Эрик Сунд - Слабость Виктории Бергман (сборник)
Точно как мама, думает она и спускается в метро.
Королева Сильвия улыбается, как джокер, – рот красным надрезом растянут от уха до уха. Виктория вспоминает: кто-то рассказывал, что его величество в личной жизни – сущая свинья, что он, когда не величает дорогих жителей Арбуга дорогими жителями Эребру[113], имеет обыкновение бросаться в королеву спичками, чтобы унизить ее.
Летний вечер, к тому же пятница. Виктория размышляет: как вышло, что праздник, первоначально связанный с праздничным шестом, воздвигаемым в день летнего солнцестояния, теперь отмечается в третью пятницу июня, независимо от того, где находится солнце?
Вы рабы, думает она, высокомерно рассматривая пьяных, которые с тяжелыми пакетами, полными еды, входят в прохладный вагон метро. Послушные лакеи. Лунатики. Самой Виктории праздновать нечего. Ей лишь хочется вернуться в дом Софии в Тюресё.
Хорошо, что она съездила в Копенгаген. Теперь она знает, что ей абсолютно все равно.
Ребенок с тем же успехом мог бы умереть.
Но младенец не умер, когда Виктория уронила его на пол.
Она не очень помнит, что было потом, как приезжала “скорая”. Но ребенок не умер, это она знает точно.
Яйцо треснуло, но не пропало, и в полицию никто не заявлял.
Ей дали сбежать.
И она-то знает почему.
Проезжая после Гамла Стана по мосту над Риддарфьерденом, она видит лодочки Юргордена, вдали – американские горки “Грёна Лунд”, и думает, что три года не была ни в каком парке развлечений. Не была с того дня, как пропал Мартин. Она не знает, что с ним случилось на самом деле, но думает, что он упал в воду.
Проходя в калитку, она видит Софию в шезлонге перед красным домиком с белыми углами. София сидит в тени раскидистой вишни, и когда Виктория подходит ближе, она видит, что пожилая дама спит. Ее светлые, почти белые волосы шалью рассыпались по плечам; она накрашена. Губы красные, на веках – голубые тени.
Прохладно. Виктория берет плед, которым София укрыла ноги, и укутывает ее.
Она входит в дом и после недолгих поисков находит сумочку Софии. Во внешнем кармане – кошелек из потертой коричневой кожи. В нем Виктория видит три сотенных купюры и решает оставить одну. Две другие она складывает пополам и засовывает в задний карман собственных джинсов.
Виктория кладет бумажник назад и идет в кабинет Софии. Блокнот с записями она находит в одном из ящиков рабочего стола.
Виктория садится за стол, открывает блокнот и начинает читать.
София записала все, что сказала Виктория, иногда даже дословно, и Виктория поражается тому, что София еще и успевала отметить, как Виктория двигалась или с какой интонацией говорила.
Виктория подозревает, что София владеет приемами стенографии и просто записывает беседу. Она медленно читает и обдумывает все, что было сказано.
Ведь, несмотря ни на что, они встречались больше пятидесяти раз.
Она берет ручку и исправляет имена, чтобы было правильно. Если имя Виктории попадается в описании чего-то, что на самом деле сделала Солес, которая и несет ответственность за сделанное, она исправляет имя. Все должно быть правильно. Она не собирается отвечать за что-то, к чему приложила руку Солес.
Виктория работает интенсивно, забыв о времени. Читая, она притворяется, что она – София. Морщит лоб и пытается поставить диагноз клиенту.
На полях она записывает свои собственные наблюдения и выводы.
Далее она коротко объясняет, что, по ее мнению, следует сделать Софии, какие темы разрабатывать дальше.
Когда София не понимает, что говорит Солес, Виктория записывает объяснения на полях маленькими разборчивыми буквами.
Она не понимает, как София могла столько понять неверно.
Ведь клиент выражается абсолютно ясно.
Виктория с головой ушла в работу и откладывает блокнот, только когда слышит, как София гремит чем-то на кухне.
Она выглядывает в окно. На другой стороне улицы, у моря, какие-то люди устроили пикник. Расположились на мостках, накрыли стол: сегодня праздник летнего солнцестояния.
С кухни пахнет укропом.
– С возвращением, Виктория! – кричит София из кухни. – Как съездила?
Виктория коротко отвечает: хорошо.
Ребенок – это просто яйцо в голубой пижаме. Не более. Вот что она теперь знает.
Светлый вечер переходит в почти такую же светлую ночь. Когда София говорит, что собирается лечь спать, Виктория остается сидеть на каменных ступеньках, слушая птиц. Соловей заливается на дереве где-то в соседском саду; с мостков доносятся звуки праздника, отчего Виктории вспоминается такой же праздник в округе Даларна.
Вначале спускались к Дальэльвену и смотрели на большие гребные лодки, потом отправлялись в лес и рубили ворох березовых веток, которые потом следовало прибить у входной двери; потом наставала пора танцевать вокруг майского шеста, который мужики рывками поднимали во время гулянки. Тетушки в веночках смеялись больше, чем за все последние недели, но не длили смех, иначе шнапс начинал внушать, что чужие бабы привлекательнее собственной жены, так что могло и обжечь щеку, когда кулак сообщал тебе, как ты разжирела. И везет же другим, у которых баба не прочь потрахаться, радостная и благодарная, а не надутая и никакая. И так же хорошо было притулиться к ней, и потрогать и пощупать, хотя ты и говорила – “живот болит”, и он говорил – “переела сладкого”, хотя тебе едва давали денег даже на газировку, и ты все смотрела, как другие дети покупают лотерейные билетики, а сахарная вата у них чуть из ушей не лезет…
Виктория смотрит вокруг. У озера все стихло, солнце светит из-за горизонта. Оно исчезнет всего на пару часов, а потом снова встанет.
На улице так и не стемнеет.
Виктория поднимается – тело немного затекло – с жестких ступенек.
Она слегка замерзла и думает, не войти ли в дом, но решает пройтись, чтобы согреться.
Она не устала, хотя уже почти утро.
Острые камешки больно колют босые ноги, и Виктория сходит на край лужайки. У калитки сиреневый куст в цвету, и хотя цветы как будто увяли, они все еще пахнут.
На дороге никого, только слышны лодки где-то вдали, и Виктория спускается к мосткам.
Чайки пируют остатками вечерней трапезы, разбросанными вокруг переполненного мусорного бака. Птицы неохотно покидают место и, резко крича, летят над водой.
Она выходит на мостки, становится на колени.
Вода черная, холодная. Какие-то рыбы поднялись к поверхности и бодрствуют, хватают ртом насекомых, летающих прямо над водой.
Она ложится на живот и пристально смотрит в темноту.
По воде идут круги, отражение делается неясным, но ей нравится именно так.
Она выглядит такой милой.
Облизать губы и сунуть язык в рот, наверное пахнущий блевотиной, потому что две бутылки сливовицы поднимутся вверх быстрее, чем прокрадутся вниз. Пятнадцать парней подначивают друг друга, а лаборатория не так велика, тем более что весь день шел дождь, не выйдешь на улицу. Обычно играли в дурака на то, кто пойдет с ней в другую комнату. Если же сидели на улице, то имелся склон позади школы, по которому можно было съехать и устроить кучу-малу всего в метре от переходной дорожки, и прохожие, увидев их снизу, отводят глаза, и ты орешь на малыша – он же сказал, что хочет купаться после того, как они покатаются на чертовом колесе. И вот ты стоишь здесь и мерзнешь, и тебе остается только прыгать, вместо того чтобы болтать о новой малышке – она вырастет такой миленькой…
Мартин медленно проплывает в воде перед Викторией и скрывается в глубине.
В понедельник утром ее будит София, говоря, что уже одиннадцать утра и им скоро ехать в город.
Когда Виктория вылезает из постели, она видит, что у нее испачканы ноги, что на коленях царапины и что волосы все еще влажные, но она не помнит, что делала ночью.
София накрыла стол в саду. За завтраком она рассказывает, что Виктории предстоит встретиться с врачом по имени Ханс – он обследует ее и задокументирует то, что увидит. Потом они, если успеют, встретятся с полицейским по имени Ларс.
– Хассе и Лассе? – хихикает Виктория. – Ненавижу легавых, – фыркает она и демонстративно отталкивает чашку. – Я ничего такого не сделала.
– Не более чем взяла двести крон из моего бумажника, поэтому заплатишь за бензин, пока я буду заправляться.
Виктория сама не знает, что чувствует, но это похоже на жалость к Софии.
Новое переживание.
Хассе – врач из Управления судебной медицины в Сольне, он проводит обследование. Это уже второе после того, что было в больнице Накки неделю назад.
Когда он трогает Викторию, разводит ей ноги и заглядывает в нее, ей хочется оказаться в больнице Накки, где врачом была женщина.
Анита или Анника.
