Майкл Кокс - Зеркало времени

— У вас был собственный учитель! Вы у меня первая горничная, получившая домашнее образование. А что собой представлял мистер Бэзил Торнхау?

— Человек великого ума, — отвечала я, — и вдобавок обладающий глубокой проницательностью и тонким вкусом.

— Судя по вашему отзыву, превосходный наставник. Все известные мне домашние учителя — занудные неудачники; но ваш мистер Торнхау, похоже, человек незаурядный во всех отношениях. Тем не менее он довольствовался скромным положением наставника маленькой девочки. Почему так, вы не знаете? У него не было другой профессии или более высоких амбиций?

Я не могла дать удовлетворительного ответа, поскольку почти ничего не знала о прежней жизни своего учителя. Я могла сказать лишь, что помимо педагогических обязанностей у мистера Торнхау были свои частные увлечения и он долгое время работал над монументальным научным трактатом.

— Ах! — воскликнула леди Тансор. — Свободный ученый! Я знаю такой тип людей. Вечно мечтают создать magnum opus,[3] что прославит их имя в веках. Теперь понимаю. Немногие из них достигают своей цели. Они кладут свои жизни на движение к ней, но она так и остается неосуществленной.

Она отвернулась и прижалась виском к оконному стеклу. Потом поднесла к стеклу палец и с отсутствующим видом принялась чертить на нем какой-то узор или череду букв.

После ужина миледи попросила меня почитать вслух другое произведение Феба Даунта, поэму под названием «Наследник. Современный роман в стихах».{1}

— Вы знаете эту поэму? — спросила она, вручая мне томик.

Я ответила, что пока еще не имела удовольствия познакомиться с ней.

— В таком случае мы обе получим удовольствие сейчас, — сказала она. — Ну что, приступим?

Я раскрыла книгу и начала читать.

Похоже, поэтический талант автора нашел естественное выражение в эпической форме. У меня сложилось впечатление, что «Потерянный рай», восхищавший меня с самого детства, когда меня с ним познакомил мистер Торнхау, всегда оставался непревзойденным образцом для мистера Даунта, пробовавшего свои силы в так называемой «большой поэзии». Употребляя данное выражение применительно к Мильтону, мы говорим о величайшем поэтическом даре, а равно о возвышенном характере предмета повествования; в случае же мистера Даунта слово «большой» надлежит понимать в буквальном смысле — судя по всему, он считал, что величие произведения определяется количеством написанных строк. Как следствие, прошел час с лишним, а я еще не добралась даже до середины второй из двенадцати песен.

— Вы утомились, Алиса? — спросила леди Тансор, когда я запнулась на особенно нескладном двустишии (наш бард отказался от строгой ясности белого стиха в пользу рифмованных двустиший, зачастую в ущерб смыслу).

— Нет, миледи. Я с превеликим удовольствием буду читать, сколько вам угодно.

— Нет-нет, — возразила она, — вы устали, я вижу. На сегодня вполне достаточно. Ну вот! Видите, какая я заботливая госпожа? Только не подумайте, что я ко всем своим горничным отношусь столь пристрастно — я ни к одной из них так не относилась.

Баронесса выжидательно посмотрела на меня, но я промолчала. Тогда она поднялась с диванчика, отошла от окна и остановилась у камина, задумчиво в него глядя, а немного погодя негромко промолвила:

— Нет. Я не всегда была столь пристрастна. Но вы, Алиса… — Миледи взглянула на меня через плечо. — Вы обладаете качествами, выделяющими вас среди остальных. — Она на миг умолкла, словно осененная какой-то мыслью. — Знаете, мне сейчас пришло в голову, что ваша ситуация имеет немало общего с ситуацией миссис Баттерсби. — Увидев мое недоумение, она коротко рассмеялась. — Я имею в виду, что сейчас она, как и вы, занимает общественное положение несколько ниже того, какого заслуживает по своему воспитанию и образованию, хотя в части последнего вы, конечно же, имели преимущества перед миссис Баттерсби — домашний учитель все-таки! Вы свободно владеете французским. Читаете романы и поэзию. Осмелюсь предположить, вы играете на фортепиано и поете, рисуете и пишете красками и обычно держитесь как леди. Я бы сказала, что вы и есть леди по рождению и воспитанию. Но тем не менее вы — несколько уподобившись умнейшему мистеру Торнхау, который с ваших слов выглядит истинным джентльменом, — служите в должности, не достойной ни ваших способностей, ни вашего происхождения. Ну не странное ли сходство?

— Вы не должны забывать, миледи, что у меня не было выбора, — сказала я, не на шутку обеспокоенная вопросительным выражением ее лица. — Когда умерла миссис Пойнтер — старая подруга моей матери, приютившая меня в Лондоне, — я осталась совсем одна, практически без средств к существованию. Крохотного процентного дохода с отцовских средств мне едва хватало на самые насущные нужды. Возвращаться во Францию я не хотела, а потому пошла в бюро по найму, и меня направили в дом мисс Гейнсборо, где мне повезло получить место.

— Действительно повезло, — согласилась миледи. — Вообще говоря, юная девица без малейшего опыта работы могла рассчитывать лишь на место служанки у какого-нибудь священника или мелкого торговца. Однако меня нисколько не удивляет, что вы произвели впечатление на мисс Гейнсборо — даму, судя по всему, весьма проницательную и разумную. Не сомневаюсь, у нее сложилось такое же мнение о вас, как у меня. Наверняка она тоже сразу увидела в вас особу незаурядную, а такие среди прислуги встречаются крайне редко.

Едва она закончила говорить, раздался стук в дверь и в гостиную вошел лакей с письмом на маленьком серебряном подносе.

— Это доставили вам, ваша светлость.

Он поклонился и повернулся, намереваясь покинуть комнату.

— Постой! — воскликнула леди Тансор. — Письмо надлежало отдать лично в руки! Где человек, принесший его?

— Не могу знать, миледи. Оно было подсунуто под переднюю дверь. А кто принес, никто не видел.

Я разглядела, что послание состоит всего из шести-восьми строк, но они оказали на мою госпожу сильнейшее действие. Начав читать, она смертельно побледнела, а когда закончила, нервно скомкала листок и засунула в карман.

— Пожалуй, я прогуляюсь по террасе перед сном, — сказала она, стараясь держаться так, словно ничего не случилось. — В спальне нужно вынести «ночную вазу», и, пожалуйста, Алиса, разожгите камин. Становится прохладно. Потом выложите на кровать мою ночную одежду и оставайтесь там до моего возвращения. Никуда не уходите. Вы меня поняли?

— Конечно, миледи, — ответила я, обрадованная возможностью услужить госпоже, хотя и озадаченная ее распоряжениями.

По-прежнему бледная и расстроенная, несмотря на все свои старания сохранять непринужденный вид, баронесса двинулась прочь, но у самой двери остановилась.

— Запомните мой приказ, Алиса, — произнесла она, не оборачиваясь ко мне. — Оставайтесь в спальне до моего возвращения.

Засим она отворила дверь и выскользнула в Картинную галерею, оставив меня одну во внезапно потемневшей комнате.

II

Появление мистера Торнхау

Когда миледи возвратилась с прогулки по террасе и я выполнила все свои обязанности, мне было дозволено удалиться.

Госпожа отослала меня довольно резким тоном — она казалась раздраженной, взволнованной и теперь, против прежнего, совершенно не расположенной к разговорам.

Перед уходом я спросила, хорошо ли она себя чувствует.

— Ну разумеется, — отрывисто произнесла она. — Не надо попусту полошиться, Алиса. Я этого не терплю.

— Я ничего такого не имела в виду, миледи, — сокрушенно сказала я. — Просто вы выглядите очень бледной. Не прикажете ли принести вам чего-нибудь перед сном?

Лицо у нее немного смягчилось, и она устало опустилась в кресло у кровати.

— Нет, ничего не надо. — Она вымученно улыбнулась. — Но благодарю вас, Алиса. Не многие мои горничные так заботились обо мне.

— Значит, они были не достойны занимать место вашей горничной, миледи, — выпалила я в порыве вдохновения. — Постоянную заботу о самочувствии вашей светлости я полагаю первейшей своей обязанностью.

— Это в высшей степени необычно для горничной, но, с другой стороны, вы необычная горничная. Доброй ночи, Алиса. Завтра утром в заведенное время, пожалуйста.

Поворачиваясь, чтобы уйти прочь, я заметила, что в глазах у нее стоят слезы.

По-прежнему озадаченная странным поведением леди Тансор, я около часа просидела за столом, записывая вечерние события в Секретном дневнике. Потом я улеглась на кровать и стала думать обо всем, что придет в голову.

Вскоре мои мысли снова обратились к мадам и к моему старому учителю, вызвавшему живой интерес у миледи.