Марсель Монтечино - Убийца с крестом
— Хотелось бы надеяться, Лупе, — работы будет много.
Флоренсия увидела, что обе женщины смотрят на нее, отвела глаза и сделала вид, что возится со шнурками.
Эстер глубоко затянулась.
— Знаешь ли, Луп, мне сдается, что совсем скоро мне понадобятся две бригады. Работы будет просто невпроворот. Боссом второй бригады будешь у меня ты.
Лупе с улыбкой кивнула.
— Правда, много чего еще понадобится. Прежде всего, мне будет нужна вторая машина. Такая же, с кузовом «универсал». Или побольше, фургон. Наверное, я отдам тебе тачку с кузовом, а себе возьму фургон. Мне всегда хотелось иметь здоровый такой фургон. А ты водить-то умеешь, Луп? Хорошо, а права у тебя есть?
— Нет, Эстер. Но могу получить.
— Ну ладно, ладно. Положим, транспорт имеется: я достаю машину, ты — права. Но ведь еще мне понадобится второй полотер, второй пылесос. — Эстер на секунду смолкла и улыбнулась. — Ну, уж новая партия тряпок обойдется по дешевке. Но девушки? Мне ведь понадобится новая команда.
— Я найду их тебе, Эстер.
— Нужны хорошие девушки, — продолжала Эстер, — которым можно доверять. Которые красть не будут. Сама понимаешь — люди из этих офисов знают, что у одной черномазой и у нескольких мексиканок есть ключи и что они могут заходить после полуночи. Поэтому начнут пересчитывать все до последней скрепки. Если пропадет хоть один карандаш, нам сразу же дадут пинка под зад. Finito[12]. И слух о нас пойдет miy pronto[13]. Эти людишки, если уж поймают кого на мелочевке, то сделают все, чтобы очернить человека.
— Я буду искать только хороших девчонок. Честных.
— И чтоб работали нормально, Луп. — Эстер мельком взглянула на Флоренсию — та сидела за столом, уронив голову на руки и почти засыпая под английскую речь. — Ты должна заставить их работать так же, как работаешь сама. Это и означает быть боссом. Ну что, справишься?
— Я все организую, Эстер.
— Понятное дело, все это еще не завтра будет.
— Конечно.
— И все же не за горами тот день, когда у меня появится вторая бригада. А ты у меня единственная девушка, которая работала со мной и которой я уже могу доверить руководство.
— Я не подведу тебя, Эстер.
— Знаю, Лупе.
С минуту они молча смотрели друг на друга, потом одновременно расплылись в широкой улыбке.
— Эй, Луп, тебе не кажется, что так начинал Рокфеллер?
Лупе засмеялась.
— Ну, уж по меньшей мере Говард Хьюз.
Эстер запрокинула голову и рассмеялась вслед за подругой.
— Точно! А я буду президентом «Эстер Фиббз энтерпрайзис инкорпорейтед». Тебя возьму в вице-президенты. Будешь отвечать за... персонал. А убирать будем сами!
Они расхохотались обе.
— О да! — веселилась Лупе. — И скоро у нас денег будет выше крыши. Мы станем зажравшимися американскими капиталистами!
— Будем разъезжать по Беверли-Хиллз на «мерсах», покупать платья у Джиорджио, туфли — у Гуччи, а подстригать нас будет Хосе!
Последовал взрыв хохота. Флоренсия (она начала было похрапывать) встрепенулась, разбуженная их громоподобным смехом.
— А когда устанем тратить деньги, — Лупе уже брызгала слюной, а из глаз у нее текли слезы, — перекусим в ресторанчике «Мама Мэйс»!
Схватившись за живот, Эстер сползла по стенке. Она лежала на спине и судорожно хватала ртом воздух. В интервале между двумя вдохами она хрипло выдавила из себя:
— Ох, «Мама Мэйс»! — И тут же обе зашлись в припадке хохота.
Лупе картинно подняла воображаемый бокал и оттопырила мизинец.
— Эй, официант! Jye, pendejo[14]. Еще шампанского, por favor![15]
Эстер обхватила колени руками и раскачивалась из стороны в сторону. Лупе колотила кулаком в стенку. Смущенная и озадаченная, Флоренсия изобразила подобие смешка.
— Ой, я сейчас описаюсь! — взвизгнув, Лупе вскочила и понеслась в уборную. Это рассмешило Эстер еще сильнее — лежа на полу, она сотрясалась от взрывов хохота: остановиться было невозможно, как во время чиханья. Когда Лупе вернулась из уборной, они взглянули друг на друга и вновь прыснули. Наконец им удалось спокойно посидеть с полминуты. Эстер вздохнула и выпрямилась. Подолом рубашки вытерла слезы.
— Пора браться за работу.
— Да уж.
При мысли о работе обе девушки хмыкнули, встали с пола — Флоренсия поспешно последовала их примеру.
— Ну ладно, — сказала Эстер. — Я пойду в машину за полотером, а вы займитесь ванной.
— Хорошо. — Лупе кивнула Флоренсии. — Vamanos![16]
Эстер открыла дверь черного хода, ведущую к автостоянке, покачала головой, тихо пробормотала:
— Ох, «Мама Мэйс», — и опять захихикала.
Суббота, 4 августа
3.47 утра
Собака в исступлении грызла дужку замка. Ее клыки блестели в свете уличных фонарей, а глаза затуманились от ярости и ненависти.
Уолкер продолжал шлепать по железным штырям забора свернутой газетой, и разъяренное животное (это была сука-доберман) высоко подпрыгивало, каждый раз извиваясь в воздухе, словно исполняя какой-то грозный танец. Наконец Уолкер просунул газету сквозь дужку замка, и собака выхватила ее, вмиг разорвав в клочки, — при этом она яростно мотала головой.
Уолкер отступил от забора и засмеялся. Собака застыла над разлетающимися клочками газеты и оскалилась. Полное ненависти рычание заклокотало у нее в глотке как нагревающийся мотор.
Уолкер коротко, по-мальчишески хохотнул, затем его лицо стало бесстрастным, и легкой трусцой он побежал на восток, в глубь квартала. Собака побежала вдоль забора, опережая его. В углу, где забор перпендикулярно упирался в стену, она остановилась. Когда Уолкер пробегал мимо, сука бросилась на забор в последней, тщетной атаке. Уолкер даже не повернул головы.
Следуя на восток, он пробежал еще несколько кварталов и, повернув на север, потрусил по сонной улице двухэтажных домиков, покрытых штукатурным гипсом. Пробежав еще три квартала и свернув на посыпанную гравием аллею за приземистым неприметным зданием из железобетона, Уолкер затаился в ожидании в затененном дверном проеме. Дышал он легко и ровно. Улица вспыхнула в свете фар, и он вжался в дверной проем и стоял так, пока автомобиль не проехал мимо. Через несколько минут медленно и осторожно повернул дверную ручку — дверь была заперта. Он подождал еще. Где-то вдалеке завыла сирена. Проехал еще один автомобиль. Уолкер закинул руку за спину, порылся в рюкзачке и нашел то, что ему было надо. Прождав еще несколько минут, вышел из проема на улицу. С севера и юга улица была пуста. Уолкер поднял баллончик с краской и принялся неторопливо писать на ровной серой стене — удлиненные, со множеством петель буквы, казалось, сами возникают на поверхности. Окончив, он отступил на шаг и с минуту любовался своим произведением. Затем двумя быстрыми движениями нанес «последний штрих» — на стене появился грубо намалеванный крест. И еще один рядом. Не оглядываясь, он выскользнул на аллею и беззвучно побежал. Через пять минут он был уже в миле от серого дома.
7.33 утра
Когда раздался первый звонок, Голд опустил ноги на пол и сел на кровати, уставившись на телефон. Этот старый трюк он применял уже более пятнадцати лет: смотрел на трезвонящий телефон и с каждым звонком заставлял свой мозг мыслить яснее — вновь и вновь. Внезапно разбуженный коп ни в коем случае не должен говорить по телефону, пока полностью не придет в себя, — об этом он знал по собственному горькому опыту. Как-то раз его маленький худой осведомитель (именуемый всеми Чарли Браун) позвонил в четыре утра и очень взволнованно что-то зашептал в трубку. Голд фыркнул и опять заснул, сжимая в руке трубку. Через час его словно подбросило с кровати, так что спавшая рядом Эвелин проснулась. А через три недели какие-то мексиканские ребятишки, игравшие на пустующей стоянке в Бойл-Хайтс, нашли полуразложившийся, труп Чарли Брауна с перерезанным горлом — его завернули в толь и запихнули в сточную трубу.
Обычно Голд приходил в форму на четвертом или пятом звонке. Сегодня он очухался на седьмом. Рука, протянутая к трубке, дрожала чуть сильнее обычного. Ну иночка была!
— Да. — Голос прозвучал глухо.
— Джек, это Хониуелл.
— В чем дело, Хони?
— Джек, мы влипли. Сегодня утром Том Форрестер звонил из кабинета босса!
— Ну и?
— Нас повесят за яйца за то, что мы вчера сделали на Беверли-Хиллз с Псом. Эта сука состряпала на нас официальную жалобу, но в особенности на тебя. Шеф желает видеть тебя в своем кабинете в понедельник утром. Ровно в восемь. Потом меня — в девять.
Голд вздохнул, протер глаза:
— А Том не говорил, чего этому кретину надо?
— Ну, он не уверен на все сто... Однако ему кажется, что Гунц затребует у тебя назад полицейскую бляху. То есть сначала он попросит тебя уйти в отставку, а если ты откажешься, потребует бляху. Что до меня, Том думает, что мне просто слегка намылят шею. Может быть, письменный выговор будет. А может — нет. Том говорит, что поначалу Гунц рвал и метал, хотел на месяц отстранить меня от работы. Потом поостыл. Так что теперь ему только ты нужен.
