Жан-Кристоф Гранже - Пассажир
И тем более поворачивал голову к экрану.
Он медленно отводит руки и смотрит на свет. Жмурясь, различает очертания комнаты, яркое сияние прожектора. И на этом слепящем фоне видит закрепленную на штативе видеокамеру.
И сразу все вспоминает.
Кошмар — это пустяки. Важно только то, что он мог вытворять во сне. Подозрение, что он ведет двойную жизнь. Решение замуровать себя в этой комнате. Камера, которую он включил, прежде чем заснуть, чтобы захватить другого на месте преступления. Чистый бред.
В этот момент он замечает, что в комнату попадает дождь. Врачебные записи, снимки УЗИ и остальные конверты, раскиданные по полу, перепачканные опилками и штукатуркой, шевелятся под порывами ветра. Быть того не может.
Ведь он забил досками окна и дверь.
Он опечатал ящик Пандоры.
Он поворачивает голову. Первое окно слева от него открыто, створки стучат на ветру. Сорванные доски раскиданы по полу. Словно дикий зверь — оборотень — выломал их голыми руками.
Кубела не верит своим глазам. Он встает, чтобы проверить камеру. И каменеет. Он покрыт кровью. Едва высохшей кровью, пропитавшей его рубашку. Он приподымает ткань. Ощупывает себя. Он не ранен. На нем ни царапины.
Это чья-то чужая кровь.
* * *Он сорвал камеру со штатива, но не сразу сумел переключить ее в режим просмотра. Обратил внимание, что руки у него не испачканы кровью, и ощутил смутное облегчение. Поискал в памяти просвет, намек, хоть какие-то обрывки воспоминаний. Ничего.
Ускоренный просмотр. Начало выглядело комично. Все его движения казались торопливыми и дергаными. Вот он укладывается на пол и засыпает, укрывшись белым одеялом. Потом на экране ничего не происходит, как будто запись поставили на паузу. Но нет. Время от времени Кубела вздрагивает, поворачивается, меняет положение.
Но не просыпается.
Он проверил датчик времени. Шла девяносто четвертая минута записи, и ничего не менялось. На сто второй минуте в поле обзора камеры появились врачебные записи и снимки. Ветер. В комнате кто-то был. Кубела остановил быстрый просмотр и отмотал несколько секунд. Ничего не видно, но слышны удары по окну — звон стекла, — затем грохот выломанных, сорванных, пропихнутых внутрь досок.
Все творилось вне поля зрения. Он рефлекторно подвинул камеру, словно этим движением мог изменить ракурс съемки.
В этот миг на экране возникла рука в перчатке.
И снова ничего.
Чернота.
Незваный гость остановил съемку на сто пятой минуте. Кубела снова нажал на быструю перемотку — вдруг таинственная рука вновь включит запись? Но нет. Он поднял глаза и едва ли не удивился, не обнаружив самого себя там, где спал.
Кто входил в комнату?
Кому было известно это убежище?
Он выключил прожектор и включил верхний свет, не такой яркий. Закрыл окно. Руки и ноги плохо слушались его. Все тело ломило. Это и пугало его, и успокаивало. Раз здесь побывал кто-то другой, сам он, быть может, и не убийца. Вероятно, существует еще какое-то объяснение…
Погрузившись в размышления, Кубела не сразу осознал, что в комнате раздается звонок. Свой мобильный он отключил, и мелодия была ему незнакома.
Он оставил камеру и принялся за поиски телефона, топча разбросанные врачебные отчеты, фотографии, ламинированные снимки, валявшиеся в отсыревших опилках.
Наконец он заметил мобильный на полу, рядом с ковриком.
— Алло?
— Слушай меня внимательно.
— Кто вы?
— Говорю тебе, слушай меня. Посмотри в окно.
Кубела перегнулся через разломанную раму. Сильный ночной ветер обрызгал его дождевой водой. Что-то тут не так. Слишком тепло. Совсем не то, что днем.
— У тебя за калиткой припаркована «ауди».
Кубела различил черный кузов. Машина поблескивала под дождем. Он решил не задумываться над происходящим. Вдруг все это ему снится?
— Ключи в зажигании. Трогайся и приезжай ко мне.
— Куда?
— В Ла-Рошель.
Кубела не мог выдавить из себя ни слова. У него стиснуло горло. В голове, как в калейдоскопе, замелькали светящиеся картинки. Какие-то формы, узоры из цветного стекла, но ни одной связной мысли.
Наконец ему удалось выговорить:
— Зачем мне это делать?
— Ради нее.
И тут он услышал стоны. Приглушенные крики. Кляп во рту. Кровь у него на рубашке.
— Кто это?
— Я называю ее Эвридикой. Но ты ее знаешь под именем Анаис. Анаис Шатле.
У него в мозгу бешено завизжали тормоза. Шум вертолета, грохот штурмовых винтовок, скрежетание смерти.
— Ты блефуешь, — сказал он, переходя на «ты». — Анаис в тюрьме.
— У тебя устаревшие сведения, сынок.
Сынок. Где-то он уже слышал этот неторопливый низкий голос. Никак не вспомнить где…
— Что ты с ней сделал?
— Ничего. Пока.
— Дай ей телефон. Я хочу с ней поговорить.
Приглушенный смех. Урчание сытого кота.
— Она не может с тобой говорить. У нее горят губы.
— Подонок! Что ты…
— Выезжай на дорогу к Ла-Рошели. Я тебе перезвоню.
— Ради бога, кто ты?
И снова тихий смешок:
— Я тот, кто тебя сотворил.
* * *На магистрали А10 он вскоре отметил странные изменения в атмосфере. Порывы ветра яростно приподнимали машину. Деревья по обочинам дороги извивались в бешеных корчах. В салоне становилось все теплее. Что происходит? На шоссе, кроме него, никого не видно.
Он включил радио.
Первые же услышанные им слова все объяснили:
— Из-за приближения урагана «Ксинтия» в департаментах Приморская Шаранта, Вандея, Де-Севр и Вьенна объявлен красный уровень тревоги. Существует реальная угроза для жизни. Возможны наводнения, обрывы электролиний, разрушения. Сегодня вечером порывы ветра достигали ста пятидесяти километров в час, и…
Кубела стиснул руль. Только этого не хватало. Вмешались небесные силы. Хотя чему тут удивляться? Эта история с самого начала писалась под знаком богов. «Я тот, кто тебя сотворил».
Кубела протянул руку и переключился на другую станцию.
— Его ожидали, и вот он здесь. Начиная с двадцать третьего февраля служба «Метео-Франс» сообщала об области пониженного атмосферного давления, расположенной в самом сердце Атлантики и способной преобразоваться в ураган. Двадцать пятого февраля спутник «Евметсат» сфотографировал эволюцию этой атмосферной депрессии, все больше углублявшейся над морем в районе португальского архипелага Мадера…
Словно комментируя услышанное, машина то и дело вставала на дыбы и перепрыгивала с полосы на полосу, содрогаясь в конвульсиях, тут же усмиряемых невидимой дланью. Кубела выжимал больше 200 километров в час. Он взглянул на индикаторы приборной панели. Его машина была чудом науки и техники, но в руках природы она обращалась в игрушку.
— Депрессия поднялась из субсахарского региона и превратилась во внетропический циклон, разразившийся двадцать шестого февраля над Канарскими островами, вызвав первые разрушения. Сейчас «Ксинтия» уже над континентом. Жара — ее сигнал. Двадцать пять градусов посреди зимы над баскским побережьем — это уже не потепление, а конец света!
Своим пафосом комментаторы напомнили ему евангелистов, провозглашающих Апокалипсис. Если только он не приписывает им обороты, которых они не употребляли. Он пришел в такое нервное возбуждение, что его мозг выкручивал фразы, словно раскаленные добела куски металла.
Оставалось проехать еще двести километров, и ему мерещилось, будто он мчится прямиком в пасть чудовища. Может, лучше остановиться? Укрыться в гостиничном номере и дождаться затишья? Немыслимо. Тон Голоса не нуждался в комментариях. Кто такой убийца? Как он захватил Анаис в заложницы? Когда она вышла из тюрьмы? Вероятно, она продолжила расследование и сунулась куда не следовало. Какую сделку предложит ему убийца? А главное — где он уже слышал этот Голос?
Он миновал Тур и свернул к автозаправке. Навес над ней сотрясался, из последних сил цепляясь за опоры. Вдоль парковки яростно плескались хвойные деревья, образуя бахрому черной кипящей пены. Только насосы, казалось, крепко держались за асфальт. Бензина, чтобы добраться до Ла-Рошели, ему хватало, но хотелось вновь обрести связь с миром людей.
Вот только он ошибся адресом. На стоянке не было ни одной машины. За еще освещенными окнами супермаркета — ни единой тени. Затормозив перед трясущимися стеклами, он наконец разглядел нескольких человек в красной форменной одежде: женщины — в фартуках, мужчины — в комбинезонах. Они спешно паковали вещи.
— Вы в своем уме — разъезжать в такую погоду? — спросила одна из женщин, когда он вошел.
— Буря застигла меня в пути.
Она закрывала кассу за стойкой.
— Вы не слышали радио? Объявлен красный уровень тревоги.
