Стивен Хантер - Сезон охоты на людей
– Та, в которой мы одержали победу?
– Думаю, что нам это удалось.
– А что случилось с русским?
– Наши разведчики нашли способ обратить эту информацию против него. Я мало что знаю об этом, но он уже мертв. Это показывали по Си-эн-эн. Вы могли видеть обгоревшие трупы на заднем сиденье джипа.
– Это тот противный человек?
– Тот самый.
– А тот человек, который пытался убить вас?
– Видите ли, он пытался убить вовсе не меня. Он пытался убить мою жену. Его остановили, – сказал Боб. – И он никогда больше не вернется.
– Но остановили его вы?
Боб лишь молча кивнул.
– Вы знаете, сержант, кто вы такой? Вы святой убийца. Такие необходимы любому обществу. Они необходимы всем цивилизациям. Вечным позором и нынешним проклятием этой страны является то, что она отказала им в признании и считает, будто сможет преуспевать, отказывая им в уважении. Так что позвольте старой дуре сказать вам правду: вы необходимый человек. Без вас все пойдет прахом.
Боб промолчал. Рассуждения на тему о его роли в окружающем мире были совершенно не в его характере.
Старая леди почувствовала это и попросила рассказать о политической подоплеке всего дела и его исторических деталях. Боб довольно кратко рассказал.
– Странно, не правда ли? Из ваших объяснений получается, что после того, как все подсчитали, взвесили и измерили, в выигрыше оказалась только одна сторона – старые русские коммунистические аппаратчики. В результате они на несколько лет раньше получили реальную возможность перейти со вторых ролей на первые. И кто может сказать, что из этого выйдет? Жестокая ирония истории, иначе и не скажешь.
– Уж я-то точно этого не знаю, мэм. Люди из разведки были очень счастливы, что нашли способ остановить этого типа, Пашина. Их настоящей целью был он. Он целился в мою жену, а мы целились в него, и нам удалось успеть раньше.
– Хорошо, так или иначе, но вы вернули моей жизни утраченную ясность. Мой сын не был дураком; он был обманут профессионалами, которые понесли наказание. Возмездие не так уж много значит, но оно помогает легче переносить ночи.
– Да, мэм. Я согласен с вами.
– Иногда этого даже не удается полностью осознать, поэтому нужно быть особо признательной тому, кто в силах понять тебя.
– Да, мэм.
– А теперь… Я знаю, что вы работали не для меня, Вы никогда не были у меня на службе. Но единственная возможность, которая у меня еще осталась в этом мире, состоит в том, чтобы получать некоторое удовлетворение при помощи моей чековой книжки. Мне очень хотелось бы сейчас достать ее и написать в ней красивое, большое круглое число.
– Благодарю вас, – сказал Боб. – Но в этом нет необходимости.
– Вы уверены?
– Абсолютно.
– Скоро вам предстоят большие расходы на колледж.
– Не так уж скоро. А дела у нас идут прекрасно.
– О, я надеюсь, что не испортила все на свете, предложив вам деньги.
– Нет, мэм.
– Но тогда…
– Хотя у вас есть одна вещь.
– Назовите ее.
– Картина.
– Картина?
– Орел, отдыхающий после схватки. Я ничего не понимаю в искусстве и ничего не знаю о птицах, но мне бы очень хотелось получить эту картину. Она кое-что значит для меня.
– Вы почувствовали волнение в груди, когда увидели ее?
– Ну, что-то в этом роде.
– Тогда вы должны получить ее. Пойдемте со мной, сержант Суэггер.
Позвав Боба за собой, она решительно вышла из комнаты, приказала дворецкому взять "факел" – электрический фонарик, плясавший в дрожащей руке старика, – и все трое направились к мастерской Трига. Воздух заметно похолодал, и изо ртов валил пар. Хозяйка открыла дверь, нашла выключатель, и свет вызвал к жизни множество неподвижных и величественных птиц.
– Любители мрачных историй были бы готовы заплатить за них очень и очень хорошие деньги, – сказала она. – Но орел… Он настолько нетипичен и к тому же без подписи. Возможно, вы хотели бы получить сертификат подлинности? Сейчас может показаться, что в этом нет никакого смысла, но когда ваша дочь пойдет в школу, с помощью этой картины вы, пожалуй, могли бы оплатить сразу года четыре в колледже Радклифф.
– Нет, мэм, – в который раз ответил Боб, подходя к картине. – Я хочу получить ее только ради того, что она собой представляет.
Он стоял перед изображением птицы и чувствовал ее боль, смятение, помутнение рассудка и отчаяние случайно уцелевшего.
– Я много раз задумывалась над тем, как ему удалось столько вложить в нее, – сказала миссис Картер.
Боб отвинтил зажимы и снял картину с мольберта, на котором она простояла с мая 1971 года. Картина была без рамки, но холст был туго натянут на деревянный подрамник.
– Надеюсь, что вы позволите мне, по крайней мере, оплатить изготовление рамы, – сказала старая леди. – Хотя бы это я могу сделать.
– Я пришлю вам счет, – заверил Боб.
Он тщательно завернул картину в какие-то тряпки, внимательно следя за тем, чтобы не повредить слой краски, казавшийся при взгляде на картину бесконечно глубоким, и осторожно взял пакет под мышку.
– Все готово, – сказал он.
– Сержант Суэггер, я не могу найти слов, чтобы выразить мою признательность. Благодаря вашим усилиям жизнь выживающей из ума старухи стала во много раз лучше, а вы сами ничего от этого не выиграли.
– О, я выиграл, миссис Картер. Я немало выиграл.
* * * * *
Команда наблюдала за ним издалека при помощи биноклей ночного видения. Им пришлось очень долго дожидаться его появления и еще черт знает сколько – пока он выйдет из дома. Интересно, где его носило всю вторую половину дня? Впрочем, это не имело значения. Все должно было вот-вот свершиться.
Суэггер развернул свой грузовичок, выехал со стоянки и поехал по узкой дороге. К тому времени, когда он добрался до Фоллз-роуд, машина номер один успела выдвинуться на позицию – не позади преследуемого, как это сделали бы любители, а перед ним, чтобы объект сам обогнал наблюдателя и позволил ему повиснуть на хвосте, не вызывая никаких подозрений.
Суэггер действительно обогнал микроавтобус, немного оторвался от него и, чуть сбавив скорость, не спеша поехал дальше.
– "Синий-один", это "синий-два", – сказал наблюдатель в микрофон. – Мы очень хорошо подцепили его, без всяких проблем. Позади меня идет "синий-три". Вы не хотите принять управление на себя?
– "Синий-два", управление вот-вот будет, – ответил кто-то.
– "Синий-два", оставайтесь с ним, но не торопите события, – перебил непрошеную реплику нетерпеливый голос, который, как все они хорошо знали, принадлежал Бонсону. – Если вам покажется, что он может "спалить" вас, немедленно передавайте игру другой машине. Не проявляйте излишней агрессивности. Дайте мне новое…
– "Синий-один", мне кажется, что это интересно. Он не свернул на кольцевую дорогу. Он едет по Фоллз-роуд в направлении Балтимора.
– Это шоссе переходит в Восемьдесят третью улицу? – спросил Бонсон.
– Да, сэр, совершенно верно. Идет прямиком в центр города.
– Но ведь его мотель находится возле "Балтимора-западного"…
– Это по данным кредитной карточки. У него что-то есть с собой, какой-то сверток. Может быть, он собирается что-нибудь сделать с ним.
– "Синий-два", вас понял. Просто уцепитесь за него и ничего не предпринимайте.
Они следили за Бобом, а тот, ничего не замечая, ехал по шоссе с ограниченным движением к центру Балтимора, углубляясь в самое сердце города. Он миновал Телевижн-хилл с его гигантскими антеннами, вокзал, потом редакцию "Балтимор сан" и наконец съехал с эстакады на густо обсаженную деревьями улицу – Президент-стрит, которая уходила от центра города на восток.
– Он поворачивает налево, – доложил "Синий-два". – Это, э-э… Это Флит-стрит.
– Судя по карте, он направляется в сторону Феллз-пойнт.
– Какого черта ему там нужно? Он что, собирается сниматься на киностудии "Джон Уотерс"?
– Прекратите посторонние разговоры в эфире! – рявкнул Бонсон. – Оставайтесь с ним. Я еду и очень скоро буду в городе.
Люди знали, что Бонсон и его радиослужба располагались в ангаре аэропорта "Балтимор-западный" немного южнее города. Оттуда в это время суток было меньше двадцати минут езды, при условии, что в туннеле не будет никаких пробок.
Боб свернул на Флит-стрит, и движение стало немного оживленнее. Он не смотрел по сторонам и не замечал ни белого, ни черного микроавтобусов, которые держались неподалеку от него с тех пор, как он, еще за городом, выехал на шоссе.
Он миновал Феллз-пойнт, где было полно баров, теснились автомобили и кишели подростки и всякое отребье – вероятно, это был центр ночной жизни города, – и поехал дальше. Проехав километра три-четыре, он свернул на отходившую под углом невзрачную улицу Бостон-стрит.
– "Синий-один", это "синий-два". Движение становится слабее. Он направляется по Бостон-стрит в сторону доков. Я хочу остаться на Флит-стрит и двигаться параллельно, а объект передать "синему-три". Пусть они подойдут к нему поближе, сохраняя безопасное расстояние.