Джастин Кронин - Перерождение
Майкл пытался думать, пытался осмыслить происходящее: слова Миры, сладость ее губ и тот удивительный факт, что она влезла на кровать, оседлала его и грела своим дыханием. От избытка чувств он превратился в куклу, в безмолвного пособника. Мира хочет ребенка? Если родит, ей не придется носить кольцо?
— Мира!
На миг воцарился хаос: девушка соскочила с кровати, а в палате стало тесно от мужчин в оранжевых костюмах. Один из них схватил Миру за руку. Нет, это не мужчина, а Билли!
— Будем считать, я ничего не видела! — глядя на девушку, процедила она.
Благородный Майкл тотчас обрел дар речи.
— В том, что ты якобы видела, виноват я…
Билли осадила его ледяным взглядом, а стоящие за ее спиной мужчины захихикали.
— Даже не притворяйся, что идея была твоя! — прошипела Билли и повернулась к Мире. — Иди домой! Немедленно! — скомандовала она.
— Он мой, мой!
— Довольно, Мира! Ты сейчас же отправишься домой и станешь там ждать. Никому ни единого слова не скажешь! Я ясно выразилась?
— Его в кольцо не отправят! — закричала Мира. — Мне папа обещал!
— Если сейчас же не пойдешь домой, еще как отправят! Ну, бегом!
Последняя угроза явно сработала — Мира притихла и, даже не взглянув на Майкла, бросилась за ширму.
В душе Майкла бурлили эмоции, пережитые за последние минуты — желание, смятение, неловкость, — а холодный рассудок твердил: ты дешево отделался, она больше не вернется!
— Дэнни, подгони сюда грузовик! Ты, Тип, останешься со мной.
— Что вы со мной сделаете? — испугался Майкл.
Билли вытащила из кармана крошечную металлическую баночку, взяла щепотку порошка, насыпала в стакан с водой и протянула Майклу.
— Пей до дна!
— Вот еще! И не подумаю!
— Тип, помоги! — раздраженно вздохнув, попросила Билли.
Рядом с кроватью вырос грозный мужчина в оранжевом.
— Доверься мне, — спокойнее проговорила Билли. — Вкус, конечно, не понравится, но самочувствие улучшится: никаких больше толстух!
«Толстуха… — подумал Майкл. — Толстуха на кухне из Старого мира!»
— Откуда ты…
— Пей! Я все по пути объясню.
Видимо, от нее не отделаешься — Майкл поднес стаканчик к губам и залпом осушил. Чума вампирья, вкус ужасный!
— Что это за дрянь?
— Тебе лучше не знать. — Билли забрала стаканчик. — Ну, что-нибудь чувствуешь?
Майкл действительно чувствовал. Казалось, внутри него поет длинная тугая стрела — энергия волнами исходила от каждой клеточки. Он хотел поделиться радостью, но тут началась икота и тело сотряс дикий спазм.
— С непривычки такое бывает, — успокоила Билли. — Ты, главное, дыши.
Майкл снова икнул. Цвета стали невероятно яркими, словно новая кипучая энергия наполнила всю палату.
— Ему лучше помалкивать, — предупредил Тип.
— Как… здорово! — не без труда выдавил Майкл и сглотнул комок в горле, подавив новый приступ икоты.
В палату вернулся второй мужчина в оранжевом.
— Темнеет, — коротко объявил он. — Нужно спешить.
— Принесите ему одежду, — распорядилась Билли и снова сосредоточила внимание на Майкле. — Питер говорит, ты инженер. Мол, что угодно можешь наладить. Это правда?
Майклу вспомнилась Сарина записка: «Ничего им не говори!»
— Вроде того…
— Нет, дело серьезное: ты либо можешь, либо нет.
Майкл посмотрел по сторонам и напоролся на выжидающие взгляды мужчин в оранжевом. Похоже, от его ответа в самом деле зависело очень многое.
— Да, могу.
Билли одобрительно кивнула.
— Тогда одевайся и делай то, что мы скажем.
50Маусами снились птицы. Проснувшись, она почувствовала под сердцем трепет, словно внутри нее бились крылья.
Ребенок, ребенок шевелился! Трепет — пауза — снова трепет. Ритмичная пульсация напоминала круги на воде. Казалось, малыш соскучился и стучит в окошко: «Привет, мама, привет!»
Маус погладила влажный от пота живот и тут же растворилась в умиротворении, которое ведомо лишь матерям. «Привет, маленький!» — тихонько прошептала она.
У нее родится мальчик! Маус знала это с самого начала, с того памятного утра, когда ее впервые вырвало на кучу компоста. А вот имя она еще не выбрала. Все говорят, потерять ребенка с именем в сто раз ужаснее. Однако истинная причина была в другом: Маус знала, что выкидыша не будет, — не думала, не надеялась, а именно знала. Вот когда мальчик родится, когда с криком покинет ее утробу, они с Тео вместе выберут имя.
В этом странном поселении, в Гавани, Маус постоянно чувствовала усталость и хотела только спать. Вдобавок чувство голода не отпускало. Разумеется, дело было в ребенке, из-за него она постоянно хотела есть. После бесконечных сухарей, фасолевого паштета и консервов из бункера — хорошо хоть столетней гадостью в вакуумной упаковке никто не отравился! — настоящая еда казалась чудом. Хлеб и сыр, говядина и молоко… А масло! От божественного сливочного вкуса у Маус кружилась голова. Она ела за троих, а потом облизывала пальцы. Только ради еды она могла бы остаться здесь навсегда!
Как и другие, неладное Маус почувствовала сразу. Накануне вечером молодые женщины — кто с большим животом, кто с маленьким ребенком, кто с большим животом и маленьким ребенком — буквально вцепились в нее. Она беременна? Как здорово! Когда должна родить? Это ее первенец? Другие девушки из отряда тоже беременны? Лица женщин сияли сестринской заботой, и Маус не задумалась над странными обстоятельствами, которые сейчас не давали покоя. Откуда они знали про ее беременность: ведь живот только-только появился? Почему не спросили, кто отец ребенка, и не упоминали отцов своих малышей?
Солнце село, и Маусами легла отдохнуть. Питер и остальные наверняка собрались в соседнем бараке и решают, что делать. Малыш снова зашевелился — бил ножкой и кувыркался у нее в животе. Маус закрыла глаза и растворилась в этом ощущении. Служба в Охране казалась чем-то далеким, эпизодом другой жизни. Да, с беременными такое случается: в твоем чреве растет живое существо, и к моменту его рождения ты сама становишься другим человеком… Неожиданно Маус почувствовала, что в бараке кто-то есть.
На соседней койке сидела Эми. Девочка чуть ли не в невидимку превращается — бр-р, аж оторопь берет! Маус повернулась к ней и прижала колени к груди, чувствуя, как малыш без устали бьет ножкой — топ-топ-топ.
— Эй, Эми! — окликнула девочку Маус и сладко зевнула. — Я тут немного задремала.
С Эми всегда так: говоришь банальные вещи, отвечаешь на свои вопросы, с самой собой беседуешь. А ее немигающий взгляд кого угодно из себя выведет: кажется, девочка мысли читает! Однако сегодня Эми смотрела не в глаза… Маус быстро сообразила, на что именно.
— А, поняла! Хочешь потрогать? — спросила она.
Эми нерешительно кивнула.
— Ну иди сюда и потрогай!
Эми подошла к Маус, та взяла ее руку и положила на свой округлившийся живот. Ладошка у девочки была теплой, чуть влажной, а пальчики нежными, никакого сравнения с мозолями Маусами! Хотя чего ждать, если всю сознательную жизнь из лука стреляешь?
— Подожди, он только что кувыркался!
Малыш зашевелился, словно услышав голос матери, и Эми испуганно отдернула руку.
— Чувствуешь? — спросила Маус. От радости и удивления глаза Эми стали совсем круглыми. — Не бойся, они спокойно не лежат, то и дело двигаются! — Малыш снова перевернулся и как следует пнул мать. — Ой, ну и сил у него!
Теперь улыбалась и Эми, а Маус думала: «До чего здорово! До чего замечательно после всего случившегося чувствовать, как в чреве шевелится ребенок! Новая жизнь, новый человечек, который вот-вот появится на свет!»
Тут она четко услышала два слова: «Он здесь».
Маус отпрянула и прижалась спиной к стене. Теперь Эми буквально буравила ее взглядом: карие глаза сверкали ярче прожекторов.
— Как… как ты так сделала? — пролепетала Маус. Ее колотило, словно при лихорадке.
«Он во сне. С Бэбкоком. С Легионом».
— Кто?
«Тео. Тео здесь».
51Он — Бэбкок, он был, есть и будет. Он — один из Дюжины, первый и последний, брат Ноля, он — черное сердце ночи, он был Бэбкоком, прежде чем стать тем, кем стал. Прежде чем бесконечный, ненасытный, лютый голод стал его сущностью, его кровью, темным, заслонившим солнце крылом.
Он — Бэбкок, а Бэбкок — это Легион, бессчетные тысячи, звездами рассыпанные по ночному небу. Он — один из Дюжины, первый и последний, брат Ноля, он — это его дети, в жилах которых капля его крови, темной крови Дюжины. Они двигаются как он, дышат как он, думают как он. Он царит в их опустошенном забвением сознании и нашептывает каждому: «Ты не умрешь. Ты — это я, а я — это ты. Ты выпьешь всю кровь мира и насытишь меня».
Он повелевает детьми, абсолютно и безраздельно. Они едят для него, спят для него, они — Легион, они — Бэбкок, значит, они были, есть и будут. Они спят и видят его черный сон.
