Ингер Фриманссон - Доброй ночи, любовь моя
– Чем могу быть полезен? – спросил Ханс-Петер.
Мужчина закрыл двери и затопал ногами, стряхивая снег.
Ханс-Петер снова осведомился, чем может быть полезен.
– Я пришел навестить кое-кого из ваших гостей, – сказал мужчина.
По тому, как он говорил, Ханс-Петер догадался, что посетитель пьян.
– Понятно, и как зовут гостя?
– Агнета Линд.
Ханс-Петер полистал журнал регистрации, имя было ему незнакомо, но он и прежде сталкивался с подобной ситуацией, когда законный муж искал свою неверную жену.
– К сожалению, у нас никого нет под этим именем.
– Не ври мне! Я знаю, что она здесь.
Ханс-Петер покачал головой. Следовало проявить особую тактику. Мужчина был высок и массивен, расстегнутое пальто слегка потерто, на шее – золотая цепь с амулетом.
– Она под другим именем зарегистрировалась, наверняка под другим.
– Да, такое возможно.
– Разве вы не обязаны требовать удостоверение личности?
– Нет.
Мужчина буквально раздулся от злости, но тут же отступил на несколько шагов и рухнул на диван. Закрыл лицо руками. Судя по звукам, он плакал.
– Мать твою... если бы ты знал, какое это унижение.
Ужасная ситуация. Что тут можно сказать? Любые слова окажутся фальшивыми. Ханс-Петер выжидал.
Мужчина еще некоторое время плакал, все тише и тише. Наконец поднял голову, лицо у него было распухшее и мокрое.
– Если я ее опишу... сможешь тогда ее узнать?
– Понимаете... мы должны защищать личную свободу наших гостей.
Но посетитель не слушал.
– Ей... тридцать восемь лет, хотя на вид не дашь, все считают, что она выглядит моложе. У нее густые крашеные волосы, рыжие, хотя не везде... а теперь этот мерзавец...
– А зачем вы хотите ее найти?
– Она моя жена, мать твою. Она здесь с любовником, мне, мать твою, ясно, что они здесь, я их накрыл. В записной книжке у нее стояло «Три розы», она никогда особенно смекалистой не была, ведь это же здесь «Три розы»? Так ведь ваша гребаная гостиница называется?
– Да, именно так. Но у нас не такая гостиница!
– Какая – не такая?
– Ну... не гостиница с плохой репутацией.
– И что с того?
– Ладно... но... у нас, во всяком случае, никто с этим именем не живет.
– А любовник... Я знаю, кто он, я его видел, он в очках, в шикарном прикиде, адвокатишка сраный, лежит где-то у вас, мою жену трахает, убью обоих!
Хансу-Петеру выкинуть бы мужика или позвать на помощь. Вот что ему следовало бы сделать.
Но он спросил:
– Кофе хочешь?
Он сделал мужчине бутерброд с креветками и заварил в большом термосе кофе. Мужчина недоверчиво надкусил бутерброд, несколько креветок упало на колени, он громко жевал, бросая быстрые взгляды вокруг. Надеюсь, что Ульф не объявится внезапно, подумал Ханс-Петер. Ульфу такая инициатива не пришлась бы по вкусу. Не очень-то хорошо это выглядит: завалился не пойми кто в гостиницу и устроился тут в холле как у себя дома.
Мужчина, выпив кофе, немного успокоился. Хансу-Петеру хотелось верить, что он скоро уйдет.
– Вкусно! – сказал мужчина и проглотил последний кусочек бутерброда. – Необыкновенно теплый прием, я бы так сказал.
– Спасибо.
– Меня зовут Бьерн. Бьерн Линд.
Хансу-Петеру не было дела до его имени. Он не желал знакомиться с этим человеком. И все же вступил в беседу против своей воли, такое часто с ним случалось, ситуация затягивала его, хотя он и мог бы того избежать.
– Сколько вы женаты? – услышал он собственный голос.
– Да уж пару лет.
– А сейчас между вами, по-видимому, не очень все ладно?
– Я, во всяком случае, считаю, что все в порядке.
– А она?
– Не знаю. Я никогда не слышал, чтобы она прямо так жаловалась.
– А про развод речь не заходила?
– Да ни разу. Но я знаю, что у нее кто-то есть, такое всегда чувствуешь. Говорит, что в кино идет с подругой, а на самом деле...
– А может, она и правда в кино?
– Ни хрена она не в кино!
– Ты кем работаешь?
– У меня свое дело. Фирма по доставке, у меня несколько машин. Она у меня товары развозила, так мы и сошлись.
Одна рыбка всплыла к поверхности и глотнула воздуха. Иногда они всплывали, когда им требовался дополнительный кислород. Ханс-Петер раздумывал, знают ли рыбки, что они изолированы. Они ведь могли видеть сквозь воду и стекло. Когда к ним приближалась Ариадна, они все подплывали к поверхности, понимали, что она принесла корм, они ее узнавали.
– Если твоя жена встречается с другими, может, на это есть причина?
– Какая еще причина?
– Откуда я знаю какая. Но видать, она не очень довольна вашими отношениями. Мне, во всяком случае, так кажется.
– Разве может жизнь всегда быть усыпана розами?
– Нет, конечно.
– Хотя может. В «Трех розах», ха-ха.
Ханс-Петер рассмеялся.
– А ты-то? – спросил мужчина. – Сам-то женат?
– Был.
– Тогда видишь, какое это говеное дело.
– Вижу, – вздохнул Ханс-Петер.
– Это она свалила или ты?
– Никто не свалил. Мы... как бы сказать... переросли друг друга.
– А мы с Агнетой, мы...
– А поговорить не можете? Потому что пока можешь поговорить...
– Смотря что считать разговором.
Мужчина замолчал. Взял газету и стал листать, только для того, чтобы занять руки. Кто-то прошел по коридору и стал подниматься по лестнице. А если среди постояльцев и вправду есть Агнета Линд? А если она сейчас появится с любовником? Ханс-Петер попытался припомнить, кто зарегистрировался сегодня вечером, как они выглядели, была ли среди них женщина с рыжими волосами? Он не помнил такой.
– Ладно. – Бьерн Линд с усилием поднялся. Он казался совершенно трезвым. – Я пошел. Тебе огромное спасибо. Не знаю за что, но спасибо. За бутерброд, прежде всего.
* * *Ему больше не читалось. Слова сливались и плясали перед глазами. Ханс-Петер помыл чашу и тарелку, сполоснул термос. На него навалилось уныние, хотя он и не мог понять почему. Он хотел, чтобы ночь поскорее закончилась, хотел пойти домой и лечь спать. У него заныли суставы, словно он заболевал.
Глава 9
После долгого перерыва девчонка снова стала навещать ее. Она изменилась. В ней появилось что-то незнакомое, что-то такое в осанке. Будто позвонки распрямились, будто она прогулялась в себя и там нашла маленькую Жюстину, такую, какой она была раньше. И она держала эту маленькую Жюстину перед собой как щит, когда входила в палату.
Да, даже походка ее изменилась, она перестала осторожно ступать на цыпочках, как делают родственники больных, просто распахивала дверь и входила. Обычно она придвигала к кровати стул, противно скрежетнув им по полу, и сидела совершенно неподвижно, прямая как ствол и отстраненная. Сидела, уставившись на нее тем самым коварным взглядом, который был у нее когда-то раньше.
Флору охватывало странное чувство. Одеяло на груди наливалось тяжестью, но главное, в эти моменты к ее телу словно возвращались прежние ощущения, как до удара. Она закрывала глаза, притворяясь, будто спит, но время от времени все же сквозь ресницы поглядывала, как там девчонка, сидит все в той же позе или нет. Она не могла не следить за ней.
Она обнаружила, что прислушивается, не слышно ли шагов девчонки, даже по ночам. Если бы она могла убедить чертовы белые брюки, что не желает принимать посетителей. Никого. Даже самых близких родственников.
Первое время в больнице Флора находилась без сознания и не знала, что ее кто-то навещает. А когда стала потихоньку приходить в себя, обнаружила возле своей кровати девчонку. Услышала, как тонкий детский голосок зовет, молит:
– Видишь меня, Флора? Слышишь меня?
Язык во рту застрял засохшей коростой.
В комнате было светло, вошла медсестра.
– Она понимает, что я говорю?
Медсестра посмотрела на нее, а потом они с девчонкой вместе вышли из палаты. Флора попыталась поднять руку, чтобы откинуть простыню. Она хотела встать, найти зеркало и посмотреть, что с ней сталось. Они, наверное, накачали ее наркотиками, она не помнила, как сюда попала.
Но поднять руку не получилось.
Рука даже не шевельнулась.
В первое время они все проверяли ее, брали анализы. Каждый день возили в лабораторию и на рентген. Они загоняли ей в руки иголки, тыкали разными инструментами в пятки и все спрашивали, неужели госпожа Дальвик и правда ничего не чувствует, ни малейшего прикосновения?
Со временем они сдались.
Ее ремнями привязали к носилкам, и двое санитаров выкатили ее на улицу, она впервые за долгое время ощутила свежий воздух, вот тогда-то по-настоящему и поняла, что жизнь закончилась. Когда машина «скорой помощи» развернулась и поехала, она краем глаза увидела очертания огромного здания больницы и вспомнила вой сирен.
В доме для престарелых никакой спешки не было.
* * *Иногда по ночам она чувствовала некое присутствие. Будто к ней вернулся Свен. Он был сильный и молодой, как когда-то, в самом начале. Она хотела натянуть на голову одеяло, чтобы он не видел ее такой, состарившейся и униженной. Уходи, хотела она крикнуть ему. Уходи к своей француженке.
