Эрик Ластбадер - Черное сердце
— Ким? — шепотом переспросил Трейси. — Ким убил моего отца? Но почему?
— Понятия не имею. Мотивы меня не интересуют, важен сам факт.
— Скажите же наконец правду! — воскликнул Трейси. — Я должен знать правду!
— Правда состоит в том, что Ким убил твоего отца. Зверски, жестоко, по-садистски, — Директор направился через поросшую травой лужайку, увлекая за собой Трейси. — Он пытается каким-то образом лишить тебя свободы маневра, между вами существовала какая-то связь. Я не знаю, в чем здесь дело, но результат налицо, и результат страшный. С этим надо кончать!
Крупное тело Директора вздрагивало, лицо постепенно наливалось кровью.
— У меня нет более убедительных доводов, чтобы ты наконец решился и ликвидировал его. В мире не может быть для тебя убедительнее довода! — сорвался на крик Директор. — Что ты теперь скажешь?! По-прежнему хочешь спасти его? Ради чего? Позволь мне тебе напомнить, что именно ты настоял, чтобы Ким был принят в Фонд, твое мнение оказалось решающим. Ты знал его лучше — даже сейчас я не имею о нем той информации, которой в то время располагал ты. И, если помнишь, я согласился с тобой. Но настало время исправить ошибку. Твою ошибку. Какое будет решение?
Вот она та самая guid pro guo, подумал Трейси, Директор умеет взымать долги.
— Какие у вас доказательства, что это был он?
— В отмеченный судмедэкспертом промежуток времени, когда вернее всего наступила смерть, один из жильцов дома видел, как в квартиру твоего отца вошел человек с азиатскими чертами лица.
— И это все?! Только на основании этого вы приговариваете человека к смерти?
— Это не все. Мама, — глаза Директора гневно сверкнули. — Ты помнишь инцидент, который произошел в Бан Me Туоте в начале тысяча девятьсот шестьдесят девятого года? В отряд Кима проник вражеский агент. Вьетнамец, которому дали имя Чарли. Ким доверял ему, и какое-то время он оправдывал это доверие. Как оказалось, он нанес группе Кима непоправимый ущерб: троих его людей забили, словно скот, предварительно вытащив из них совершенно секретную информацию.
Директор замолчал. Когда он заговорил вновь, голос его был абсолютно невыразительным; он сложил зонт и подставил лицо под струи дождя, которые текли по его лицу, будто слезы:
— Ты помнишь?
— Да, отлично все помню. Я был тем офицером, который возглавлял операцию, и потому возмездие зависело только от меня.
— И какое ты принял решение?
— Ко мне пришел Ким и буквально на коленях умолял, чтобы я позволил ему лично привести приговор в исполнение.
Сейчас они стояли едва не наступая друг другу на носки и нахохлившись, как готовые сцепиться петухи.
— И какое же было твое решение? — рявкнул Директор.
Трейси на мгновение закрыл глаза:
— Ким привел приговор в исполнение.
— Ким привел приговор в исполнение, — эхом отозвался Директор. — Совершенно верно. Но в начале было следствие, не так ли? Которое также провел Ким, припоминаешь? Семьдесят два часа подряд, семьдесят два часа изощреннейших пыток. На четвертые сутки мы знали ответы на все наши вопросы к председателю: степень угрозы отряду, какие операции он провалил, какую информацию успел передать.
— Я все помню. У Кима это получалось лучше всех. Он знал свое дело и понимал в нем толк.
— Это уж точно, — согласился Директор и снова раскрыл зонт. — А знаешь ли ты, каким именно образом он привел приговор в исполнение? Тот приговор, который вынес ты?
— Не помню.
— Шевели мозгами! — почти грубо выкрикнул Директор.
Трейси записывал все показания предателя на магнитофон, следовательно, присутствовал на допросах, которые вел Ким.
Кажется...
— Он медленно задушил его куском стальной проволоки, — глядя широко раскрытыми глазами на Директора отчетливо произнес каждое слово Трейси. — Он стягивал ее концы до тех пор, пока проволока не врезалась в позвоночник.
Директор облегченно вздохнул:
— Хорошо, — прошептал он, — очень хорошо. Значит ты помнишь. — Он подошел ближе. — А теперь подумай. Именно так был убит твой отец.
Трейси почувствовал, что задыхается. Руки его сжались в кулаки.
Директор пристально смотрел на него, не отрывая глаз от лица Трейси.
— Я хочу, чтобы вы для меня кое-что сделали, — потребовал Трейси.
— Все, что угодно. — Директор повернулся, уже намереваясь уходить.
— Когда ваши люди в Гонконге соберут мои вещи в отеле «Принцесса», напомните, чтобы они не забыли забрать из сейфа гостиницы небольшой сверток.
— Считай, что он уже у тебя в кармане, — улыбнулся Директор. — Если хочешь, побудь немого один. Я буду ждать тебя в машине.
И только когда сгорбившаяся фигура Директора скрылась за стеной дождя и тумана, когда он остался один на один со своими мыслями, воспоминаниями об отце, уже зная, что он будет делать — только тогда он заметил, что рядом с могилой отца есть свободное место, дожидающееся своего мертвеца.
* * *Джой Трауэр Макоумер дочитала все до конца — грязь и мерзость выползали из всех щелей черной пустоты, именующейся прошлым ее мужа, она дочитала последнюю обугленную страницу книги его души.
И в этот момент Джой почувствовала, что в комнату кто-то вошел. Кто-то, неслышный как зверь и такой же могучий; распаленный желанием самец.
Руки ее дрожали, она все еще не могла прийти в себя от потрясения, которое испытала, прочитав чудовищные вещи, изложенные сухим языком на шести пожелтевших страницах. Наткнулась же она на них совершенно случайно, разыскивая по всему дому липкий ролик для чистки одежды. Уже отчаявшись, она вдруг вспомнила, что в верхнем ящике рабочего стола мужа она однажды видела что-то, похожее на щетку для одежды. Она потянула ящик, он неожиданно легко выскользнул из пазов и упал на пол — от удара задняя стенка его чуть сместилась.
Вначале она испугалась, представив себе, как рассердится Макоумер. И только потом, бросив растерянный взгляд на ящик, она увидела выглядывающий уголок какой-то тетради. Потянув за него, Джой поняла, что задняя стенка не отломалась, как она вначале думала: это был настоящий тайник, запирающийся на задвижку. От удара задвижка сдвинулась, и крышка открылась. Какое-то мгновение она колебалась, но в конце концов приняла решение: зайдя так далеко, уже не имело смысла останавливаться на полпути. Как же она теперь об этом жалела! Слова с пожелтевших страниц жгли мозг. Этого не может быть, повторяла она про себя, человек не может быть таким жестоким. Она повернула голову и с удивлением посмотрела на постель, где много лет спала рядом с Макоумером. Она пожала плечами. Правда, последний раз это было уже давно, и слава Богу, мелькнула мысль. Она, пожалуй, впервые сознательно радовалась, что он больше не спит с ней в одной постели, а если и заходит сюда, то в последнее время все реже и реже: Джой понимала, что больше не сможет заставить себя прикоснуться к нему. После того, что она узнала, — никогда!
Она торопливо стала запихивать бумаги на место. Но ей не удалось сложить их как следует — было заметно, что кто-то в них рылся. Она запаниковала, кое-как впихнула бумаги в тайник и стала задвигать ящик на место.
И в этот момент она почувствовала, как кто-то вошел в комнату и остановился у нее за спиной. Она повернулась и обвила руками его шею. На лице у него застыло выражение загнанного зверя, глаза переполняла боль. Но теперь-то она все знала, и сердце ее разрывалось. Джой заплакала:
— О Киеу, — шептала она, — Киеу.
Ее переполняла любовь к нему — любовь, жалость и сочувствие. И еще она чувствовала себя виноватой перед ним: неважно, как это произошло, но, пусть даже не желая того, она тоже оказалась частью общей схемы. Ей очень хотелось рассказать ему правду, она уже намеревалась это сделать, но, поймав его взгляд, подумала: с него довольно, этот человек достаточно страдал, и припала губами к его губам. Она прижималась к нему всем телом, желая согреть его своим теплом, своей страстью, своей любовью к жизни.
Он был обнажен по пояс. Коснувшись кончиками пальцев отливающих медью мышц груди, она почувствовала, что ее охватывает желание. Соски под тонкой тканью пеньюара напряглись, лямки сползли с плеч, обнажив упругие груди. Рука ее скользнула вниз, она расстегнула молнию его джинсов и нащупала твердеющий член. Горячая волна захлестнула ее. Она обеими руками ласкала его, дразнила, перебирая пальцами мошонку и поглаживая головку члена.
Киеу закрыл глаза и вздрогнул. Губы его беззвучно шевелились, словно он читал про себя молитву.
Одной рукой Джой стащила с него джинсы, другой сбросила пеньюар. Раздвинув ноги, она льнула к нему, касаясь сгорающим от желания лоном его словно окаменевшего члена.
Медленно она ввела его в себя, чувствуя, как он скользит между увлажнившихся ног. Она ласкала его, сдвигая кожу на головке, словно раскрывая волшебный нежный бутон. И вот наконец Джой услышала стон Киеу и медленно отодвинулась, потом снова прильнула. И опять отодвинулась. И снова и снова, дразня его, возбуждая и приближая к точке кипения. Закрыв глаза, Киеу обхватил ее обеими руками и полностью вошел в нее.
