Андрей Курков - Приятель покойника (сборник)
И положила трубку.
А я сел за кухонный стол и стал ее ждать. И пока ждал – накапливалось во мне желание увидеть ее, крепко обнять. Я был сердит на нее, сердит за свое долгое одиночество. Но не прошло и десяти минут после ее телефонного звонка, как я ее простил. Простил за то, что я все-таки был ей нужен. Может, она приблизительно то же самое думала и обо мне, думала, что она мне нужна. И поэтому вспоминала обо мне. Но эта периодичность, этот невидимый, но существовавший в наших отношениях график, повинуясь которому она то появлялась, то исчезала, это было то, что внушало опасение в недолговечности и хрупкости наших отношений. Ее двойная жизнь, двойное имя наталкивали меня на мысль о том, что я чего-то недополучаю от нее и когда ее обнимаю, и когда целую, и когда с ней сплю. «Ну и что? – возражал я сам себе. – Девиз «Все или ничего» ни к чему хорошему не приведет. Те, кто хотят всего, обычно ничего не получают». Я ведь тоже не был готов к полному посвящению себя другому человеку, даже женщине.
Мои мысли прервал дверной звонок, и я подскочил, подбежал к двери. Я даже не ожидал от себя той радости, с которой я распахнул дверь, чтобы быстрее увидеть ее.
Я обнимал ее на пороге, целовал. А она, смеясь, вырывалась.
– Да дай мне раздеться! Я же не на минутку пришла!
Она смеялась и казалась по-настоящему счастливой.
Наконец я отпустил ее. Она сняла черную длинную куртку с меховой окантовкой по краю капюшона и осталась в черных брюках и свитерке изумрудного цвета. Повесила куртку на крючок и сама, все еще смеясь, набросилась на меня.
– Скучал? Скучал? Да?
Потом, когда страсти, пробужденные моим недавним одиночеством, улеглись, она достала из своей сумки бутылку шампанского и пакет с едой. Уже на кухне она выпотрошила его на стол, и я ощутил голод. Питался я последние две недели кое-как, в основном бутербродами с вареной колбасой. Даже жареную картошку своей ленью мне удалось превратить в деликатес. А на столе теперь лежала палка салями, длинная французская булка, пачка масла, какое-то турецкое печенье…
– Это прямо как гуманитарная помощь! – сказал я. – Спасибо!
Она все еще улыбалась.
– Зачем ты мне голодный нужен?
– А зачем я тебе сытый?
– А-а-а! – рассмеялась она. – Я тебе потом скажу! Когда наешься! Ты когда последний раз ел?
– Ел – две недели назад, а перекусывал – сегодня утром, – признался я.
– Ладно, доставай ножи, вилки. Картошка у тебя есть?
– Пару килограммов есть…
– Ясно, – голосом распорядителя сказала она. – Значит, сегодня – праздник, а за картошкой завтра пойдешь! Шампанское положи в холодильник на верхнюю полку. Там у тебя есть место?
– Там масса места! – Я открыл холодильник и показал Лене его пустые внутренности.
– Ну ты и живешь! – она покачала головой.
Уже через полчаса ужин был готов. Ощущение праздника было закреплено сервировкой стола. Я достал два хрустальных бокала.
– Сюда бы еще букетик цветов, – мечтательно произнесла Лена, осматривая созданный ею живой натюрморт.
Я виновато опустил голову.
– Да брось ты, – она махнула рукой. – Это я так, мечтаю… Кстати, ты мне действительно ни разу цветов не подарил.
– Но я ведь никогда не знаю, когда ты придешь…
Ужин начали с шампанского.
– За что? – спросил я, подняв бокал.
– За нас! – легко произнесла тост Лена. – За то, чтобы у нас все было хорошо, чтобы мы не болели!
Вареная картошка, тонкие янтарные кружки салями, свежая хрустящая булка с маслом. Праздник живота смешался с праздником души, атмосфера физической, бурной радости заполнила мою маленькую квартиру.
– Твой кассетник работает? – спросила Лена.
– Наверно, я его давно не включал…
Она вытащила из своей сумки кассету и протянула ее мне.
– На, поставь!
Я сходил в комнату, поставил кассету и вернулся. Музыка зазвучала только через пару минут. Но когда она зазвучала, я остановил в воздухе вилку с кусочком колбасы, чуть-чуть не донеся ее до рта. Удивленно посмотрел на Лену. А она улыбнулась и как-то игриво развела руками.
– Это Корелли… Если тебе не нравится, там на другой стороне рэп есть, «Кар-мэн» и Буланова…
– нет, нравится. Просто не думал, что ты классику любишь.
– А я не знаю – люблю я ее или нет. Хочется иногда послушать. Чистая музыка, как лекарство. Успокаивает, когда психую…
– А часто психуешь?
– нет, – она пожала плечиками. – Иногда бывает. Со всеми бывает. У тебя тоже сегодня, когда звонила, был голос психованный. А?
Я кивнул.
– А чего? – спросила она.
– Я вчера ходил долг относить… Понимаешь, одного знакомого убили, а я у него как-то одалживал и вот вчера пошел, отдал деньги его жене… Видно, нервничал потом, знаешь, идти туда боялся…
Лена понимающе кивнула.
– Мою подружку месяц назад убили. Пьяный один позвал к себе… И задушил. А я у нее книжки брала читать, у ее предков классная библиотека… Но я назад не понесу… Пусть уже у меня остаются. Страшно, ей только восемнадцать отпраздновали. Предки такой стол накрыли…
– Давай о чем-нибудь другом! – попросил я.
Она кивнула. На ее лицо опять вернулась улыбка.
– наливай! – скомандовала она.
Шампанское подходило к концу, но у меня в запасе была еще бутылка венгерской сливовицы, и это внушало уверенность в том, что с исчезновением шампанского праздник не пойдет на убыль.
– За что? – спросил я, снова подняв бокал.
– За нас! – снова сказала Лена.
– Этот тост уже был.
– Хорошее должно повторяться, – она посмотрела мне в глаза и снова улыбнулась, только улыбка в этот раз получилась у нее какой-то твердой и самоуверенной.
Спать мы легли далеко за полночь, а заснули, наверное, только под утро. Моя энергия, так будоражившая меня с самого утра, наконец нашла выход. Но и у нее оказалось не меньше энергии, а может, даже и больше, потому что под утро, когда руки мои устали от объятий и ласк и дрема уже опутывала сознание, ее руки все еще гладили меня, а губы мягко прикасались к плечам, к шее. И я лежал неподвижно, как побежденный ею.
Глава 27
Декабрь
За окном лежал декабрь, лежал, укрытый хрустящим снегом. Его морозное дыхание врывалось в раскрытую форточку и наполняло воздух моей квартиры свежестью.
Уже третий день Лена хозяйничала у меня, и нам обоим это нравилось, но, наверное, по-разному. Только время от времени приходила мысль, огорчавшая меня, мысль о том, что такие блаженные, счастливые моменты наших отношений уже не раз прерывались и я снова оставался один в квартире, еще наполненной ее дыханием. И все еще чувствуя ее дыхание, но не видя ее, я начинал копить в своей душе одиночество, начинал как-то заискивающе смотреть на молчащий телефонный аппарат, будто ждал от него помощи. Я старался прогонять эти мысли, я не давал им возможности испортить мой праздник, хотя праздник этот был не только моим. Это был НАШ праздник.
Я наблюдал за Леной и понимал, что ей наши несколькодневные иллюзии совместной жизни нравятся не меньше, чем мне. Я по нескольку раз в день ставил кассету с музыкой Корелли. Нет, Лена не психовала и не нуждалась в успокоительном воздействии этой музыки. Просто нежность скрипок очень подходила той атмосфере, в которой мы наслаждались друг другом. Под такую музыку было легче отбиваться от назойливых мыслей о временности и скоротечности этих счастливых моментов.
Я уже понимал, чего хочу. А хотел я банального постоянства. Для непрерывного ощущения счастья я нуждался в совместимости и совместности с женщиной. И то, и другое присутствовало в наших с Леной отношениях, и только неизвестный мне график ее жизни нарушал идиллию. Но, возможно, только я стремился к этой идиллии. Может быть, она относилась к нашим длительным свиданиям, как к наркотику, помогавшему ей жить в остальные, не известные мне моменты ее жизни.
Я не хотел, я боялся просить ее о большем. Мне просто надо было найти себе занятие, которое отвлекало бы меня от ее временного отсутствия. Лишь бы ее отсутствие было действительно временным!
– На ужин будет картошка-фри! – радостно объявила она.
И посмотрела в окно.
– Зима, а крестьяне не торжествуют! – прозвучал ее звонкий голос из кухни. – Эй, ты слышишь меня?
– Да, – ответил я.
– Когда мы в школе учили некрасова, я думала, что крестьяне при царе неплохо жили. Зимой они отдыхали. Зима, крестьяне торжествуют…
Я пришел на кухню.
– Дались тебе эти крестьяне! – усмехнулся.
– А чего, представляешь – домик в селе, из трубы на крыше – дымок, внутри тепло, и мы пьем чай с клубничным вареньем…
– У самовара я и моя Маша, – пропел я и вздохнул.
Зазвонил телефон, и я даже удивился – Лена здесь, кто же еще может звонить? Может, Дима?
– Алло, добрый день, Толю можно? – попросил женский голос.
– Это Толя, – сказал я.
– Извините, что я вас беспокою… Это Марина, помните, вы заходили… Жена Кости…
– Да-да, – сказал я.
