоюзов и иных прогрессивных сил в своей стране, они эти подозрения не высказывали. Диктатора принимали с помпой короли и президенты, закрывая глаза на то, что сотни мужчин и женщин погибали под пытками в заирских тюрьмах. Правительства тех же самых держав преследовали меня через Интерпол, и я не сомневался, что их верный союзник с удовольствием прикончил бы меня – в виде дополнительной платы за оружие, – если бы я попался во время осуществления своей паспортной миссии в его столице.
Тем, не менее, киншасское столпотворение пришлось мне по душе. Город процветал за счет открытой торговли всевозможной контрабандой, от золота и наркотиков до ракетных пусковых установок. Его наводняли наемники, беженцы, преступники, дельцы черного рынка и оппортунисты с горящими глазами и стиснутыми кулаками, съезжавшиеся со всей Африки. Я чувствовал себя здесь как дома и с удовольствием задержался бы в Киншасе еще на какое-то время, но не прошло и трех суток, как я получил на руки сто двадцать тысяч долларов за привезенные паспорта, и надо было доставить деньги Кадербхаю. Поэтому я сразу же вылетел в Бомбей и вскоре отчитывался о командировке Абдулу Гани.
Мне лично поездка принесла десять тысяч баксов, опыт работы в «полевых» условиях и знакомство с африканской ячейкой международной сети Абдула Гани. Я считал, что приобретенный опыт, в отличие от денег, оправдывал сопутствующий поездке риск. Деньги же не имели для меня значения. Я сделал бы то же самое и за вдвое или втрое меньшую плату. Жизнь большинства бомбейцев стоила гораздо дешевле.
