Кэтрин Нэвилл - Магический круг
И только благодаря одному человеку я, сама того не сознавая, получила такое воспитание — благодаря Сэму. Лафкадио и Зоя, двое наследников, обладавших другими частями картинки-загадки, прислали мне копии доставшихся им от Пандоры материалов, доверив их доставку Бэмби, которая отправилась предупредить меня об опасности, исходящей от Вольфганга. Поскольку все документы теперь находились в моем распоряжении, я решила, что имею все необходимое для начала активных действий.
Серый Медведь придумал гениальный план, так что нам с Сэмом не пришлось до завершения нашего проекта ютиться в каком-нибудь уединенном сарае в горах. Он начал воплощать этот план в жизнь несколько недель назад, как только Сэм вернулся из архива Солт-Лейк-Сити, накопав новых вещественных доказательств о темном прошлом нашей семьи. По крайней мере месяцев на шесть мы имели полное обеспечение всем необходимым для отшельнической жизни, позволявшей нам в условиях относительной секретности начать и закончить уникальный проект.
В нашу экипировку входили четыре выносливые вьючные лошади, приличный запас сухих продуктов и домашних лекарственных травяных сборов, вигвам, непромокаемое оборудование и пара работающих от батареек портативных компьютеров с превосходным программным обеспечением, предоставившим в наше распоряжение множество разнообразных словарей древних и современных языков для успешной переводческой деятельности. Наша стоянка находилась в очаровательном горном местечке на берегу родникового ручья, на расстоянии дневного перехода от заповедных районов Пенд-Орейлле-лейк и Кутенай, неподалеку от границы Айдахо с канадской Британской Колумбией и, следовательно, в тесном соседстве — в пределах слышимости барабанного боя — с множеством индейских поселений. Единственная официальная деревушка в округе тридцати миль скромно насчитывала 800 душ населения, но носила невероятно нескромное название — Троя.
Мой зеленоглазый спаситель Ясон, составивший нам компанию в этой глуши, не выражал особой радости от этого, пока не получил в свое полное распоряжение игривый ручей. В конце каждой недели Серый Медведь посылал к нам безымянного курьера на серой в яблоках лошади выносливой ездовой породы, чтобы подбросить немного товаров первой необходимости и забрать от нас то, что мы успели к этому времени расшифровать и перевести, для переправки в неизвестные — вернее, известные одному лишь Серому Медведю — края.
— Если бы я раньше узнал о таком подпольном индейском способе скоростного передвижения, — заметил Сэм, — то это избавило бы меня от многих трудностей и головной боли, когда я только что унаследовал Пандорины сокровища!
Я успела подзабыть, что такое жизнь на природе, не тронутой и не загрязненной представителями цивилизации, — с родниковой водой, натуральной пищей и свежим воздухом. В приподнятом настроении мы установили наш вигвам и вошли внутрь. В тот же день мы с Сэмом посадили немного скороспелых овощей и трав, что успели бы вырасти за полгода нашего высокогорного отшельничества. Но, несмотря на ежедневную рыбалку и готовку пищи, нам удавалось посвящать большую часть времени переводу манускриптов. И чем больше мы переводили, тем сильнее увлекались этим занятием.
Перед нами разворачивались истории и тайны, казалось, доносимые из глубины веков безмолвным незнакомым голосом, рассказывающим о неслыханном до сих пор прошлом. Это прошлое постепенно начало выступать из тумана, напущенного неким дымовым аппаратом, созданным в течение тысячелетий многочисленными историками и биографами.
Когда мы проработали уже целый месяц, я сказала Сэму однажды вечером, сидя у костра:
— Мне пришло в голову, что в этих рассказах редко встречаются случаи того, как более развитая цивилизация вторгается и порабощает менее развитую. Чаще случалось наоборот, если сравнивать их с точки зрения научных или художественных достижений. В сущности, история представляет собой некую летопись колоссальной деятельности отважных завоевателей. Но их «превосходство» зачастую основано на том, что они преуспели в угнетении и порабощении других.
— Наконец-то до тебя это тоже дошло, — сказал Сэм. — Очень жаль, что ты не скво, иначе поняла бы это практически с рождения. А знаешь, Гитлер с детства обожал рассказы одного типа, Карла Мэя: он написал ковбойско-индейскую эпопею для немецких мальчиков. Угадай, кто обычно побеждал в конце этих историй?
Наверное, мне, как некоренной американке, не дано было до конца осознать оттенок горечи, прозвучавший в голосе Сэма при упоминании об этой ветви его предков.
— Ты спас жизнь Вольфгангу, — напомнила я. — Но теперь ты знаешь из рассказа Бэмби о его ненависти к тебе, ведь это он подложил бомбу, едва не убившую тебя. Если бы ты знал это раньше, то стал бы с риском для жизни спасать его?
— Полагаешь, я такой альтруист, что готов простить человека, с наслаждением уничтожающего людей вроде меня? Что я готов защищать его, говоря: «Нет-нет, он не злодей, он мой брат»? — сказал Сэм.
Потом он усмехнулся, встал с седла, на котором сидел, откинувшись, у костра, приблизился и, подняв меня на ноги, прямо взглянул мне в глаза.
— Я знал, — сказал он.
— Ты знал, что именно Вольфганг пытался тебя убить? — изумленно сказала я.
— Теперь ты, наверное, начнешь думать, что я чертовски благородный? Но позволь прояснить ситуацию. Я не думаю, что такие грешники, как он, могут отделаться сломанной ногой или безболезненным быстрым утоплением. Наоборот, я считаю, что его изысканная арийская фамилия должна быть вываляна в грязи, а он сам должен провести в тюрьме остаток своей долгой жизни.
Подозреваю, что если бы Сэм излил всю свою горечь, то она в итоге заполнила бы приличный кувшин. Руки Сэма лежали у меня на плечах. Он следил за мной странным взглядом, пока мы стояли друг перед другом в центре вигвама у костерка.
Я закрыла глаза. Мне вспомнился другой костер в замке другого человека и тот неугасимый огонь, что разгорался внутри меня от его прикосновений и запаха… Этого человека, одержимого ненавистью, готового взорвать собственного брата, мы только что обсудили и так безвозвратно отвергли. А тот самый брат, даже зная все это, оказался способен спасти его жизнь. Несмотря на то что Вольфганг упорно твердил о своей любви ко мне, я сомневалась, что он вообще способен на настоящую любовь. И вряд ли я по-настоящему любила его.
Когда я открыла глаза, то встретила проницательный взгляд серебристых глаз Сэма, словно он искал ответ на какой-то невысказанный вопрос. Я вспомнила, что он спросил меня в горах за Овечьим лугом в то утро: «Ты хоть представляешь себе, насколько опасной для нас обоих может оказаться такая неожиданная „дружба“?» Неужели он уже тогда знал? Что ж, теперь я все представила себе по полной программе.
— В сущности, я попытался предостеречь тебя, — сказал Сэм. — У меня не было осознанных подозрений, пока я не побывал в Солт-Лейке. Но, начав разбираться в семейных архивах, я быстро все сообразил и понял ситуацию. А когда понял, что новый симпатичный тебе знакомый, Вольфганг Хаузер, вполне возможно, убил Терона Вейна, то даже не знал, что же мне делать. Я понимал, насколько это может оказаться опасным для меня: ведь охотился-то он за мной. Но я не мог поверить, что он причинит вред тебе. Тогда я отправил тебе весточку, попросив быть осторожнее с ним. Ведь ты, дорогуша, уже не маленькая девочка. И мне искренне хотелось, чтобы ты поступила так, как будет лучше для тебя.
— Да, ты проявил дьявольское великодушие, — вспыхнула я, не на шутку расстроившись. — Неужели ты подумал, что «лучше» позволить мне заняться любовью с человеком, даже полюбить человека, способного уничтожить нас обоих?
Сэм поморщился, словно я физически ударила его, и я поняла, что он, должно быть, пытался закрыть глаза на то, что в действительности могло произойти между Вольфгангом и мной. Наконец он глубоко вздохнул и очень тихо сказал:
— Если бы тебе захотелось накачаться спиртным или каким-то опасным наркотиком, то я позволил бы тебе и это, Ариэль. Ты вполне способна на самостоятельные решения и поступки. Но это не любовь, и ты понимаешь это: любовь это не то, чем тебе хочется заниматься с кем-то.
— Я сильно сомневаюсь, знаю ли вообще, что такое любовь, — сообщила я ему на полном серьезе.
Мне вспомнилось, как Серый Медведь отозвался о том, что Эрнест, отец Сэма, считал себя не способным на такое чувство. Что ж, возможно, этому представителю племени «Проколотые носы» я тоже покажусь своеобразным мертвецом.
— А я полагаю, что знаю. Хочешь, расскажу тебе? — спросил Сэм, по-прежнему глядя мне в глаза.
Я чувствовала себя совершенно опустошенной, но согласно кивнула.
— По-моему, любовь — это когда ты осознаешь, что часть тебя проявляется в том человеке, которого ты любишь, а некая часть его проявляется в самом тебе, — сказал Сэм. — Невозможно использовать или обманывать того, кого ты действительно любишь, потому что это означает, что ты используешь или обманываешь самого себя. Разве это не логично?
