Кость от костей - Кристина Генри
Она долго ползла и наконец приблизилась к какому-то дереву и ухватилась за его ствол. Мэтти вцепилась в него обеими руками, оттолкнулась и очень медленно встала на колени. Прижалась к коре щекой. Руки дрожали.
– Не останавливайся, Мэтти. Не останавливайся.
Каким-то чудом она смогла поставить на землю одну стопу, потом другую, а потом, крепко держась за дерево, наконец выпрямилась и встала на ноги.
Следующее дерево было не так уж далеко. Мэтти разомкнула руки, оперлась о ствол обеими ладонями, оттолкнулась, и инерция понесла ее вперед, к следующему дереву.
Мэтти поднялась. Она могла идти, не совсем самостоятельно, конечно, но могла. Теперь осталось найти дорогу домой.
Через секунду она рассмеялась, но резко осеклась, потому что от смеха заболело горло и он прозвучал как скрипучий лай, отозвавшись странным эхом в глубокой лесной тиши. Не придется ей искать дорогу: следы Уильяма виднелись на снегу.
Мэтти встревоженно посмотрела на небо. Толк от следов есть, пока светло. Уильям сказал, что до заката осталась пара часов. Сколько уже времени прошло, она не знала.
Чем больше ты медлишь, тем меньше минут дневного света у тебя останется.
Мэтти оттолкнулась от следующего дерева точь-в-точь как от первого, но очередной ствол оказался дальше, и она не дотянулась до него, а схватилась за торчащие нижние ветки и чудом удержала равновесие.
Так Мэтти переходила от дерева к дереву, не спуская глаз со следов Уильяма на снегу. Вскоре она поняла, что разглядеть тропу становится сложнее. Тени удлинились. Солнце клонилось к закату.
В груди росла тревога. Ей нечем было осветить путь. Свечи и спички остались у мужа.
Впервые с тех пор, как Мэтти пришла в себя, она хорошенько осмотрелась. Не увидела ни одной знакомой приметы. Кругом деревья, скалы да снег; где же хижина? Далеко ли?
Скрутило желудок. Она давно не ела, несколько часов. Во рту и в горле пересохло.
Мэтти умела находить съедобные ягоды в лесу, но ягоды давно отошли. Она крепко схватилась за дерево одной рукой и осторожно присела на корточки. Осмотрела снег – нет ли на нем звериного помета – и, увидев, что он чистый, зачерпнула большую пригоршню и сунула в рот.
Снег обжег больное горло. Через секунду висок и левый глаз пронзила острая боль.
«Мозги замерзли! – услышала она голос Хезер. – У меня мозги замерзли!»
Мэтти увидела ее как наяву; она размахивала рожком мороженого, держась свободной рукой за голову.
«Мозги замерзли», – подумала Мэтти и прижала язык к нёбу. Мать однажды объяснила, что именно так можно прекратить боль, если проглотила слишком большой кусок мороженого.
«Мама», – подумала она, но не вспомнила ни лица, ни голоса. Лишь смутный образ человека, которого она когда-то знала; тень, которую Мэтти называла мамой.
Снег не утолил голод и не избавил от головокружения, но боль в горле немного смягчилась.
А вот как быть со сгущающимися сумерками, Мэтти не знала. Уильям никогда не разрешал ей носить с собой спички. Даже дома ей позволялось зажигать их лишь в его присутствии, а костер без спичек она развести не могла.
А тот человек? Чужак, оставшийся у входа в пещеры. Если попросить его, может, он тебе поможет?
Но если Мэтти обратится за помощью к незнакомцу, Уильям рассердится. Рассердится сильнее, чем до этого.
Вспомни, как он рассердился лишь потому, что чужак сам с тобой заговорил.
Впрочем, какая разница. Тот человек остался далеко позади.
Но если бы он был здесь… Мэтти была бы рада. Рада оказаться не одна в подкрадывающейся темноте – голодной, избитой, измученной. Глаза у незнакомца были добрые. Мэтти знала, что он не причинит ей зла.
Ну что за сказки для маленьких девочек, Мэтти. Хезер всегда любила такие сказки – про принцев, спасающих девушек из высоких башен, про ведьм, проклятия и стеклянные гробы. В жизни такого не бывает.
В жизни ты больше никогда не увидишь этого человека и никто не придет спасти тебя из башни.
(Или из хижины.)
Мэтти снова оттолкнулась и приникла к следующему дереву. Следы Уильяма на снегу было уже почти невозможно различить. Разве солнце может сесть так быстро? А если она не вернется домой ко времени, когда Уильям захочет лечь спать?
«Мужчине нужны сыновья, Мэтти».
Ее долг – родить мужу сыновей, а ей это пока не удалось.
Если она не вернется домой, когда велено, отправится ли муж ее искать? Или оставит в лесу во тьме и холоде и найдет другой сосуд, который выносит его детей?
«Я вложил в тебя так много времени, Марта. Надеюсь, ты ценишь мои труды, мои усилия, которыми я обеспечил тебе хорошую жизнь».
– Да, – сказала Мэтти вслух, переступая от дерева к дереву и цепляясь за стволы и ветки, как за обломки корабля в океане. – Да, понимаю, как тебе тяжело.
Уильяму приходилось так много работать и так часто поучать ее. Она совсем не умела слушать. Забывала, что нельзя его критиковать. Забывала быть благодарной.
– Я буду тебе хорошей женой, обещаю, – проскулила Мэтти.
Она страшно устала и проголодалась. Уже совсем стемнело. Пока Мэтти не стала жить на горе, она и не знала, что ночи бывают такими темными.
– Я буду хорошей, только приди и найди меня, не оставляй меня здесь одну, не оставляй.
Мэтти не различала дороги и не видела ничего, кроме размытых теней деревьев и движущихся теней на снегу.
Вокруг шевелилась ночь. Дул еле слышный ветерок, и плыл по небу серебристый месяц, шуршали ветки, и шныряли взад-вперед ночные звери, журчала вода.
Вода.
Поблизости была вода.
– Ручей, – прошептала Мэтти и бросила тело на звук.
Если она отыщет ручей, то найдет и путь домой. Их оленью тропу легко отыскать даже в темноте. Мэтти знала ее наизусть. Единственное место, куда ей разрешали ходить одной, потому что тропа эта была совсем рядом с хижиной.
Она не слишком опоздает, и Уильям не станет сердиться. Солнце же совсем недавно село. Скоро, очень скоро Мэтти вернется в хижину, в теплое, безопасное место, где есть еда.
Там тепло, но небезопасно. Совсем небезопасно, а поешь ты, лишь если он разрешит. Ступай-ка лучше дальше, спустись с горы и беги, пока не найдешь Хезер и маму.
Мэтти остановилась, задумалась. Хватит ли ей смелости? Сможет ли она?
Сможешь. Оставаться здесь необязательно. Он же бросил тебя. Он бросил тебя
