Джой Филдинг - Бегство Джейн
— Почему я не ношу кольцо? — спросила она, удивив вопросом всех, а прежде всего саму себя. — Я имею в виду, что на вашем пальце надето обручальное кольцо, а на моем — нет. Это несколько необычно… — Ее голос затих, растворившись в тишине комнаты.
Для ответа ему потребовалось около минуты.
— Ты некоторое время не носила кольцо, — медленно говорил он, пока она пристально смотрела на него в ожидании объяснений. — У тебя была аллергическая реакция на золото. Кожа под кольцом начала шелушиться и покраснела. В один прекрасный день ты сняла кольцо и больше его не надевала. Мы собирались купить бриллиантовое кольцо и еще смеялись по поводу того, что аллергии на бриллианты не бывает ни у кого, но так и не собрались. Если говорить честно, то вся эта история совершенно вылетела у меня из головы. — Он покачал головой, словно недоумевая, как он мог забыть такую важную вещь.
— Вы так удивляетесь, что человек может что-то забыть? — спросила она, пытаясь его ободрить.
Он рассмеялся, и она рассмеялась тоже.
— Кажется, мне пора уходить, — подал голос доктор Мелофф, и она согласно кивнула. — Скажите сестре, когда вы будете готовы поехать домой. Я хочу повидать вас на прощание.
— Он кажется очень милым человеком, — заметил Майкл Уиттекер, когда доктор Мелофф вышел.
Она улыбнулась:
— То же самое все они говорили о тебе.
Он судорожно глотнул воздух, дыхание вырывалось из его рта неравномерными толчками.
— Что я могу сказать тебе, чтобы ты поверила? Скажи, что я могу сделать, чтобы помочь тебе?
Она несмело отошла от окна ближе к тому месту, где стоял он, из предосторожности оставив между ними расстояние в несколько футов.
— Мы долго были женаты? — спросила она, сознавая всю несуразность заданного вопроса.
— Одиннадцать лет, — просто ответил он, без всякой попытки что-либо подчеркнуть. Это ей понравилось.
— Когда мы поженились? Сколько мне было тогда лет?
— Мы поженились семнадцатого апреля 1979 года. Тебе было двадцать три года.[6]
— Так что теперь мне тридцать четыре? — спросила она, хотя ответ был очевиден.
— Тебе исполнится тридцать четыре тринадцатого августа. Хочешь посмотреть наше свидетельство о браке?
Она кивнула и подошла к нему еще ближе, пока он доставал из кармана свидетельство об их браке.
— Здесь написано, что мы поженились в Коннектикуте, — заметила она, чувствуя тепло, исходящее от его тела.
— Так ведь ты из Коннектикута. Твоя мать до сих пор там живет.
— А мой отец?
— Он умер, когда тебе было тринадцать лет.
Ей вдруг стало грустно, но не от того, что отец умер, когда она формировалась как личность, а от того, что она даже не помнила, что когда-то у нее был отец. Она почувствовала себя вдвойне покинутой.
— Каким образом я оказалась в Бостоне?
Он усмехнулся:
— Ты вышла за меня замуж.
Она закусила губу, будучи не в силах обсуждать события, связанные с их совместной жизнью. Сначала ей надо было собрать о себе побольше фактов, чтобы подойти к истории своего супружества, имея какую-нибудь версию своей личной жизни.
— Может быть, ты хочешь посмотреть копию своего паспорта? — спросил он, доставая ее, словно это было вещественное доказательство, а больничная палата залом суда.
Она быстро пробежала глазами маленькую книжечку, открыв для себя, что ее девичья фамилия Лоуренс, что ее словесный портрет соответствует тому, что она видела в зеркале, и что фотография в нижней части страницы (хотя фотография ей явно не льстила — она выглядела, как испуганный олень, пойманный в сети света автомобильных фар) была именно ее фотографией.
— А у тебя есть еще фотографии? — спросила она, заранее зная, что они есть.
Он достал из кармана брюк несколько фотокарточек. Она подвинулась к нему еще на один дюйм. Их руки соприкоснулись, когда он начал показывать ей фотографии.
На первой из них они были сняты на пляже. Он был очень загорелым; она чуть меньше. На обоих скромные красивые купальные костюмы, оба выглядели так, будто были не в силах оторваться друг от друга.
— Где сделаны эти снимки? — спросила она.
— На мысе. Там в деревне живут мои родители. Это было около пяти лет назад, — продолжал он, понимая, что это будет ее следующим вопросом. — Это было тогда, когда мы еще считали, что солнце светит только для нас. Тогда твои волосы были чуть длиннее, чем сейчас, а я был на несколько фунтов легче.
— Не похоже, чтобы ты с тех пор прибавил в весе. — Как только они переместились на сугубо личную почву, она почувствовала себя намного увереннее и сразу перешла к следующей фотографии.
Снова они вдвоем, улыбаясь смотрят в камеру, обняв друг друга за талию. На этой фотографии они в более строгих туалетах: он в смокинге и черном галстуке, она — в темно-розовом вечернем платье.
— Эта фотография более свежая, — заметила она, подсчитывая в уме, сколько могло пройти лет с момента съемки.
— Снимок сделан на Рождество. Мы были на танцах в больнице.
— Мы выглядим очень счастливыми, — удивилась она.
— Мы были очень счастливы, — сказал он с ударением, потом, уже тише, добавил не так уверенно: — Я знаю, мы снова будем счастливы.
Она сложила фотографии со свидетельством о браке и паспортом и вернула ему все. Затем снова отошла к окну, долго смотрела на улицу, потом повернулась к незнакомцу, который был ее мужем — с которым, как можно было теперь думать, она была счастлива в течение последних одиннадцати лет.
— Так я росла в Коннектикуте? — спросила она после долгого молчания.
— Ты жила там, пока не уехала поступать в колледж.
— По какой специальности я училась? Ты знаешь?
Он улыбнулся:
— Конечно, знаю. Ты специализировалась по английскому языку и была лучшей на курсе.
— И что было после того, как я закончила колледж?
— Ну, после выпуска ты поняла, что на свете существует много возможностей применить свои знания, поэтому ты не стала преподавать, а устроилась на работу в издательство Гарвардского университета.
— В Бостоне?
— Нет, в Кембридже.
— А почему я не вернулась в Коннектикут или не поехала в Нью-Йорк?
— Мне кажется, что в этом выборе я сыграл-таки определенную роль.
Она опять отвернулась к окну, не будучи готовой обсуждать их совместную жизнь.
— А что ты можешь сказать о моем брате?
Казалось, он был озадачен вопросом.
— Томми? А что можно о нем сказать?
— Сколько ему лет? Чем он занимается? Почему он живет в Сан-Диего?
— Ему тридцать шесть лет, — начал он, медленно, по порядку отвечая на ее вопросы, — он торгует яхтами и живет в Сан-Диего последние десять лет.
— Он женат?
— Да. Это его второй брак. Его жену зовут Элеонор, но я точно не знаю, сколько времени они женаты.
— У них есть дети?
— Два мальчика. Еще маленьких. Мне очень неловко это говорить, но я не знаю, сколько им лет.
— Так значит, я могу называть себя тетей?
— Значит, можешь.
— А кем еще я могу себя называть? — спросила она вдруг; вопрос сорвался с ее губ прежде, чем она сумела его остановить.
— Я не уверен, что хорошо тебя понял.
Она с трудом проглотила слюну, словно хотела вместе с ней проглотить мучивший ее вопрос.
— Я тетя, — повторила она, собираясь с силами, — но, может быть, я еще и мать.
— Да. — Он постарался придать своему голосу торжественность.
— О Боже мой! — Ее голос превратился в протяжный низкий стон.
Как могла она забыть и свое дитя? Что же она за мать? О Господи! Она чувствовала, что ее тело съеживается и сжимается, как мехи аккордеона. Она затряслась, обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь, и уронила голову на грудь.
— Все в порядке, все в порядке, — шептал он.
Его голос спасал, обволакивал, защищал ее. Она чувствовала, как он гладит ее по спине вдоль позвоночника сверху вниз. Она спрятала голову у него на груди. Ей стало тепло, она слушала, как бьется его сердце, сознавая, что он напуган точно так же, как и она.
Несколько минут он не мешал ей выплакаться и гладил ее по спине, как ребенка. Постепенно она перестала плакать, несколько раз вздрогнула и затихла.
— Сколько у нас детей? — спросила она так тихо, что ей пришлось откашляться и повторить вопрос.
— У нас одна дочь. Маленькая девочка. Эмили.
— Эмили, — повторила она, смакуя имя, словно это было самое прекрасное в мире вино.
— Сколько ей лет?
— Семь.
— Семь? — в изумлении повторила она. — Семь.
— Она сейчас у моих стариков, — добавил он. — Я думаю, что так будет лучше; пока все не наладится, пусть она побудет там с ними.
— О, как я благодарна тебе. — Слезы стыда превратились в слезы облегчения. — Я думаю, что сейчас нам с ней и правда лучше не видеть друг друга.
