Скотт Туроу - Судебные ошибки
Это была неплохая мысль, и Ларри записал ее в блокнот, хотя Мюриэл и Томми Мольто не выписали бы такой повестки. Большое жюри означало присутствие адвоката, который поднял бы вой, что порядочных белых людей хватают просто-напросто по наитию.
Эрно спросил, что еще думает Ларри.
— А что тут думать? Я не могу представить, чтобы Луиза держала здесь тотализатор, тем более что половина пассажиров летит в Лас-Вегас.
— Логично, — согласился Эрдаи.
— Ну а какие проблемы у тебя?
— Сейчас пока все спокойно. Главная наша головная боль — бродяги в зимнее время. Понимаешь, этой публике, которая обитает на улицах Норт-Энда, нужно забиться в какое-то теплое место. Они куда только не лезут — в туалеты, прячутся за каруселями для выдачи багажа. Воруют, пугают людей, гадят на пол.
— А проститутки?
Многие одинокие путешественники ищут женского общества. Молодая особа, вроде Луизы в служебной форме, могла их ублажать в обеденное время, в короткие перерывы, после работы, в глухие часы ночи, когда нечего делать. Но, как указал Эрдаи, проститутке здесь негде заниматься своим ремеслом.
— Помощи от тебя как от козла молока, — сказал Ларри.
Эрно уперся в щеку языком, что должно было означать улыбку.
— Собственно, — заговорил он, жестикулируя зубочисткой, — у меня, пожалуй, есть для тебя кое-что. Даже не знаю, стоит ли об этом упоминать. Есть у меня один малыш — ну, не малыш уже, парень. Даже не просто парень. Честно говоря, мой племянник, черт бы его побрал. Увидев его, ты вряд ли об этом догадаешься.
— Не настолько симпатичный?
— Нет, он симпатичный. Его отец был здоровенным красивым жеребцом. И он здоровенный красивый жеребец. Только у него другой цвет кожи.
— А, — произнес Ларри.
— Понимаешь, моя сестра... В детстве, когда я жил в Саут-Энде, все взрослые только и думали о том, как выдворить из города нубийцев. Видишь ли, они жили вокруг нас, и все считали, не нужны нам эти черномазые с их наркотиками и распутством. Fekete. По-венгерски это «черный». «Fekete!» вообще звучит проклятием. А тут еще девочки входят в возраст, когда им уже наплевать на маму, папу и всю католическую дребедень. Их представление о бурной жизни — немедля отдаться первому же черному малому, который с ними поздоровается. И моя младшая сестра Илона оказывается очень падкой на черное мясо.
Вот так и появляется на свет мой племянник. Родители не могут решить, кого убивать, себя или Илону. Тут старший брат, твой покорный слуга, начинает утешать их. Получается мыльная опера примерно в шестистах сериях. Время выслушать краткую версию у тебя есть? Иначе остальное будет непонятно.
— Будем считать его сверхурочным, — ответил Ларри.
— Ну так вот, малыш чернокожий, незаконнорожденный. Соседи знать его не хотят, он их и подавно. Сестра хочет сделать, как лучше, и только все портит. Отправляет его не в школу Святого Иеронима, а в бесплатную, так что парень не один там черный. Вскоре он связывается с другими, вступает в шайку, принимает наркотики. А я все это время будто держу руку в огне, пытаясь вытащить его оттуда. Первый приговор он получает за "т" и «синьку» — рецептурное болеутоляющее и сироп от кашля, дешевые наркотики в восьмидесятых годах до появления крэка, — я добиваюсь того, что приговор становится условным.
Только, знаешь, видимо, у черных это в генах. Он все катился вниз — я имею в виду наркотики. Перепробовал все. А способности у него прекрасные. Но вот расовая проблема все портит. Он ненавидит мать, презирает меня. Мы не можем сказать ему, как жить, потому что не знаем, каково быть черным в белой Америке. О, он может пересказать тебе любую идиотскую речь, какую ты только слышал. Я устраиваю его сюда на работу, но ему хочется быть руководителем, а не черномазым, стоящим возле металлодетектора. Кроме того, ему нужно повидать мир. Вступай в армию, так ведь? Через восемь месяцев его увольняют с лишением прав и привилегий — наркотики, — и мы отправляем его в Венгрию. «Мои корни не тут», — заявляет он и едет в Африку. Только, знаешь, что? Там никто не играет в баскетбол, он не выдерживает и недели. Возвращается и говорит, что готов стать взрослым. Решает, что хочет работать в фирме.
— В какой?
— В авиа. Видеть мир и получать за это деньги. Это совершенно нелепо, все авиалинии устраивают серьезную проверку и скорее возьмут на работу орангутанга, чем парня, судимого за наркотики. Но у меня уже много знакомых в транспортных агентствах. И я чуть ли не на коленях ползаю, но устраиваю его в «Тайм ту трэвел». Разрази меня гром, у парня все отлично. Коллинз — так его зовут — оканчивает курсы, получает лицензию агента бюро путешествий. Он любит ходить в пиджаке и галстуке. Любит общаться с людьми. Хорошо разбирается в компьютерах. Я уж думаю, может, все наладится, может, парень возьмется за ум. И само собой, он попадается с наркотиками и признается в торговле. Ему дают три года — добавляется первый приговор. Коллинз отбывает полтора. И теряет право работать в этом штате агентом бюро путешествий.
Клянусь, последнее злит его больше, чем полученный срок. Я говорю ему, хватит, уезжай от старых дружков. Лицензия его все еще действительна в тридцати шести штатах. Но конец ты уже знаешь. На прошлой неделе мне позвонили. Он сидит.
— За что?
— За торговлю героином.
— Много у него нашли?
— Шесть «зон», как они выражаются. Шесть унций[5].
— Скверное дело.
— Очень скверное. Это будет третья судимость.
Третий приговор за торговлю наркотиками сулил пожизненный срок без права условно-досрочного освобождения, если племянник Эрно не раскроет что-то обвинителям. Ларри все еще не мог понять, к чему этот разговор. У Эрно было много знакомых в бюро по борьбе с наркотиками, к которым он мог обратиться.
— Думаю, ему придется развязать язык, — сказал Ларри.
— Понимаешь, если Коллинз выдаст тех подонков, с которыми имел дело, его нашпигуют свинцом. Но кажется, у него есть еще что-то. Знаешь, он звонит мне при каждой возможности. Я даю себе слово не снимать больше трубку, но что тут поделаешь? Вчера он хныкал, злился и посреди разговора сказал, что видел что-то или слышал по твоему делу.
— По этому?
— Да. Говорит, что видел у одного человека ювелирное украшение. И думает, оно принадлежало одной из тех жертв.
— Которой?
— Я не спросил. Слышал, что ты приедешь, и пообещал, что скажу тебе. Честно говоря, я хорошо знаю Коллинза, и, возможно, это тюремный треп — Руби сказал Труди, та сказала Джуди. Но если там взаправду что-то есть, ты должен его вызволить.
— У меня проблем с этим не возникнет, — сказал Ларри, — только пусть даст верные сведения.
— Само собой, — сказал Эрно.
Ларри записал его имя — Коллинз Фаруэлл. Когда он вышел из здания, уже смеркалось, и самолет с логотипом «Транснэшнл» на хвосте взлетал с раскатистым ревом. Настроение у Ларри было приподнятое, он сам не знал почему. Потом до него дошло, что он должен позвонить Мюриэл.
6
15 мая 2001 года
Письмо бывшей судье
Вошедшая с дождя Джиллиан Салливан показалась Артуру Рейвену сдержанной и безмятежно красивой, как всегда. Она встряхнула зонтик в просторном холле фирмы «О'Грейди, Штейнберг, Маркони и Хорген» и отдала мокрый плащ. Ее короткие торчащие волосы слегка поникли на влажном воздухе, но шитый на заказ темный костюм выглядел безукоризненно.
Артур повел ее в зал для заседаний, где посередине стоял стол с крышкой из зеленого гранита с белыми прожилками. Из окон тринадцатого этажа здания корпорации Ай-би-эм река Киндл виднелась в угасающем свете дня узкой речушкой. Джиллиан позвонила Артуру накануне. Сказала, что им нужно обсудить одно дело, не уточняя какое, и закончила разговор еще одним извинением за грубость во время их последней встречи. Артур ответил, что этот инцидент забыт. По укоренившейся привычке он не придавал значения обидам, исходящим от женщин, а в данном случае даже винил себя в том, что вызвал у нее такую реакцию. Трудно ожидать от людей вежливости, когда намекаешь, что они были пьяницами или продажными.
Артур вызвал по телефону Памелу. Дожидаясь ее появления, спросил Джиллиан, работает ли она.
— Торгую косметикой в магазине Мортона.
— Ну, и как тебе там?
— Целыми днями произношу комплименты сомнительной искренности. Два раза в месяц получаю зарплату. Честно говоря, большая ее часть уходит на пополнение гардероба. Но чувствую себя компетентной. Косметика и одежда, пожалуй, единственное, в чем я хорошо разбираюсь, не считая законов.
— Ты всегда была очаровательной, — сказал Артур.
— Никогда не чувствовала себя очаровательной.
— О, там ты бывала царственной. Право же. Я обожал тебя.
Артур чувствовал себя словно школьник, стоящий возле стола учительницы, но его смущение лишь вызвало у Джиллиан беглую улыбку. Разумеется, «обожал» было не то слово. Увлечения Артура редко бывали столь невинны. Фантазии его были пылкими, страстными, снедающими. Большую часть жизни с тринадцати лет он примерно каждые полгода влюблялся в прекрасную, недосягаемую женщину, заполнявшую его сознание, словно мираж. Джиллиан Салливан, королева здания суда, обладавшая поразительной внешностью и отпугивающим умом, как нельзя лучше подходила для этой роли. Артур увлекся ею вскоре после того, как был назначен в ее зал. На заседаниях и совещаниях, находясь близко к судье, всегда утонченно одетой и сильно надушенной, он часто бывал вынужден класть блокнот так, чтобы скрыть начинающуюся эрекцию. Вряд ли он был единственным обвинителем, остро ощущавшим плотскую притягательность Джиллиан. Мик Гойя, как-то подпив в таверне у здания суда, наблюдал, как Джиллиан проходит мимо, холодная и изящная, как пальма. «Я бы стал трахать стену, — сказал он, — если б думал, что за стеной эта женщина».
