Безмолвная ярость - Валентен Мюссо
— Какие ответы?
— Мне нужна правда; хочу знать, что скрывает моя мать.
— Почему ты так уверен, что она что-то скрывает?
— Потому что мы не пытаемся убить человека без причины. Ее семейная история совсем не ясна. Я больше не верю во всю ту чушь о родителях и детстве, которую мне скармливали. Удивляюсь, как я мог все это проглотить… Моя тетя что-то знает, но пока молчит. Ничего, в конце концов я обязательно все выясню.
Когда я возвращаюсь в гостиную, Мод сидит перед чашкой чая и выглядит еще более подавленной. Я чувствую укол в сердце. Стать вестником плохих новостей мне было недостаточно, заодно разбередил старые раны… Она жестом приглашает меня сесть. В этот момент перед домом раздается рычание двигателя. Я подхожу к окну, отдергиваю занавеску.
Мотоцикл — красно-белая спортивная модель — только что въехал на усыпанную гравием подъездную аллею и остановился возле бассейна. Я никогда не видел эту роскошную игрушку, но наездник может и не снимать шлем — я знаю, кто он. Мод присоединилась ко мне у окна.
— Я должна была предупредить тебя… Камиль вернулся. Он живет здесь уже месяц.
Я смотрю на нее совершенно ошеломленный. Она кладет руку мне на плечо и добавляет:
— Главное — ни слова о том, что я тебе рассказала. Он ничего не знает. Это причинило бы ему слишком сильную боль…
9
Голубое небо затянуло облаками, и оно стало серо-розовым. Мы с Камилем сидим на скалах, смотрим на окруженную соснами бухту. Туристы здесь редкость. Уголок все еще дикий. К нему ведет длинная благоустроенная прибрежная тропа, огибающая мыс. Раньше нам приходилось тащиться вокруг, чтобы добраться сюда. С несколькими приятелями, которые приезжали только на лето, мы проводили целые вечера на этом маленьком пляже, пили пиво и курили. Мне кажется, что с тех пор прошла целая вечность.
Наше воссоединение выглядело натужным. Камиль, как и я, не хотел огорчать Мод, и мы попытались исправить ситуацию. Когда тетя сказала, что хочет отдохнуть в своей комнате, именно я предложил брату пойти на этот пляж. Не знаю, почему мне пришла в голову эта идея. Возможно, я хотел еще раз укрыться в прошлом, чтобы не сталкиваться с настоящим.
Камиль вытаскивает пачку испанских сигарет неизвестной мне марки. Несколько минут мы молча курим, наблюдая, как волны разбиваются о скалы. Я хотел бы сидеть так часами. Хотел бы остановить время. Как ни странно, я больше не злюсь на Камиля. Наблюдаю за ним краем глаза. Лицо изможденное, цвет кожи восковой, почти болезненный. Разница в возрасте у нас небольшая, но он принадлежит к той категории людей, для которых год жизни идет за два. Только теперь я замечаю глубокий шрам у основания его шеи, по-видимому, свежий. Драка? Несчастный случай? Не стану спрашивать. Камиль попадал в такое количество передряг, что я опасаюсь его реакции.
— Мне очень жаль Нину, — наконец выпаливает он.
Я не сомневаюсь в искренности брата, потому что видел, как его потрясла эта новость.
— Хотел бы сказать, что все наладится или что-то в этом роде, но сам не слишком в это верю. Даже наш адвокат считает, что ситуация непонятная.
Камиль сминает сигарету и проводит рукой по волосам; раньше он никогда не носил таких длинных. Достает новую сигарету, но не закуривает, просто постукивает ею по ладони.
— Помнишь Кассандру?
— Кассандру?
— Маленькая рыжеволосая девушка, очень милая, с которой я встречался однажды летом. Мне тогда было шестнадцать.
— Смутно.
— Я тайком приводил ее домой. Мод в то время шпионила за мной — ей не нравилось, что я тусуюсь с девушками. Это было последнее лето перед смертью дяди.
— Почему ты рассказываешь о ней?
— Сам не знаю. Стараюсь уцепиться за счастливые воспоминания… В конце концов, у меня их не так много.
«У меня тоже…» Если подумать, летние каникулы на Антибе — кусок счастья. С дядей и тетей я вновь обрел беспечность, которую ребенок никогда не должен терять. Дни проходили в праздности, в праздности без реальной цели. Мы вставали поздно. В спальне я слушал записи «Дайр стрейтс», Леонарда Коэна и Джоан Баэз. Камиль заполнял карандашными набросками толстые альбомы для рисования, которые всегда таскал с собой. Изнемогая от жары, мы часами бездельничали в шезлонгах, расставленных под деревьями в саду, или купались. Плавал я плохо, по-собачьи, барахтался, как лягушонок, но мне казалось, что вода очищает меня от таинственной скверны. В те, пусть и ужасно обыденные, моменты у меня было ощущение, что потребовалась бы самая малость, чтобы научиться чувствовать счастье.
— Знаешь, Нина иногда звонит мне, — продолжает Камиль, не глядя мне в глаза, но я знаю, что он чувствует мое удивление.
— И о чем она с тобой говорит?
Брат делает неопределенный жест рукой.
— О мельнице, о тех временах, когда все мы еще жили вместе… В общем, говорит она, а я слушаю. Она рассказывает забавные истории о семье, а потом спрашивает, помню ли я их. Я отвечаю «да», но на самом деле в голове сплошной туман. Как будто… — Он внезапно начинает колотить себя кулаком по голове. — Как будто что-то там сломалось.
— Ничего не сломалось, Камиль. У меня тоже не так много воспоминаний о том времени.
— Ты моложе меня на три года.
— Возможно, но дело не только в этом.
Камиль смотрит в сторону горизонта и щелкает зажигалкой. Я чувствую, что он хочет поговорить со мной так, как никогда не говорил, но не находит слов.
— Как до этого дошло?
— О чем ты?
— Обо всем. Мы двое, семья, твоя мать… Я никогда не знал, как найти свое место, Тео. Я чувствую себя полным дерьмом… Что, черт возьми, я мог сделать после папы? Кому по силам соперничать с великим Йозефом Кирхером?
— Не говори так, Камиль. У тебя был дар к рисованию и живописи. Да, у тебя была душа художника.
— И посмотри, на что я ее употребил… Я не представлял себе будущее таким. Получается, полжизни я строил мечты, а другую половину хоронил их. Ты справился лучше… Тео, фотограф звезд!
— Прекрати, прошу тебя! Мне плевать на эти фотографии. Их мог бы сделать любой.
— Брось…
— Почему ты добиваешься запрета на выставку и публикацию книги?
Камиль пожимает плечами, как нашкодивший ребенок, которого поймали «на месте преступления».
— Сам не знаю.
— Не держи меня за идиота.
Он машинально проводит рукой по волосам, убирая их со лба.
— Я не желаю, чтобы посторонние люди увидели эти фотографии, пришли и начали совать нос в нашу жизнь… Иногда хочется полистать семейный альбом с любительскими
