Виктор Пронин - Ошибка в объекте
– Вот такушки... И пусть в больнице решают, кто из нас сволочь. Если, конечно, тебя туда возьмут. – И нарочито медленно вошел в темноту двора.
– Ну, ты даешь! – шепотом завизжал Костя.
– На, носи! – Николай протянул ему галстук.
Они пробежали через двор, вышли на другую улицу, пересекли сквер и, почувствовав себя в безопасности, расположились на скамейке.
– А знаешь, Коляш, – сказал Борис одобрительно, – я от тебя такой прыти не ожидал!
– Ого! – Костя похлопал Николая по плечу. – Он еще не такое может, у него еще кое-что есть, скажи, Коляш!
– А что у него еще есть? – спросил Борис.
– Да ладно вам, – Николай был польщен тем, что Борис выделил его из остальных, отметил его отвагу, ведь это он врезал детине, когда все прятались за забором.
– Ну, похвастайся, – настаивал Борис. – Люди мы свои, не первый раз встречаемся, не последний, ну?
– Расскажи про камушек, Коляш! – заорал Костя. – Расскажи! Ты как-то начал, но тебя перебили, не дослушали...
Костя не успел закончить. Николай изо всех сил ударил его кулаком в лицо, накрыв рот, нос, глаза. Костя захлебнулся и, пошатываясь, отошел в сторону, сплевывая кровавую кашицу.
– Ого! – Борис озадаченно присвистнул. – А Костомаху-то за что? Коляш! С тобой стало опасно разговаривать.
– Разговаривать со мной не опасно, а вот зудеть весь день на ухо – у кого угодно терпение кончится!
– Напрасно ты его так, ей-богу, напрасно.
– Ничего, Брек! Пару гнилых зубов удалить ему не мешало. Еще спасибо должен сказать.
Николай только теперь начал понимать, что произошло. Он не помнил, как ударил Костю, не помнил, как всколыхнулась в нем злость, ненависть. А может, страх? Неужели страх? С Николаем такого никогда не было, он всегда гордился тем, что в любом переплете оставался спокойным. Надо же...
– Ты, Костомаха, не говори ему больше про камушек, – сказал Борис. – А то, глядишь, по полтиннику на венок придется сбрасываться. Теперь миритесь, пока я вам обоим не накостылял. Костомаха! Иди сюда!
Костю дружно похватили под руки, подтащили к Николаю, заставили ткнуть кулаком тому под бок, потом в нос. Николай дурашливо зашатался, рухнул на землю – и мир был восстановлен. После этого они еще долго бродили по опустевшим улицам, заставляя сторониться поздних прохожих, и постепенно их становилось все меньше, и наконец Николай, Костя и Борис опять остались втроем. Борис, как всегда, был серьезен, Николай снисходителен и добродушен, лишь Костя непривычно молчалив. Иногда он сплевывал кровь и осторожно посматривал на Николая, чувствуя на плече его тяжелую руку.
– Ну хватит тебе на меня коситься! – не выдержал Николай. – Не могу я жить, когда на меня кто-то обижается! Брек! Скажи ему, чтоб он не обижался!
– Костомаха! – строго произнес Борис. – Перестань!
– Две бутылки даю! – отчаянно пообещал Николай. – Завтра же! Замолю свой грех и растоплю твою обиду. Годится?
– Годится, – послушно ответил Костя и первый раз улыбнулся, показав окровавленные десны.
Потом Николай остался один, медленно брел к себе домой, по лестнице поднимался не торопясь и все вздыхал, уже не дурачась, не притворяясь. А когда мать открыла дверь, улыбнулся обрадованно, припал к ней и легонько похлопал по спине.
– Ну скажи, скажи мне, что я не так живу, – проговорил он. – А можешь и не говорить... Зачем тебе все время повторять одно и то же? Могу тебе сейчас исполнить все, что ты скажешь мне в ближайшие десять лет...
– Значит, в ближайшие десять лет ты не думаешь меняться? – отстранилась мать.
– Эхма! Ну, не обижайся! Ну, есть у человека недостатки, ну, люблю побыть с друзьями, пропустить иногда стаканчик-второй, посудачить о том, о сем... Разве это так уж страшно? А что мне делать, если жена сбежала в неизвестном направлении? Только в общении с друзьями и заживают раны сердечные! Ну, хорошо, говорит твой сын глупости, по вечерам возвращается позже, чем соседи, – разве это такие уж страшные недостатки? Так, маленькие слабости... У кого их нет? Эх-ма...
Последние слова Николай произнес, уже лежа в кровати, укладываясь поудобнее, приноравливаясь к подушке. А как только мать погасила свет, закрыл глаза и сразу почувствовал, что лодка до сих пор раскачивается на темной воде, а из прохладной глубины прямо на него поднимается печальное человеческое лицо с широко открытыми глазами, из безгубого рта выскальзывает длинная цепочка пузырьков, а ото лба растекается темная струя и уходит в сторону по течению. Лицо все приближается, уже слышится бульканье маленьких пузырьков, лопающихся на поверхности...
Не выдержав, Николай закричал, надеясь, что только такой вот крик, до хрипоты, может его спасти. Так и есть – лодка перестала раскачиваться, а лицо, дохнув на него холодом глубин, исчезло.
Когда Николай открыл глаза, в комнате горел свет, мать стояла в дверях. В глазах у нее был ужас.
– Ты чего? – спросил Николай.
– А ты чего? Мне что же, вот так и стоять всю ночь над тобой? – Мать повернулась и пошла в свою комнату. – Свет оставить? – спросила она, оглянувшись.
– Чего деньги жечь? Гаси... – И, несмотря на желание оставить свет горящим, Николай добавил: – А то ведь и расплачиваться нечем будет!
– Надо же, о копейках вспомнил, – пробормотала мать.
С полчаса Николай лежал, глядя в потолок напряженно и невидяще, изо всех сил стараясь не заснуть. Но сон незаметно подкрался к нему, и в тот же момент качнулась лодка на спокойной воде, а из зеленоватой глубины начало подниматься маленькое пятнышко, постепенно увеличиваясь, светлея, и вот уже можно было различить лицо, широко раскрытые глаза, темную струю у лба и вздрагивающий ряд пузырьков...
Глава 7
Над рекой, сумрачной и серой, постепенно распространялось розоватое свечение – солнце быстро разгоняло туман. Демин стоял у борта, опершись о холодные железные поручни и спрятав подбородок в толстый воротник свитера. Сухов суетился, перебегал от рулевого на нос катера, возвращался обратно. Изредка встречаясь с ним взглядом, Демин видел в его узко поставленных глазах неуверенность и даже как будто преданность.
Демин прошел на нос катера. Пахло рекой, мокрыми канатами, отработанным горючим. Ровный гул мотора, расходящиеся в стороны волны, безлюдная река – все наводило на самые благодушные размышления, если бы вот только не мрачноватая цель поездки. Сзади неслышно подошел Сухов и, уцепившись сизыми от холода пальцами в поручни, стал напряженно всматриваться вперед. Демин посмотрел на его мокрое лицо, на длинные волосы, прилипшие к щекам, к ушам.
– Поднимитесь в рубку, подскажите ребятам, где нужно остановиться.
– А, это я сейчас... Я быстро, – и, грохоча по железной палубе, Сухов бросился наверх.
На берегу уже собралось десятка два окрестных жителей, которые, прослышав о случившемся, не могли усидеть дома. В стороне Демин увидел машину, узнал своих.
– Кажется, здесь, – неуверенно проговорил Сухов. – Хотя нет, чуть правее... А теперь назад... Нет, это много, вперед нужно, еще вперед... Эх, проскочили!
Катерку передалась неуверенность Сухова, и он с полчаса метался между берегом и мостом, но наконец остановился, бросил якорь.
Тем временем туман рассеялся и показалось неяркое осеннее солнце. Пока водолазы надевали свои доспехи, а Демин объяснял им задачу, пока фотограф исправно снимал все стадии работы, Сухов неприкаянно ходил по палубе, везде чувствуя себя лишним. Наконец, присмотрев на корме деревянный ящик, он сел на него, согнулся и замер, стараясь ни на кого не смотреть.
Водолаз с мягким всплеском ушел под воду, поднялся, ничего не найдя, вместо него ушел второй, потом опять первый и сразу же, через три-четыре минуты, дал знать – нашел. Сухов вздрогнул, но не сдвинулся с места, лишь глубже втиснулся в угол, стараясь не слышать разговоров о том, как лучше поднять труп, отвязывать ли камень, как охватить его веревкой, чтобы не сорвался. Но когда нечто бесформенное со стекающими потоками воды уже лежало на палубе, когда все столпились вокруг, Сухов приблизился и смотрел, смотрел, не в силах оторваться от зрелища, ужаснее которого он вряд ли видел когда-нибудь.
– У него в самом деле раскроена голова, – сказал Демин.
– Но удар не из сильных, – добавил эксперт Кучин – невысокого роста, полноватый, в круглых очках.
– В карманах что-то есть, – сказал оперативник, ощупав одежду. Он осторожно просунул два пальца в щель кармана и, ухватив что-то, мужественно вытащил – это оказался размокший бумажник.
Демин взял его, приоткрыл и снова сложил.
– Нет, тут лучше не трогать, пусть наши поработают, – сказал Кучин.
Катерок приблизился к берегу, ткнулся носом в песок. Все сошли с него по толстой раскачивающейся доске, и служебная машина тут же увезла зловещую находку. Сухов подошел к Демину.
– Простите, а мне как? С вами или...
– Вы дали подписку о невыезде, так что можете отправляться по своим делам. – А завтра?
