Уоррен Мерфи - Заговор на Нуич-стрит
У Чиуна по этому поводу было иное мнение, и после случая в мотеле он неделю не разговаривал с Римо. Римо был единственным человеком, которому было не все равно, разговаривает с ним Чиун или нет.
Телевизор был установлен и переключен на канал с «мыльными операми». Через полчаса должен был начаться «Лоуренс Уолтерс», а после него – «Пока Земля вертится» и «Возвращение в Друри-виллидж.» На упражнения оставалось тридцать минут. Чиун заставил Римо заняться падением с одновременным продвижением вперед – одним из основополагающих приемов. Чиун утверждал, что такому падению нужно переучиваться всякий раз, когда улучшаются навыки обучаемого. Римо находил это утверждение абсурдным, пока не понял, что на вид простой акт падения и одновременного продвижения вперед имеет много различий и тонких вариаций.
Затем Римо принялся за упражнения для рук, торса, шеи, бедер, ног и закончил дыхательными упражнениями, которыми он занимался ежедневно в течение последних лет, с того самого времени, когда зажили ожоги на запястьях, лодыжках и на лбу, полученные на электрическом стуле. С тех пор Римо, который до этого звался Римо Уильямс, который был когда-то жив, у которого было другое лицо, который был полицейским, неожиданно приговоренным к смертной казни за преступление, которого он не совершал, к электрическому стулу, на который уже шестьдесят лет до этого не сажали полицейского, да и вообще поговаривали об отмене смертной казни, – с тех пор Римо каждый день выполнял дыхательные упражнения.
При этом он дышал так, как мало кто на свете: напрягая до боли легкие, растягивал их до предела, с каждым днем – все больше и больше, приучая кровеносную систему с каждым разом все более эффективно воспринимать все меньшее количество кислорода, соответственно перестраивая нервную систему.
Он был весь в поту, когда закончил. Приняв душ, Римо облачился в серый двубортный костюм и рубашку с галстуком в полоску, но, припомнив, как выглядели Бладнер и его люди, снял галстук.
– Чиун, я пошел на съезд. Что у вас сегодня на ленч?
– «Дон Даниш», – ухмыльнулся Чиун.
– Перестань издеваться!
– «Дон Даниш», – повторил, хихикая, Чиун. – Как можно есть пищу с таким названием?
– Чиун, я разобью телевизор! Я не шучу. Так чем ты меня будешь сегодня кормить?
– Рис, вода и три унции сырой рыбы, но не трески, она слишком жирная. Не смей есть чешую.
– Какого черта я стану есть богом проклятую чешую?
– Всякий, кто готов съесть «Дон Даниш», сожрет и рыбью чешую, – ответил Чиун. – Хе-хе!
– Хе-хе! Хорошо бы, чтобы перестали показывать «Пока Земля вертится»!
В зале Римо появился заблаговременно. На церемонию отбытия обычно собиралось мало народу – несколько делегатов с женами, действующий президент профсоюза со своими сотрудниками. Перед началом совершалась служба для верующих – иудаистов, протестантов и католиков. Никто из священнослужителей особенно не распространялся о Господе: речь в проповедях в основном шла о профсоюзном движении и сексе, о профсоюзном движении и социальном развитии, о профсоюзном движении и благотворительности.
Римо поговорил с делегатами, но никто ничего не слышал о новом здании на окраине Чикаго. Римо спросили, как идут дела в Нью-Йорке.
– Отлично, – отвечал Римо.
– Как поживает Эйб?
– Хорошо. Он отличный парень.
– Ага, отличный. А как Тони и Пол?
– Великолепно. Они сегодня будут здесь.
– Билли Донеску?
– У него все в порядке, но он не приехал.
– Я знаю, что он не приехал, – отвечал коллега-делегат, – он умер пять лет назад. А ты кто такой, черт тебя побери? Ведь ты не водитель!
– Не приставайте ко мне с этой чепухой, я водитель в душе, – ответил Римо.
Делегат обратился к начальнику охраны. Тот призвал на помощь двух охранников. Эти двое позвали еще пятерых, и Римо повели к выходу, но там произошло нечто непонятное: охранники попадали с болезненными повреждениями в паху, у начальника охраны оказалась сломанной ключица, их помощники-делегаты недосчитались нескольких зубов. Насвистывая, Римо направился обратно в зал.
– Настоящий парень, – сказал делегат. – Настоящий, хотя с виду и не скажешь. Эйб на этот раз нашел себе настоящего парня.
Слухи об этом – а действительно важные слухи и новости среди водителей расходятся моментально – дошли и до Эйба-Ломика Бладнера, который в это время готовился к важному вечернему заседанию на съезде. Новость принес делегат из Луизианы – рыжеволосый, ширококостный, с сильным акцентом. Время от времени Бладнер оказывал ему небольшие услуги.
– Ты молодец, – сказал южанин с усмешкой, – ты в самом деле молодец!
– В чем дело? – спросил Бладнер
– Твой новый бизнес-агент. Что за парень!
У Бладнера перехватило горло, и он откашлялся.
– Римо Джоунс? Он был на заседании?
– Так же наверняка, как и то, что мул – кастрированный жеребец!
«Ох уж эти южане, – подумал Бладнер. – Кастрировать беззащитных животных! Слава Богу, что они больше не делают этого с неграми!»
– Погоди, – сказал Бладнер. – Он нормальный парень, только с виду немного странный. Но и Джетро такой. Каждый ведет себя так, как захочет.
– Да, этот парень на все сто.
– Точно, он – гробовоз.
– Что такое «гробовоз»?
– А что такое «на все сто»?
– Это значит, что он настоящий парень.
– И гробовоз то же самое.
– Я таких, как он, раньше не встречал. Он на все сто.
Бладнер удивился:
– Ты это про Римо Джоунса говоришь?
– Ага.
– Эй, Пол, Тони! Вы слышали?
– Слышали, – донеслось из соседней комнаты, где телохранители играли в карты.
– Что ты еще знаешь, рассказывай, – предложил Бладнер.
– Вы, ребята из организации пятьсот двадцать девять – настоящие парни, – сказал делегат-южанин, – да, настоящие!
– Приходится, – ответил Эйб-Ломик Бладнер, – жизнь заставляет.
Глава шестая
На съезде, кроме Римо, присутствовали и другие люди, работающие на КЮРЕ, но, в отличие от него, они понятия не имели, кто их настоящий хозяин. По всей стране шел сбор информации, но куда ее направляли, никто не знал. За созданием суперпрофсоюза, которому под силу поставить страну на колени, следили множество глаз и ушей. И день ото дня эта информация, попадающая в конце концов в санаторий Фолкрофт, на стол доктора Харолда Смита, становилась все тревожнее. План монополизации всей транспортной системы Америки казался неуязвимым.
Один из служащих профсоюза, отвечающий за подготовку электронного табло для голосования в зале съезда, подметил, что чересчур уж гладко все проходит. Никто не пытался подстроить что-нибудь, никто не предлагал взяток, не появлялись неизвестно откуда взявшиеся электрики с непонятными документами. Шла обычная, рутинная проверка оборудования.
Этот служащий позвонил по телефону-автомату и рассказал обо всем человеку, который, как он говорил, писал книгу о профсоюзном движении. Служащего не особенно интересовало, для чего может понадобиться такая информация, лишь бы платили вовремя. А деньги поступали в срок, причем в конвертах, так что налоги с них можно было не платить.
Вице-президент авиакомпании время от времени позванивал одному из своих консультантов, который, похоже, работал на ФБР или что-то в этом роде, но вице-президента это мало интересовало. Консультант помог ему быстро подняться по служебной лестнице, так почему бы не оказать ответную услугу и не сообщить о том, что президент компании собирается подписывать какой-то странный контракт, о котором не знает остальное руководство? Суть контракта заключалась в том, что в течение месяца компания будет единственной действующей на всех авиалиниях, это профсоюз гарантировал в обмен на некоторые услуги. Пришлось заранее приобретать дополнительные авиалайнеры, чтобы справиться с критической нагрузкой. Очень странно, что профсоюз мог гарантировать такое. Еще более странным было то, что консультант вице-президента в последнее время интересовался именно такой информацией.
В Дулуте, штат Миннесота, главный бухгалтер высказал недовольство действиями своего работодателя – Совета профсоюза работников железнодорожного транспорта.
– Что за формулировка «в пользу профсоюзного движения»! Необходимо указать название профсоюза – получателя средств. А если это не ваш профсоюз, то прошу прощения, господа, я вообще не в праве вносить такие записи в финансовые документы. Если сделать так, как вы настаиваете, то после первой же проверки финансовыми органами нашей документации я вынужден буду провести значительную часть жизни за решеткой, не говоря уже о том, что навсегда лишусь лицензии на право работы по специальности.
В конце концов бухгалтер, поколебавшись, предложил свой вариант: до конца отчетного года, но не дольше, эти расходы вообще не фиксировать.
– Вот и отлично, – отвечал президент Совета, – нам больше недели и не понадобится.
