Жан-Кристоф Гранже - Пассажир

— Он догадался о твоих делишках?

— Нет. Всего лишь почуял неладное. Чутье крестьянина. К тому времени он получил французское гражданство и чувствовал себя увереннее. Я ничего не мог поделать. Не говоря уже о том, что Анджей был здоровенным детиной. Физическая сила: в конце концов все сводится к ней.

— Что происходило со мной потом?

— Понятия не имею. Я оставил твой случай и сосредоточился на других исследованиях. Опираясь на историю твоего развития, я решил создать препарат, способный расщепить психику взрослого человека, породив множество субличностей.

— Препарат «Метиса».

— Ты забегаешь вперед. Мне пришлось больше десяти лет трудиться в одиночку, без средств, без команды. Я топтался на месте. И лишь в девяностых годах «Метис» проявил интерес к моим разработкам.

— Почему?

— Просто модное веяние. «Метис» активно завоевывал рынок успокоительных и антидепрессантов. Холдинг интересовали любые препараты, обладающие ранее неизвестным воздействием на человеческий мозг. Я рассказал им о DCR 97, хотя тогда он так не назывался. Собственно, он даже не существовал в своей… окончательной форме.

— Они тебя финансировали?

— В разумных пределах. Но мне удалось продвинуться. Создать препарат, вызывающий в человеческом мозгу цепную реакцию.

— А как, собственно, действует эта штука?

— Ни малейшего представления. Сам принцип воздействия я объяснить не могу. Зато я долгое время наблюдал его результаты. Все происходит как при ядерном расщеплении. Память взрывается подобно ядру атома. Но человеческий мозг наделен собственной логикой. Чем-то вроде закона всемирного тяготения, под действием которого желания, порывы, фрагменты памяти естественным образом соединяются, чтобы создать новое «я».

Кубела осознал, что его собственные исследования близнецовости или синдрома множественных личностей, по сути, были направлены на поиски этого закона тяготения.

— Ты проводил клинические испытания?

— В этом и заключалась главная трудность. Мои разработки требовали использования человеческого материала. Бессмысленно испытывать подобный препарат на крысах или на обезьянах. Разумеется, «Метис» — могущественный холдинг, но не настолько, чтобы тестировать что угодно на ком угодно.

— И что же?

— Они помогли мне открыть специализированную клинику. Я начал испытания на умалишенных. То есть на тех, чья личность и без того была нестабильна. В собственной клинике я пользовался большей свободой. Секретные исследования полностью финансировались «Метисом».

— Какой смысл тестировать подобный препарат на душевнобольных? Обострять уже существующую патологию?

— Возможность обострять болезнь содержит в себе собственную противоположность: способность ее излечения. Но мы до этого еще не дошли. Мы сеяли, а затем пожинали лишь записи наблюдений, сбор фактов.

Оживали старые призраки. Опыты над людьми в концлагерях. Манипуляции с разумом в советских психушках. Подобные исследования находятся под строжайшим запретом, но у военной разведки их результаты всегда будут на вес золота.

— Полученные данные были хаотичными. Некоторые пациенты впадали в бредовое состояние. Другие превращались в овощи. Третьи, напротив, обретали достаточно прочную личность, однако через некоторое время она рушилась.

— Как у Патрика Бонфиса?

— Ты начинаешь понимать. Бонфис — один из первых моих подопытных.

— Как возникла идея проводить испытания над психически здоровыми людьми?

— Армия пожелала углубить мои исследования. Мне предложили разработать полноценную программу. Программу «Матрешка». С настоящей выборкой людей со здоровой психикой, которых мы могли бы подвергнуть обработке. Мне предоставили финансовую и технологическую помощь для создания микросистемы, способной самостоятельно удовлетворять нашу потребность в DCR 97. Благодаря нашему имплантату стало возможным отправлять подвергшихся обработке людей в свободное плавание, чтобы посмотреть, как они себя поведут. Программа была рискованной, и даже среди военных далеко не все ее поддерживали. Но кое-кто из руководства хотел знать, к чему это может привести.

— Ты имеешь в виду «Метис» или армию? Кто из них конкретно отвечает за этот протокол?

— Мне это неизвестно. Этого никто не знает. Даже они сами. Всякий раз собираются какие-то советы, комитеты, представительства. Ответственность за решения распыляется, размывается. Тебе никогда не удастся назвать какого-то конкретного виновника.

Кубела взял на себя роль адвоката дьявола:

— Почему твой препарат не испытывали на заключенных, осужденных преступниках, террористах?

— Потому что они надежно защищены. Адвокаты, СМИ, сообщники: о настоящих преступниках заботятся все кому не лень. Куда проще похищать никому не известных бедолаг! «Метис» и армия разработали систему отбора, но этой стороной дела я никогда не занимался.

Sasha.com. Фелис, Медина, Лейла. Об этом аспекте программы Кубела знал куда больше, чем сам Туанен.

— Я принимал «добровольцев», подвергал их обработке, а также промывал им мозги: что бы ни случилось, они неизменно отказывались от сканирования или рентгена, иначе имплантат тут же был бы обнаружен. После чего мы их отпускали и наблюдали за происходящим.

Продолжение Кубела уже знал. Тем временем вокруг них содрогались стены. Судя по доносившемуся грохоту, отдельные волны достигали крыши бункера на высоте двадцати метров.

— И как сейчас проходят ваши опыты?

— Они прекращены. «Матрешку» упразднили.

— Почему?

Старик недовольно помотал головой:

— Достигнутые результаты их не устроили. Испытуемые подвержены единичным припадкам. Они меняют личность, но совершенно непредсказуемым образом. Некоторым из них даже удается вырваться из-под наблюдения. Армия и «Метис» пришли к выводу, что мои разработки никогда не найдут практического применения. Ни военного, ни коммерческого.

— Полагаю, ты с этим не согласен.

Тот пошевелил пальцами в освещенном горелкой сумраке.

— Мне наплевать на их решения. Я — творец. Я играю человеческими судьбами.

Кубела наблюдал за собеседником. Великолепные черты, бесчисленные морщины, величественная посадка головы. Годы обглодали его лицо, оставив лишь самое необходимое: кости и кожу, лишенные плоти. Настоящий психопат, поставивший себя выше людей и законов.

— Вы уничтожили всех испытуемых?

— Не всех. Ты же здесь.

— Почему?

— Потому что тебя защищаю я.

— Как?

— Убивая людей.

Кубела окончательно запутался. Рев моря по-прежнему осаждал их убежище. Оглушительный шум, наполнявший бункер, эхом отдавался в каждом из доков.

— Объяснись.

— В конце две тысячи восьмого года мне сообщили о психиатре, который повсюду сует свой нос. Меня это не удивило. Кое-кто из пациентов ускользал от наблюдения. Ничего удивительного, что они снова оказывались в психушках.

— Ты узнал меня?

— Мне передали собранное на тебя досье. Хотели знать, что я слышал о тебе как о психиатре. Только представь! Близнец Кубела! Я был потрясен, узнав о тебе тридцать лет спустя. И тут я понял, что наши судьбы неразрывно связаны. Греческий рок.

— Они уже тогда решили меня убрать?

— Не знаю. Я предложил задействовать тебя в эксперименте. Они отказались: слишком рискованно. Я представил свои доводы. У меня была твоя старая медицинская карта. Я описал историю твоего рождения, двойственность и сложность твоей психики. Доказал им, что ты — идеальная кандидатура. В глубине твоей души обитало два человека.

Кубела медленно кивнул и подхватил:

— И вот я подвергся обработке и сменил множество личностей. Ноно. Нарцисс. Януш… Беда в том, что каждый раз я вновь брался за расследование, стремясь узнать, что породило этот синдром и кто я на самом деле.

— Ты стал еще опаснее! К тому же именно тогда комитет решил свернуть программу. Начиная с весны две тысячи девятого года они принялись уничтожать все следы «Матрешки». И у меня возникла идея, как спасти тебя от ликвидации.

— Ты задумал убийство?

— Да. Преступление, в котором ты был бы замешан и которое привело бы к твоему задержанию. Тогда ты получил бы неприкосновенность. Слегка расшевелив СМИ, найдя тебе адвоката и эксперта-психиатра, я бы вывел тебя из-под угрозы.

Кубела начинал проникать в сумасшедшую логику психиатра.

— И поэтому ты убил Урана?

— Убийство должно было быть безумным. Меня вдохновила греческая мифология. Это моя давняя страсть. Люди без конца пересекают мифы, как просторные залы, которые защищают их и обрамляют их судьбы. Что-то вроде этих доков для подводных лодок: стены, которые ограничивают нас, хотя мы их даже не видим.

Значит, все сводится к простой уголовщине. Ему захотелось узнать больше.