Смотритель маяка - Роман Конев
Через неделю он прочтёт матери ещё две главы. А когда книга закончится, купит следующую, как делал много раз до этого. Прочитанная история отправится в коробку к пожелтевшим собратьям. Бумажную, пахнущую типографией книгу, не сможет заменить бездушный планшет. Шелест страниц и осязаемый вес имели значение наравне с самим рассказом.
Это то немногое, что он мог сделать для застрявшей между мирами матери. У него отсутствовала возможность переселиться к ней в палату или навещать её каждый день. И не только потому, что больничные правила не позволяли проживать с пациентами. Он пробовал существовать в таком режиме и выбился из сил за пять недель. Загнал себя, как борзая, бегущая по круговой трассе за картонной мишенью.
Он прислонился затылком к высокой спинке кресла и закрыл глаза. В наступившей темноте заплясали белые точки. Через стекло доносились несмолкаемые отзвуки уличной жизни. Хотел бы он знать, что видела и слышала мама на дне ледяной пропасти, в которую угодила без малого тринадцать месяцев назад.
– Думаю, я способен закончить сессию без долгов и троек, мам, – сказал он с закрытыми глазами. – Римское право и основы государства и права. Та ещё гадость. Успею подготовиться. Потом два месяца свободы до сентября. Буду ездить на пробы, читать Станиславского и пить пиво. Ну ладно, про Станиславского я загнул. Шучу. Ох, мам, надеюсь, где бы ты ни была, ты меня слышишь. Разговаривать с собой довольно-таки странно. Что ещё? Завтра у меня свидание. Можешь порадоваться за своего сына, не так уж он безнадёжен. Пока могу сказать, что она очень красивая. Её зовут Вика, и она мне нравится. Не загадываю наперёд, ещё одно разочарование окончательно меня прикончит. Попробую плыть по течению, наслаждаясь текущим моментом. Сомневаюсь, что это возможно, но я рискну. Ещё надеюсь, что не буду вести себя на свидании как придурок. Рядом с красивой девушкой мозги неожиданно начинают плавиться. Хм. Мне бы хотелось оставить о себе хорошее впечатление. Так… Про Барсика я говорил в прошлый раз. У него оказался игривый характер, мы с ним поладили.
Артём замолчал, переводя дух. Мама лежала на медицинской кровати с колёсиками, укрытая лёгким одеялом. Бледное, исхудавшее лицо выражало бесстрастное равнодушие. Зрачки под веками не двигались. Она могла самостоятельно дышать, и врачи называли это чудом. Каждый проведённый в коме месяц Артём приравнивал к году. Морщины углубились, щёки впали. Он не мог смотреть на неё без проступающих в уголках глаз слёз. Она лишилась своих длинных волос, потому что медсёстрам так удобнее ухаживать за ней. Её кормили через зонд протёртой пищей, делали массаж, переворачивали несколько раз на дню, не давая возникнуть пролежням. В общем, поддерживали жизнь в теле с запертой внутри него матерью. Профессионально делали то, с чем он не смог бы справиться в одиночку дома.
Никто не мог сказать ему, как долго продлится кома. Люди освоили ближний космос, но не могли разобраться в содержимом собственных голов. Поразившая центральную нервную систему черепно-мозговая травма привела к коматозному состоянию, вот и всё, что ему известно. Парадокс кота Шрёдингера как нельзя лучше подходил под описание травматической комы. Только у кота был час, и шансы выжить равнялись шансам умереть. В случае с комой любые положительные прогнозы вызывали обоснованное подозрение. На одной чаше весов ущербная жизнь. А кома без последствий – исчезающая редкость; на другой – неизбежная смерть. Сейчас весы неподвижны, но могли склониться в любую сторону от простейшего сквозняка. Статистика выхода из комы не вызывала оптимизма. Неподвижное существование приводило к болезням. Ослабленный иммунитет не мог справиться даже с простудой. Люди умирали от плёвых инфекций, не приходя в сознание.
Благодаря стараниям Артёма по-спартански оборудованная палата стала выглядеть не так мерзко. Он притащил из дома фотографии и некоторые милые безделушки, такие как мягкие игрушки и искусственные цветы. Руководство больницы дало разрешение на размещение в палате посторонних предметов. Неважно, во что он верил, привычные вещи делали его нахождение рядом с матерью менее болезненным.
Содержание матери в отдельной палате обходилось ему в две трети заработка. Оставшиеся деньги расходовались на оплату коммунальных счетов, еду и разные мелочи. Стипендия тратилась на редкие развлечения, в основном на кофе в «Берлоге». Поправить положение он рассчитывал за счёт аренды большой комнаты. Той, что ещё прошлой весной занимали родители. Да, отец, обретший новое счастье, периодически давал ему денег. Без этих дополнительных сумм он бы не справился. Пришлось бы по согласованию с отцом переезжать из двухкомнатной квартиры в однокомнатную, а разницу тратить на больничные расходы, покуда они требовались.
Вырученные от продажи остатков автомобиля средства пошли на выплату собственнику, в чей автомобиль Артём въехал перед тем, как врезаться в столб. Убытки за ремонт грузовика погасил отец. Суд признал пострадавших виновными в массовом происшествии из-за несоблюдения правил дорожного движения. Артём никогда и никому не рассказывал о том злополучном дне. О минутах, предшествовавших аварии. Даже отцу. Тем более отцу, который имел право винить в трагедии сына, находившегося за рулём «Весты». Почему он молчал, для него самого являлось загадкой. Он мог ткнуть отца носом в предательство, выложить неприкрытую правду, раскрыть корень зла. Не разгуливай отец по стоянке с любовницей, мать бы не свихнулась от горя. Аварии можно было избежать. Жизнь потекла бы по другому руслу. Но он набрал в рот
