Николай Усков - Семь ангелов
Завтра двор отправляется за город, в замок под названием Аверса. Мышеловка захлопнется. Только в нее попадет совсем не тот, кого здесь все считают мышью. Не мышь он, а сыр.
Вспомнил сейчас, как господин папа водил нас по прекрасному своему дворцу. Он говорил о семи ангелах, которые хранят дом этот и его секреты. Четыре из тех ангелов явные, три – тайные, имена и места которых известны только доброму господину и мне. «Посмотри на эту розу на нашем гербе, – говорил святой отец. – Пять лепестков ее видны всем. Но лепестков может быть семь». «Как же, отче, их может быть семь, когда их всего пять?» – по неразумию своему спрашивал я. «Что видит простец? – продолжал папа. – Только то, что доступно его глазам. Явное туманит разум. Достаточно прикрыть глаза, и обретешь глубину». Святой отец называл это 3 D, что значит третье измерение[28]. Простецы живут в двух измерениях, только людям мудрым открыто третье. Думает Людовик, что приобретет сейчас славу и корону, на самом деле разрушит он королевство это, а себя ввергнет в ад.
Замок Аверса, лето Господне 1345, месяца сентября 18-й день
Свершилось. Не терпится доверить пергаменту события сегодняшнего дня и ночи. Итак, прибыли мы в замок под названием Аверса, чтобы в прохладе деревьев отдохнуть перед предстоящей коронацией, назначенной на 20 сентября. Утром 18 сентября двор отправился на конную прогулку. Сам король Андрей неожиданно помог осуществлению наших замыслов. Надо полагать, что внутренние соки, которые наполнили его тело мужественностью, совсем ударили ему в голову, вероятно, оттого, что долго не имели естественного выхода. А это опасно. Потому-то и сочли мы разумным иметь при себе девушку по имени Клара, чтобы давать выход кипящим в молодом теле сокам. Иначе затуманят они разум и лишат нас хладнокровия. Хорошо известно, что семя, или, как говорят греки, сперма, оплодотворяет, коли выпустить его в нужный момент, который устанавливают по звездам. Так поступили мы. Оттого-то Клара и брюхата. Но та же сперма способна отравить тело. Подобно другим испражнениям требует она выхода. Недуг этот медик, по имени Мордехай, называет спермотоксикозией, или отравлением посредством семени. Им-то и страдал несчастный король Андрей, который, как только покинули Аверсу, приблизился к госпоже Иоанне и прогнал ехавшего с ней по привычке Людовика. Тот в ярости удалился. Я же подъехал к нему и сказал с притворным сочувствием:
– Часто судьба дает власть ничтожным над достойными. – Людовик покраснел от ярости и на своем варварском наречии назвал короля Андрея содомитом.
– Как знать, – продолжил я задумчиво, – наш добрый король сильно возмужал за последний год, чему подтверждением является плод, который королева носит под сердцем.
Людовик на это вскипел, из чего я понял, что, несмотря на близость с Иоанной, сомнения по поводу ребенка лишают его разума, и без того небольшого. Припустив коня, Людовик вернулся к госпоже Иоанне, ехавшей подле своего мужа. О чем они говорили, не знаю, но полагаю, что король Андрей второй раз попросил невежу удалиться. Людовик бросил на меня яростный взгляд и поехал к своим людям, таким же мужланам, как он сам.
Привал сделали мы в прекрасной роще. Король все время находился подле супруги, которая, замечу, была чудо как хороша в этот день. Развлекались они игрою в мяч, потом обедали телятиной и овощами, а слух их услаждали искусные музыканты. Народ этот весьма преуспел в игре на инструменте, который простецы называют гитарой. Особенно красива одна канцона. Написана она на варварском наречии и начинается так: «О, солнце мое, солнце лесное». Посвящена та канцона ложным радостям плоти за городом.
В замок Аверса вернулись мы на закате. Заблаговременно взял я с собой Томазо Генуэзца со всеми его диковинами, которых у него было пять сундуков. Чем еще занять женщину на целый вечер, как не тканями, безделушками и украшениями. Ведь нужно было, чтобы госпожа Иоанна оставалась у себя, не пытаясь встретиться ни с Людовиком, ни с Андреем. Так и случилось. Королева решила рассмотреть все, привезенное Томазо из дальних странствий, я же смиренно удалился, чтобы приступить к осуществлению второй части своего замысла. Еще по прибытии в Аверсу взял я за правило отправлять пару бочонков славного авиньонского вина стражникам короля Андрея из венгров, ибо ничего так не любят эти люди, как вино. К тому же считают они папское вино спасительным[29]. Вот и теперь, выйдя от королевы, послал им свой обычный подарок, добавив в вино сонных трав, которыми снабдил меня Мордехай. Еще два бочонка припас я для моего Людовика. Даже людей мудрых вино распаляет на непотребное, в чем сам мог убедиться. Людей же грубых и ничтожных превращает оно в зверей. Главное, чтобы в нужный момент оружие наше не размякло и не разблевалось от выпитого. Дождавшись cумерек, отправился в покои Людовика, якобы с намерением загладить собственную неучтивость в продолжение утреннего разговора. Застал его со своими. Сидел он мрачнее тучи и о чем-то тихо шептался. Подарку моему, однако, обрадовался, что не удивительно. Ничего так не любят люди, как выпить вина, не заплатив. Расслабив себя первым кубком, Людовик выложил причину своего расстройства:
– Прав ты, отче, насчет женщин. Гнусное племя.
– Женщина – есть сосуд греха, – подтвердил я.
– Во-во, бочка греха, отче. Весь день она с ним.
– С ним она, сын мой, потому, что он является ее господином и мужем перед Богом и людьми. И да будет так.
– Не бывать этому! – закричал Людовик, выхватил нож и с яростью вонзил в стол.
– Не бывать! – закричали сидевшие тут же мужланы, здоровенные и глупые, как и их патрон. Я же приказал подать им еще вина, а затем продолжил:
– Разве ребенок, которого носит Иоанна, не подтверждение ее преданности мужу? Разве не согласилась она на коронацию Андрея, которая назначена на послезавтра? Разве не долг твой покориться своей судьбе?
– Шлюха, – зашипел Людовик.
– Разве хватит у тебя храбрости, чтобы защитить свое?
– Ты что, монах, трусом меня назвал?! – рассердился Людовик.
– Он назвал его трусом! – завопили его товарищи. Я же сделал вид, что испугался и прошу прощения:
– Думал я, сиятельный господин, что ты покоришься своей судьбе, но вижу, что характер твой не таков. Возьмешь ты то, что принадлежит тебе по праву силы. – Все поддержали мои слова одобрительными выкриками. Выпили еще вина. Между тем за окном совсем стемнело, и я перешел к последней части своего замысла.
– Странно, что не было вестей от госпожи нашей Иоанны. Ночь уже, – как бы размышляя, произнес я, – видимо, игры на свежем воздухе сильно сблизили ее с добрым нашим королем, да и молодая плоть у господина наверняка распалилась в присутствии столь прекрасной дамы.
Тут Людовик вскочил и с дикими воплями выбежал из комнаты. Люди его шумно поднялись и последовали за патроном.
Я поспешил за ними. По дороге хватали они факелы и так бежали под сводами замка, топая ногами и бряцая мечами, что боялся, как бы не разбудили они стражу. Но сонные травы Мордехая нас не подвели. Как я и предполагал, Людовик направился к королю Андрею, чтобы удостовериться, не с ним ли госпожа Иоанна. Покои государя располагались во втором этаже и примыкали к галерее, выходившей во двор. Король Андрей, вероятно, услышал шум и вышел навстречу. Был он в одном исподнем. Увидев любовника своей жены, пьяного и с обнаженным мечом, он пришел в дикую ярость. И стал звать стражу, чтобы та схватила смутьяна и немедленно повесила. Обнаглевший от вина Людовик прорычал в ответ, что сейчас сам повесит мальчишку. И приступил к осуществлению своего замысла. Но господин Андрей выскользнул и убежал к себе. Тогда они взломали двери, ворвались в комнату, и кто-то накинул на шею королю веревку, которой подвязывают здесь портьеры. Андрей ослабел и упал. Его потащили обратно, нанося удары и оскорбления, выволокли на галерею и сбросили вниз, пытаясь повесить. Король вцепился пальцами в веревку, не давая петле сломать себе шею. Тогда часть пьяных мужиков побежала вниз, схватила государя за ноги и стала тянуть на себя. Слабые пальцы короля не выдержали, и петля лишила его дыхания навсегда. Удостоверившись, что король мертв, они отпустили его. Тело Андрея рухнуло вниз. Голова его сильно ударилась о камни и треснула как арбуз. Лежал он с веревкой на шее, почти нагой и в луже крови, словно про него было сказано древними: «Так проходит слава мирская». Об упокоении души его да не устанем молиться Господу и Пречистой нашей Госпоже и Деве Марии.
Борт Global Travel
В то ужасное утро, когда в Hotel d’Europe был обнаружен труп Ивана, Лиза била Кена туго сжатыми кулаками в грудь и кричала:
– Увези меня отсюда! Сначала папа, потом Иван. Я ненавижу этот проклятый город!
Алехину не хотелось уезжать, теперь – в особенности. Головоломка усложнялась. Зачем Иван, не проявлявший никакого интереса к древностям, оказался в Авиньоне, да еще в день исчезновения Климова? Зачем этот здоровый и, в сущности, недалекий парень решил выпить цианиду? К тому же Кену очень хотелось попасть в папский дворец и как следует изучить его. Вместо этого пришлось везти то буйную, то всхлипывающую Лизу в Москву, отпаивать ее коньяком, обнимать и повторять: «Тише, тише, я здесь». «Здесь» он был только отчасти. Алехин перебирал в уме свои находки: «Семь ангелов хранят секрет» – семь планетарных ангелов и одновременно число микрокосма и макрокосма – состоит из тройки и четверки. «Так, розу сладкую вкусив, // В бутоне древо жизни угадаешь». Шесть роз с герба Хуго де Бофора, каждая роза имеет пять лепестков, крест – древо вечной жизни дает число четыре. Но картина не прояснялась, особенно Алехина добивали «слепец» и «якорь»: «И якорь обретешь, который погрузит тебя в глубины…
