Джеймс Паттерсон - Кросс
— Мне надо с Алексом поговорить, — сказал Сэмпсон. — Важный разговор. Придется его разбудить.
— И с чего бы это? — Она притопнула ногой. — Четверть четвертого утра! Алекс больше не работает на власти Вашингтона. И почему бы не оставить его в покое? Особенно тебе, Джон Сэмпсон! Уж ты-то мог бы не являться к нам посреди ночи!
Сэмпсон обычно старался не вступать в спор с Наной, но сегодня все же возразил:
— Боюсь, дело не терпит отлагательства, Нана. Кроме того, на этот раз мне не нужна помощь Алекса. Это ему нужна моя помощь.
И Сэмпсон проследовал мимо Наны в дом. Без приглашения.
Глава 40
Было уже почти четыре утра. Мы с Сэмпсоном ехали в его машине в участок Первого района. Я уже полностью проснулся и был на взводе. Все нервы вибрировали.
Новое в деле об убийстве Марии? Через столько лет? Может, теперь появилась хоть какая-то возможность взять убийцу? Это казалось нереальным. Тогда, десять лет назад, я больше года занимался расследованием этого дела, да и потом о нем не забывал, не опускал руки. И теперь мы сможем поймать убийцу?
Мы подъехали к участку на Четвертой улице и, не обменявшись ни словом, быстро прошли внутрь. Полицейский участок в ночную смену напоминает приемный покой «Скорой помощи»: никогда не знаешь, чего можно ожидать, когда входишь сюда. И на этот раз я понятия не имел, что здесь увижу, — просто мне не терпелось побеседовать с Джаметти.
Внутри было неожиданно тихо и спокойно, но и мне, и Сэмпсону сразу стало понятно, что тут что-то случилось. Вокруг «обезьянника» столпились детективы и копы в форме. Выглядели они напряженными.
Новый напарник Сэмпсона, Мэрион Хэндлер, увидев нас, быстро направился к Джону. Меня он словно бы и не заметил, да и я сделал вид, что его тут нет. Я когда-то общался с ним и пришел к выводу, что он безмозглый показушник. Не совсем понятно, почему Джон взял его в напарники. Может, есть в нем что-то, чего не разглядел я, а может, Сэмпсон просто расслабился с возрастом.
— Вы не поверите, что у нас тут стряслось! Ни в какие ворота не лезет! — сообщил Хэндлер Сэмпсону. — Кто-то кокнул Джаметти! Ни капли не вру! Он там в камере валяется, дохлый. Кто-то его прямо там достал.
Я почувствовал, как внутри все онемело. Хэндлер повел нас к последней камере. Я не верил своим ушам, просто не мог поверить. Только что мы получили ниточку, ведущую к убийце Марии, и вот этот парень, который эту ниточку нам дал, убит! Прямо здесь!
— У него даже была отдельная камера, — продолжал Хэндлер. — И как они сумели до него добраться? Прямо у нас под носом!
Мы с Сэмпсоном, не обращая внимания на его лепет, вошли в камеру. Над телом уже суетились два эксперта-криминалиста, но я успел увидеть все, что мне было нужно. Джаметти прямо в нос всадили пику для колки льда.
— Что ж, невелика потеря, — заметил Сэмпсон. — Видать, мафия сработала.
Глава 41
Вернувшись домой, я понял, что заснуть уже не смогу. Дети были в школе, Нана тоже куда-то ушла; в доме было непривычно тихо.
Нана опять положила на холодильник очередную идиотскую газету — якобы по ошибке, но чтобы виден был заголовок: «Суд по делам несовершеннолетних судит жертву перестрелки». Очень весело, только я был не в том настроении, чтобы смеяться, даже над журналистами. Поиграл немного на пианино, выпил бокал красного вина, но это не помогло.
В ушах опять звучал голос Марии, я снова видел перед собой ее лицо. Мы потихоньку забываем людей, которых потеряли, а потом вдруг вспоминаем их с такой осязаемой ясностью. Все, связанное с Марией, с тем временем, когда мы были вместе, снова ожило у меня в душе.
Около половины одиннадцатого я пошел наверх, в свою комнату. У меня уже было в прошлом немало подобных дней и ночей.
Я улегся в постель и закрыл глаза, не особенно надеясь заснуть. Просто отдохнуть хотя бы. Я все время думал о Марии. Перед глазами вставали разные картины — я видел нас с Марией, когда дети еще были маленькие, вспоминал все хорошее и все плохое, прошлое обступило меня со всех сторон. Я застонал от горя.
Я еще долго лежал, думая о Марии. И вдруг понял: необходимо, чтобы жизнь снова обрела смысл. Только вот можно ли это осуществить? И как? Смогу ли я двигаться дальше?
Может быть. И может быть, я еще затею перемены. Или это просто самообман? В итоге я все же погрузился в беспокойный сон без сновидений, как все мои сны в последнее время.
Глава 42
Итак, мне нужно начать двигаться дальше. Внести в собственную жизнь существенные перемены. Я избавился от старого драндулета Марии, купив «кроссовер».
В течение всего следующего дня я думал: «Алекс, ты начинаешь новую жизнь». Именно поэтому я завалился в ресторан «Нью-Хайтс» на Калверт-стрит в Вудли-парке. «Нью-Хайтс» как раз подходит для подобных начинаний. Там в девять вечера у меня была назначена встреча с доктором Кайлой Коулс — к этому времени она заканчивает работу. Довольно рано по ее меркам.
Я сразу занял место за заказанным столиком, потому что опасался, как бы мне кого-нибудь не подсадили, если она опоздает. Она и впрямь опоздала минут на пятнадцать.
Я был рад ее видеть. Кайла — прелестная женщина с сияющей улыбкой, но, что гораздо важнее, мне с ней хорошо. Такое впечатление, что нам всегда было о чем поговорить. В отличие от многих других пар, с которыми я знаком.
— Ух ты! — сказал я и подмигнул, когда увидел, как она движется через зал. Она была на очень низких каблуках, наверное, из-за роста — пять футов и десять дюймов даже без туфель, а может, потому, что она человек вполне разумный и терпеть не может неудобств, связанных с высокими каблуками.
— Тебе можно сказать то же самое: ух ты! Неплохо выглядишь, Алекс. И этот ресторан тоже: ух ты! Мне здесь нравится!
Заказывая столик, я просил посадить нас возле окон, выходящих на парк Рок-крик: вид был, надо признать, совершенно замечательный. Кайла тоже выглядела прекрасно — шелковый жакет, бежевый жилет, черные брюки и милая золотистая сумочка на шнурке, мягко покачивающаяся у нее на боку.
Мы заказали бутылку пино-нуар и потрясающий ужин, апофеозом которого стал паштет из черных бобов с овечьим сыром, который мы разделили на двоих; потом ей принесли жареного арктического гольца, а мне — отбивную на ребрышке под острым соусом; на десерт — две порции пралине, посыпанного горькой шоколадной крошкой. Все в ресторане «Нью-Хайтс» казалось нам великолепным: вишневые деревья перед входом в осеннем уборе, картины местных художников, развешанные по стенам, аппетитные запахи кухни, наполнявшие зал, свечи, горящие повсюду, куда бы ни падал взгляд. Взгляд мой, правда, почти не отрывался от Кайлы, в особенности от ее глаз — глубоких, карих, прекрасных и умных.
После ужина мы пошли прогуляться через мост Дюка Эллингтона в сторону Адамс-Морган и Коламбиа-роуд. Заглянули в один из моих самых любимых магазинов в Вашингтоне — «Крукид бит рекордс», где я купил ей несколько дисков с записями Алекса Чилтона[11] и Колтрейна[12], получив их из рук Нейла Бектона, одного из владельцев магазина и старого моего приятеля. Раньше он был обозревателем музыкальной странички в «Пост». Потом мы с Кайлой оказались в подвальчике «Кабани-Виллидж». Заказали по коктейлю «мохито» и целый час смотрели представление театральной труппы.
Возвращаясь к машине, мы держались за руки и оживленно болтали. Кайла прикоснулась губами к моей щеке.
— Спасибо за чудный вечер, — сказала она. — Все было просто отлично, Алекс.
— Тебе понравилось, да? — спросил я, еще не совсем придя в себя после этого «сестринского» поцелуя.
Она улыбнулась:
— Я в первый раз вижу тебя таким расслабленным.
Я решил, что эти слова хоть как-то возместили мне ущерб от ее поцелуя.
Но потом Кайла поцеловала меня в губы, и я ей ответил. А потом была ночь в ее квартире на Капитолийском холме. И мне показалось, что моя жизнь вновь обретает некоторый смысл.
Глава 43
Мясник всегда считал, что Венецию несколько переоценивают.
И в нынешние времена при непрекращающемся потоке туристов, особенно наглых и безнадежно наивных американцев, любой, у кого есть хоть какие-то мозги, должен был с ним согласиться, поскольку большинство людей, которых он знал, были полные имбецилы. Он понял это, когда ему исполнилось пятнадцать, на улицах Бруклина, когда сбежал из дому в третий или четвертый раз. Трудный подросток, жертва обстоятельств и, может быть, врожденный психопат.
В Венецию он приехал на машине, которую запарковал на пьяццале Рома. Потом бросился ловить водное такси, чтобы попасть в нужное место. На лицах туристов он видел восхищение и преклонение перед Венецией. Тупицы. Ослы. Ни один из них не в состоянии сделать собственные выводы по поводу увиденного, родить хоть какую-нибудь оригинальную идею без помощи путеводителя. И все же даже он должен был признать, что эти древние виллы, медленно погружающиеся в болото, могут приковать к себе взгляд — при правильном освещении и с некоторого расстояния.
