Наталья Александрова - Убийство на троих
– Раиса Перепелкина! – торжественно представилась брюнетка.
Это прозвучало так; как будто она представилась «Жорж Санд» или, на худой конец, «Джейн Остин».
– Очень приятно, – осторожно ответила Ирина, стараясь, чтобы дым не попал в глаза.
– Снегирева, Никодим говорил мне о вас.
Это ведь у вас роман «Пропавшее ухо»?
– Нет, что вы! У меня – «Случайная жертва» и «Убийство в кредит».
– А, да, извините, это он тоже очень хвалил.
– А сам-то он где? Мне охранник сказал…
– Да-да. Он здесь больше не работает. Он поругался с Эразмом и хлопнул дверью.
«Эразм Роттердамский, – всплыло у Ирины в памяти. – Но, кажется, это из шестнадцатого века».
– Что-то я не понимаю, – протянула она, – кто такой Эразм?
– Эразм Адыгейчик, наш главный редактор…
– Так что же мне теперь делать? Он прочел мои романы, одобрил, сказал, что будет печатать…
– Никодим? – Раиса оглушительно захохотала. – Никодим будет печатать? Ну что вы!
После Никодима рукопись должен будет еще прочесть Альберт Макарович…
– А это кто?
– Это старший редактор отдела самотека.
– Какого отдела?
– Самотека… То есть рукописей, которые поступают самотеком, так сказать, с улицы.
Вы, конечно, не обижайтесь…
– И что Альберт Макарович?
– Ну вы знаете, как правило, если Никодим какую-нибудь рукопись одобряет, то Альберту она не нравится. У них диаметрально противоположные литературные вкусы.
– А если бы Никодиму рукопись не понравилась?… – с надеждой спросила Ирина.
– Тогда она к Альберту просто не поступила бы – мимо Никодима Альберт рукописи не берет.
– Как-то я не понимаю, – протянула совершенно ошарашенная Ирина.
– А и никто не понимает. Издательский бизнес трудный, он – психологический…
– И что теперь будет с моей рукописью?
Теперь Альберт Макарович ее читать будет?
– Ну что вы! Ведь ее уже читал Никодим, а он у нас больше не работает. Но теперь рукописи Никодима переходят ко мне, так что я, пожалуй, прочитаю ваш романчик. Как вы говорите – «Любовница Снежного человека»? – Нет, – отчеканила Ирина, – «Случайная жертва».
– Ах, простите, это я вас с Мымриной перепутала.
– Когда же мне к вам зайти? Через неделю?
– Что вы, так быстро мне не успеть! Давайте недели через три…
Конечно, когда Ирина через три недели позвонила в издательство, Раиса к чтению рукописи еще и не приступала и попросила подождать еще неделю, потом назначила встречу. На этот раз Ирина нашла «Кириллицу» легко, но когда она сказала охраннику, кстати, совершенно другому, что пришла к Раисе Перепелкиной, тот злобно ответил:
– Такая здесь больше не работает.
Парень был молодой, наглый, все женщины старше тридцати казались ему ископаемыми, к тому же Ирина мешала ему читать газету, поэтому он демонстративно отвернулся и стал смотреть в потолок.
Ирина, держа себя в руках, чтобы не впасть в ярость, молча сняла трубку местного телефона и позвонила. Ей ответил гнусавый мужской голос.
– Мне назначила встречу Раиса…
– Да, я вижу у нее на столе записку. Вы – Снегирева?
– Совершенно верно.
– Дайте трубку охраннику.
На этот раз комната была выстужена как ледник. Встретил Ирину сутулый пожилой мужчина с внешностью не то налогового инспектора, не то инквизитора. Увидев Ирину, инспектор сухо поздоровался, представился Игнатием Фердинандовичем и с ходу набросился на нее:
– Прочел я ваш роман, прочел. Должен вам сказать – так писать нельзя! Это никуда не годится! Вот вы пишете на сто четырнадцатой странице: «Они шли пешком!» А как они еще могли идти – верхом? На самолете?
Ирина обиделась – она всегда считала себя женщиной грамотной и с этой стороны никак не ожидала нападок.
– «Шли пешком» – это вполне грамотное, устойчивое словосочетание!
– Кто вам это сказал? – брызгая слюной, завопил инквизитор.
– Борис Леонидович.
– Такой у нас не работает, – немедленно отреагировал он.
– «Про то да се, про путь, про шпалы, про оттепель, про что попало, про то, как с фронта шли пешком…» Это Пастернак, Борис Леонидович, надеюсь, к его мнению вы прислушаетесь?
– Да? – удивленно спросил инквизитор. – Ну, может быть.
«Похоже, у него кончились все восклицательные знаки, – подумала Ирина, – остались только вопросительные».
– А знаете, например, корабль по морю тоже идет, и моряки говорят: «Мы шли в Гонолулу из Кейптауна». И при этом, разумеется, не пешком.
– Да? Ну это их профессиональный оборот… Ладно, допустим, тут я не совсем прав.
Но вот вы пишете на двести тридцать второй странице «он припарковался». Это неграмотно, нужно писать «он поставил машину».
Ирине уже давно хотелось послать инквизитора подальше, но она сдержалась и только открыла было рот, чтобы терпеливо возразить, как вдруг до нее дошло.
– Позвольте! – завопила она, не стесняясь. – На какой это двести тридцать второй странице, когда в моем романе ровно двести двадцать страниц и ни строчкой больше!
Игнатий Фердинандович уткнулся в папку, а Ирина перегнулась через стол и увидела, что он читает совершенно не ее роман.
– Да что это такое! – Похоже, теперь Ирина употребляла только восклицательные знаки.
– Ну как же, – растерянно проговорил инквизитор, – «След птеродактиля» – разве это не ваше?
– Конечно, нет! – возмущению Ирины не было предела. – Мои книги – «Случайная жертва» и «Убийство в кредит».
– А это чей же роман? А, это Мымрина…
Простите, ошибся.
– Извините, Игнатий Фердинандович, – Ирина тихо закипала, – мои рукописи уже читали Никодим Подберезский и Раиса Перепелкина…
– Они оба здесь больше не работают! – злорадно вставил Игнатий.
– Пусть так, тем не менее уже два месяца романы пролежали в отделе. Может быть, вы хотя бы передадите их Альберту Макаровичу, чтобы процесс сдвинулся наконец с мертвой точки?
– Почему именно Альберту Макаровичу? – с тонкой усмешкой осведомился инквизитор.
– Но ведь он начальник отдела, этого… самотека?
– Уже нет, – радостно сообщил Игнатий, – он и был-то не начальником, а старшим редактором, а теперь его в порядке ротации кадров перевели на садово-огородную тематику.
– Куда?! – переспросила обалдевшая Ирина.
– Он издает всякие календари садовода, справочники огородника, атласы сельскохозяйственных вредителей… Вот их он теперь и редактирует.
– И как? – осведомилась справившаяся с собой Ирина. – Справляется?
– Да, вы знаете, все очень довольны. Там авторы более покладистые и всегда что-нибудь из своей продукции приносят – кто меда, кто кабачков, кто сельдерея…
Ирина восприняла последнюю фразу как намек и сказала, угрожающе взглянув на собеседника:
– Если авторы огородных календарей приносят кабачки и сельдерей, то авторы детективов должны приносить цианистый калий и взрывные устройства.
Игнатий посмотрел на нее с испугом и отодвинул свой стул подальше.
***Такая тягомотина тянулась месяца три.
Ирина сунулась было еще в пару мелких издательств, но везде ее принимали поначалу настороженно, просили оставить рукопись и зайти недельки через две-три; потом те, кто читал рукопись, отвечали ей более приветливо, говорили, что романы-то, конечно, хорошие, но вот именно сейчас издательство находится на распутье и не может начинать новую серию… вы же понимаете, кризис…, войдите в наше положение…
«Почему никто не может войти в мое положение?» – думала Ирина, вежливо улыбаясь и уходя. Третий роман продвигался медленно из-за того, что она все время отвлекалась на бесцельное хождение по издательствам. Тогда она прекратила бесполезную беготню и просто звонила в издательства по телефону. После каждого такого разговора заканчивающегося отказом, у нее час дрожали руки и подскакивало давление.
«Год, только год, – говорила себе Ирина, – я буду заниматься этим только год. Если по прошествии года ни одно издательство не согласится напечатать мои романы, я все брошу, уверюсь, что я полная неудачница, и пойду работать куда угодно, хоть к Жанке бумажки перебирать, или в регистратуру в районной поликлинике, или вообще в ларек».
Настроение было препоганое, тем более что наступила зима, а зима в городе Санкт-Петербурге – самое отвратительное время из-за сырости и частых оттепелей. И однажды, когда Ирина брела в сумерках по улице, внимательно глядя под ноги, чтобы не угодить в лужу, она налетела на Женьку Корабельникова.
Женька был институтским приятелем ее мужа, но в последнее время они не встречались, потому что муж, даже когда приезжал в Россию, не поддерживал связей со старыми друзьями, он хотел поскорее забыть все, что оставил здесь, и стать настоящим англичанином. Если бы не дети, с грустью думала Ирина, он бы в этом преуспел.
Женька мало изменился, только потолстел. Они ужасно обрадовались друг другу, и Женька уговорил ее зайти в маленькое кафе поблизости. За столиком при мягком свете Женька присмотрелся к Ирине повнимательнее, и взгляд его изменился, стал более мужским, что ли.
