Джон Катценбах - Аналитик

— Итак, Рики, с чего бы вы хотели начать?

Рики старался подавить гнев, который вызывали в нем недомолвки и уклончивость старика.

— С того, что происходило двадцать три года назад, когда я впервые пришел к вам.

— Я помню, вас тогда распирал энтузиазм.

— Я верил, что способен спасти мир от безумия.

— Ну и как, получилось?

— Нет. Да вы и сами знаете.

— Но кого-то вы все же спасли?

У Рики против воли вырвалось:

— Я не смог спасти самого дорогого мне человека.

Брови старого психоаналитика поползли вверх:

— Я полагаю, вы говорите о вашей жене?

— Да. Мы многие годы оставались неразлучными. Потом она заболела. И умерла. Конец истории. К происходящему она отношения не имеет.

— Разумеется, — сказал доктор Льюис. — И тем не менее, когда вы с ней познакомились?

— Я ухаживал за ней как раз в то время, когда проходил у вас курс психоанализа. Да вы, наверное, помните.

— Помню. А чем она занималась?

— Она была юристом. Как раз перед нашим знакомством начала работать на Манхэттене государственным защитником.

— Понятно. Защищала преступников. А теперь вы имеете дело с кем-то, кого можно отнести к категории преступников, и все же думаете, что эти два обстоятельства решительно никак не связаны?

Сказанное стариком бросило Рики в дрожь.

— Румпельштильцхен не упоминал…

— Я просто задаю себе вопрос, — сказал доктор Льюис.

Оба погрузились в молчание. Рики попытался вспомнить себя полным энергии молодым человеком, перед которым только-только начал раскрываться мир.

— В то время, когда я проходил у вас курс лечения, доктор Льюис, я встречался с пациентами в трех местах: в клинике при Пресвитерианской больнице, туда приходили амбулаторные больные, в Белвью, где я недолгое время работал с людьми, психика которых была серьезно повреждена…

— Да, — кивнул доктор Льюис. — Клинические исследования. Я помню. Лечить настоящих сумасшедших вам не особенно нравилось.

В сказанном стариком определенно присутствовало нечто провокационное, однако Рики на приманку не клюнул.

— И наконец, у меня имелось примерно двенадцать-восемнадцать частных пациентов. Это были случаи, о которых вы слышали во время наших с вами сеансов.

— Да. Да. Относительно этих цифр я с вами полностью согласен.

Рики откинулся на спинку кресла.

— Людей, с которыми я встречался в Белвью, можно отбросить, поскольку их психика была слишком изуродована, чтобы они могли додуматься до такого плана мести. Остается моя частная практика и люди, которых я лечил в клинике.

— Стало быть, с клиники и начнем.

Рики на мгновение закрыл глаза, как будто это могло помочь ему восстановить картины прошлого. Клиника Пресвитерианской больницы представляла собой что-то вроде муравейника из маленьких кабинетов. Большинство больных приезжали сюда из Гарлема или из Южного Бронкса. В основном это были бедные, бьющиеся за место под солнцем представители рабочего класса. Их проблемы были вполне реальными: Рики встречался с наркоманами, жертвами сексуального и физического насилия. Он видел немало брошенных мужьями женщин, чьи ожесточенные дети мечтали, казалось, лишь о том, чтобы их приняли в уличную банду.

— Люди, с которыми я встречался в клинике, были все до одного неимущими, — сказал Рики. — Почти отвергнутыми обществом. Я полагаю, что нужного нам человека следует искать не среди них, а среди первых моих частных пациентов. И Румпельштильцхен практически подтвердил, что это была его мать. Однако ко мне она ходила под девичьей фамилией — он так и выразился: «девица».

— Занятно, — отозвался доктор Льюис. Глаза его увлеченно поблескивали. — Так сколько одиноких женщин было среди ваших пациенток?

— Семь.

Семь женщин. В возрасте от двадцати до тридцати с небольшим. Постепенно он начал припоминать их голоса, слова, произнесенные в его кабинете. Ночь сгущалась, отсекая от двух докторов все, кроме маленькой комнаты и воспоминаний Рики.

— Ее среди них нет, верно, Рики? — внезапно спросил доктор Льюис.

— Это — все женщины, которых я лечил, — ответил Рики.

— И всех более или менее вылечили. А хоть какие-то неудачи вы можете вспомнить? Потому что ниточка к Румпельштильцхену тянется именно от них. Не от ваших успехов.

— Возможно, и так, конечно, но как я могу…

— Пациенты из клиники занимают в вашем сознании куда меньше места, верно? Менее обеспеченные? Менее образованные? Возможно, на радарном экране молодого доктора Старкса их очертания рисовались не так четко.

Рики воздержался от ответа.

— Кто приходил к вам, а после приходить перестал?

— Я не знаю.

— С кем вы встречались на протяжении пятнадцати сеансов?

— Пятнадцати? Почему пятнадцати?

— А сколько дней дал вам Румпельштильцхен на установление его личности?

— Пятнадцать.

— Две недели и еще один день. Вам следовало обратить внимание на это число. И что вы должны сделать по истечении данного вам срока?

— Покончить с собой.

— Так вот, Рики, кто прошел у вас пятнадцать сеансов, а потом покончил с собой?

Рики качнуло, у него вдруг заболела голова. Я должен был это понять, думал он. Должен был — это же так очевидно.

— Я не знаю… — снова выдавил он.

— Знаете, — сказал с гневом в голосе старый психоаналитик. — Да только знать не хотите. — Он встал. — Время уже позднее, а я разочарован. Я приготовил для вас комнату. Вверх по лестнице и направо. Может быть, к утру вас посетят новые мысли, и мы сумеем двинуться дальше.

— Я думаю, мне нужна помощь, — устало сказал Рики.

— Помощь вы уже получили, — ответил доктор Льюис и указал на лестницу.

Спальня была опрятна, хорошо обставлена, в ней присутствовало нечто от стерильного гостиничного номера. Рики заключил, что пользовались ею нечасто. Здесь не было ни журналов рядом с кроватью, ни фотографий на стенах.

Рики разделся и повалился на кровать. Он был измотан, но сон бежал от него. Стрекот сверчков, редкие удары ночных бабочек об оконную сетку казались грохотом вдвое более громким, чем городской. Понемногу привыкнув к этим звукам, он вдруг услышал едва различимый, далекий голос доктора Льюиса. Рики постарался сосредоточиться на нем. Старик был чем-то разгневан, он говорил все быстрее. Рики пытался различить хоть какие-то слова, но не смог. И наконец услышал звук, который не спутаешь ни с чем, — звук, издаваемый телефонной трубкой, когда ее швыряют на аппарат.

Впоследствии он так и не смог припомнить, когда и как погрузился в сон, но разбудили его бившие в лицо яркие солнечные лучи. Если соображения доктора Льюиса верны, понял вдруг Рики, то контекст, в котором существовала та женщина, все еще остается скрытым от его сознания. И он сказал себе, что слишком поторопился отбросить в сторону малоимущих, с которыми сталкивался в психиатрической клинике.

Он натянул одежду, плеснул водой в лицо и, волоча за собой куртку, спустился вниз.

Кабинет доктора Льюиса был пуст. Пройдя половину коридора, ведущего к кухне, он уловил аромат кофе. Но и на кухне доктора Льюиса не оказалось. Полный кофейник стоял на плитке рядом с одинокой, оставленной для Рики чашкой. На столе лежал сложенный вдвое листок бумаги с написанным поверху именем Рики. Он развернул записку.

Рики!

Меня неожиданно вызвали по делу. Не думаю, что мне удастся вернуться за отведенное Вам время. Уверен, Вы сможете выяснить все, что связано с клиникой, а не с иными вашими поприщами. Я также гадаю, не проиграете ли Вы, победив в этой игре, или, напротив, не выиграете ли, потерпев поражение. Подумайте как следует о выборе, который Вам предоставлен. И пожалуйста, никогда больше не обращайтесь ко мне.

Искренне Ваш, доктор У. Льюис

Рики отшатнулся, словно его ударили по лицу. С секунду он простоял, вцепившись в край стола, стараясь успокоиться. И тут с гравийной дорожки донесся шум подъезжающей машины.

Сначала Рики подумал, что это доктор Льюис вернулся, чтобы объясниться с ним, и потому почти бегом устремился к входной двери. Однако увидел он нечто совсем другое, и увиденное его удивило.

К дому подъезжала та самая машина, на которой он вчера приехал со станции. Водитель помахал ему и, притормозив, опустил стекло:

— Привет, док, как делишки? Если хотите поспеть на поезд, так давайте, запрыгивайте. Следующий будет только под вечер.

Рики поколебался, затем спросил:

— Почему вы надумали забрать меня? Я же не звонил.

— Зато кто-то другой позвонил. Мне на пейджер пришло сообщение, чтобы я мигом летел сюда, забрал доктора Старкса и поспел к поезду девять пятнадцать. Чуть резину не пожег. Зато вот он я, здесь, но только, если вы не залезете в машину прямо сейчас, не видать вам этого поезда.