Грегори Робертс - Шантарам
В мозгу у меня быстро проплывали, как титры на телеэкране, слова Кадера: «совершил зло из лучших побуждений». Я подумал об Ананде Рао в большой камере тюрьмы на Артур-роуд в компании с надзирателями и полчищами вшей. Меня передернуло, и с очередеым порывом морского ветра я постарался вытряхнуть из себя эту мысль. Кавита спросила меня, почему я принимаю такое участие в судьбе Ананда. Я не признался, что Ананд обращался ко мне за помощью всего за неделю до того, как перерезал горло Рашиду. Я не признался, что не стал его слушать и оскорбил, предложив деньги. Я отделался неопределенным ответом, намекавшим, что я действую просто из гуманных побуждений, хочу помочь знакомому.
Кадербхай как-то сказал, что всякий добродетельный поступок продиктован нечистой совестью. Может быть, это справедливо не для всех, но что касается меня, то это действительно так. На те немногие добрые дела, которые я совершал, меня всегда вдохновляло что-то темное в прошлом. Тогда я не понимал, но понимаю теперь, что в конечном итоге мотив играет более важную роль в хорошем поступке, нежели в плохом. Когда мы полностью осознаем свою вину за причиненное другим зло, мы стремимся творить добро, чтобы спасти свою душу. Но при этом начинают выползать из тени все тайные мотивы, которые мы скрывали, все наши секреты. Темные мотивы наших светлых начинаний преследуют нас неотвязно. Путь наверх, к искуплению особенно крут тогда, когда наши добрые поступки запятнаны постыдными делами.
Но тогда я еще не понимал всего этого. Я умыл руки в холодном равнодушном море, и моя совесть была так же молчалива, как далекие звезды в вышине.
Глава 27
Прежде чем выпускать старые паспорта – «книжки» – на черный рынок, нужно было проверить их, как и тех, кто продавал их нам и, возможно, подделывал до нас. Всегда существовала опасность, что людей, от которых паспорта нам достались, – наркоманов, беженцев или просто нуждающихся иностранцев – преследуют за совершение тяжкого преступления на их родине или в какой-нибудь другой стране. На этом погорело немало контрабандистов. Они покупали паспорта, а затем их арестовывали в одном из зарубежных аэропортов, так как прежний владелец паспорта разыскивался в связи с убийством, ограблением или контрабандой. Чтобы обеспечить безопасность наших клиентов и собственных курьеров, Абдул Гани подвергал каждый купленный или украденный нами паспорт двойной проверке.
Первую осуществлял какой-нибудь завербованный нами сотрудник таможни, имеющий доступ к компьютерной базе данных. Мы передавали таможеннику список паспортов с указанием страны, выдавшей документ, его номера и фамилии прежнего владельца, а он в удобное для него время проверял эти данные и возвращал нам список, отмечая, какие из паспортов имеют подмоченную репутацию. Иногда их владельцев разыскивал Интерпол с целью ареста, иногда они просто подозревались в контрабанде наркотиков и оружия или в связях с политическими группировками, которые не пользовались доверием у секретных служб. Но какова бы ни была причина, такие паспорта агенты Абдула Гани уже не могли продавать на черном рынке.
Однако применение им все же находилось. Их можно было расшить и, удалив страницы с компрометирующими данными, вписать новые. Их можно было использовать на внутреннем рынке. Хотя иностранцы, которые останавливались в отелях, учитывались отделами регистрации, в каждом городе имелись гостиницы, где не слишком придирчиво проверяли сходство туриста с фотографией в паспорте. Такой паспорт не давал человеку возможности пройти через таможню, но вполне позволял путешествовать по стране и останавливаться в отелях с минимальным соблюдением необходимых требований.
Паспорта, в которых таможенник не находил изъянов, отправлялись на вторичную проверку в офисы крупных авиакомпаний. Каждая из них вела свой учет скомпрометированных или подозрительных паспортов. К таковым относились те, чьи владельцы были уличены в мошенничестве, привлекались к ответственности за нарушение порядка на борту или считались некридитоспособными. Естественно, контрабандисты не хотели привлекать к себе внимание сотрудников авиаслужб, и паспорта им требовались безупречные. Потому-то люди Абдула Гани и проверяли все паспорта после таможни в крупнейших авиакомпаниях. Паспорта, выдержавшие двойную проверку, – обычно их было чуть меньше половины общего количества – продавались на черном рынке или использовались курьерами Гани.
Клиенты, приобретавшие у нас паспорта, распадались на три основные категории. К первой относились те, кто покидал страну, спасаясь от голода или просто в поисках лучшей жизни. Среди них были турки, желавшие попытать счастья в Германии, албанцы, стремившиеся в Италию, алжирцы – во Францию, жители разных стран Азии – в США или Канаду. Семья или несколько семей, а то и целая деревня вскладчину покупали у Абдула паспорт для какого-нибудь перспективного молодого человека и посылали его в одну из зарубежных стран. Из заработанных там денег он отдавал свой долг пославшим его, а затем покупал паспорта для других молодых людей. Паспорта для этой категории беженцев были самыми дешевыми из всех и стоили от пяти до двадцати пяти тысяч долларов. Мастерская Гани выпускала около сотни таких документов ежегодно, и полученный от них доход составлял, за вычетом накладных, более миллиона долларов в год.
Во вторую категорию входили те, кто бежал по политическим причинам, зачастую спасая свою жизнь. Это были жертвы войн, междоусобиц и кофликтов на религиозной или этнической почве. Иногда причиной служили кардинальные изменения в жизни людей, инициированные государством. Так, тысячи жителей Гонконга стали нашими потенциальными клиентами, когда Великобритания решила в 1984 году вернуть свою старую колонию Китаю, установив тринадцатилетний промежуточный срок рассмотрения вопроса о суверенитете, и лишила ее население британского гражданства. В мире постоянно скитались миллионов двадцать политических беженцев, которые жили в специально оборудованных для них лагерях или находили пристанище самостоятельно. Этим людям паспорта обходились дороже, от десяти до пятидесяти тысяч долларов, поскольку неутомимые агенты Гани рисковали, пробираясь в зоны вооруженных конфликтов, а выбраться из этих зон было еще сложнее.
И наконец, третья категория была представлена преступниками. Среди них встречались правонарушители вроде меня – воры, контрабандисты, киллеры, стремившиеся сменить имя, чтобы замести следы. Но по большей части это были те, кто строил тюрьмы и сажал в них людей, а не отсиживал срок сам – диктаторы, организаторы военных путчей и заговоров, сотрудники секретных служб и члены коррумпированных правительств, вынужденные бежать при падении режима или разоблачении их преступлений. Лично мне пришлось иметь дело с беженцем из Уганды, укравшем более миллиона долларов, выделенных международными финансовыми организациями на социальные нужды, в том числе на строительство больницы для детей. Больница так и не была построена. Вместо этого больных, увечных, умирающих детей вывезли в отдаленный лагерь и бросили там на произвол судьбы. Я встретился с этим человеком в столице Заира Киншасе, где он уплатил мне двести тысяч долларов за два паспорта – швейцарский и канадский, после чего благополучно отбыл в Венесуэлу.
Агенты Абдула в Южной Америке, Азии и Африке входили в контакт с коррумпированными чиновниками, растратчиками, палачами и военачальниками, поддерживавшими павшие диктаторские режимы. Общаясь с ними, я со жгучим стыдом сознавал свою вину. В молодые годы, работая для газеты, я выступал за свободу, разоблачал в своих статьях и памфлетах преступления, совершаемые подобными субъектами. Я не раз присоединялся к демонстрациям жертв их преступлений и участвовал в их стычках с полицией. И когда я встречался с этими подонками теперь, во мне пробуждалась старая ненависть к ним и возмущение. Но та жизнь была позади. Я растерял свои революционные идеалы в героиновом чаду и в угаре преступлений. Я тоже стал беглецом, за чью голову была назначена награда. Я стал гангстером и жил спокойно лишь благодаря тому, что меня ограждала от тюремных мучений мафия Кадера.
Поэтому я исправно исполнял свои обязанности в отделе Гани, помогая избежать заслуженного возмездия виновникам массовых репрессий, которые выносили смертные приговоры тысячам людей и в конце концов были приговорены собственным народом. Но мне не нравилось то, что я делал, как не могли нравиться они сами, и я не скрывал своего отношения к ним. Я прилагал все усилия, чтобы сделка была максимально невыгодной для них, и получал слабое утешение, когда они лезли на стенку. Эти мерзавцы, грубо попиравшие человеческие права, лицемерно негодовали и с пеной у рта торговались за каждый доллар, не желая выпускать из рук деньги, украденные у голодающих. Но в конце концов им приходилось принимать наши условия. Даром паспорта им не доставались.
