Майкл Коннелли - Пылающая комната
– А ты где выросла, Люси?
– В разных местах. Семья отца жила здесь, а мать была из округа Ориндж, точнее, из Эль-Торо. В сороковых родители отца перебрались в Чавес-Равин. В конце концов они поселились в Уэстлейке, где я и родилась. Но росла я в основном в районе Вэлли. Городок Покеима.
Босх кивнул:
– Значит, вряд ли ты фанатка «Доджерс».
– Никогда не была ни на одной их игре и не собираюсь, – ответила Сото. – Мой отец меня бы убил, если бы я туда пошла.
Они имели в виду самый скандальный захват земель в летописи Лос-Анджелеса, и Босх, хорошо знавший этот эпизод, всю жизнь старался примирить свою любовь к бейсболу с безобразной историей, случившейся на том самом поле, где во времена его детства подавали Сэнди Коуфакс и Дон Дрисдейл. Босху порой казалось, что на всем лучшем, что существует в этом городе, можно найти какой-нибудь уродливый шрам, надежно спрятанный от посторонних глаз.
Долгие годы Чавес-Равин был бедным районом мексиканских иммигрантов, которые селились в разбросанных среди холмов лачугах и старались закрепиться на новой родине, где остро нуждались в их руках, но не особенно радовались им самим. Конец Второй мировой войны принес новое процветание городу и дополнительные средства на строительство жилья для бедняков. План заключался в том, чтобы временно выселить всех из Чавес-Равина, сровнять его с землей и на его месте возвести маленький город-сад с высотными домами, куда вернутся бывшие обитатели трущоб. Этому проекту даже дали красивое название в стиле «американской мечты»: Элизиум-парк.
Одни покинули район добровольно, других выселили силой. Дома, церкви, школы – все превратили в мелкий щебень. Но новые высотки так и не построили. Времена изменились, и на строительство жилья для бедноты навесили ярлык «социализм». Очередной мэр обозвал его «антиамериканской блажью». Он считал, что высокий статус города лучше подкрепить профессиональным спортом: это разрушит репутацию Лос-Анджелеса как колонии киношников и дальнего форпоста на окраине страны. Бруклинские «Доджерс» переехали на запад, и на месте жилого комплекса возвели сияющий бейсбольный стадион. Бывшие жители Чавес-Равина в конце концов разъехались кто куда, затаив обиду на городские власти, а Элизиум-парк так и остался лишь на бумаге.
Босх хранил молчание, пока они не пересекли Бойл-авеню и не подошли к двойным дверям здания, где когда-то располагался «Мариачи-отель». Дверь была заперта, а рядом висела табличка с кнопками и списком апартаментов. Сото взглянула на Босха.
– Хочешь войти?
– Почему бы нет.
Она нажала кнопку рядом с надписью «Служебное помещение». Дверь сразу зажужжала и открылась: никто не спросил, кто они и куда идут. Босх поднял голову и взглянул на камеру, висевшую над входом.
Сото отворила дверь, и они вошли в вестибюль. На соседней стене под стеклом висели карта района и план здания. Босх рассмотрел сначала карту района и обнаружил, что реставрация гостиницы шла параллельно с укрупнением. Три строения объединили в один комплекс. Передний дом – первоначальный отель «Бойл», помеченный на планах девятнадцатого века как «дом Каммингса», – превратили в деловой центр, а два других – в жилые корпуса. Гарри перешел к плану здания и увидел длинный список арендаторов, чаще всего с пометкой «адвокат».
Босх заметил лестницу справа от двери и начал подниматься наверх.
– Администрация на первом этаже, Гарри, – напомнила Сото.
– Я знаю, – ответил Босх. – Заглянем к ним позже.
На втором этаже они обнаружили стеклянные двери трех офисов, в двух из которых располагались адвокаты, а на стекле имелись надписи «Se Habla Español»[5]. Третье помещение сдавалось в аренду.
Босх шагнул назад и оглядел коридор. Он был чист и ярко освещен – ничего похожего на то, что ему приходилось видеть здесь во время прежних посещений. Детектив вспомнил грязные комнатушки и общую уборную в конце коридора, где разило, как в сточной канаве. Его порадовало, что здание изменилось к лучшему и запустению пришел конец.
Гарри стал подниматься на следующий этаж, и Сото пристроилась за ним. На третьем этаже оказалось еще несколько офисов, половина из которых пустовала. Босх подергал дверь с надписью «На крышу» – она открылась. Он с разбегу преодолел еще один пролет лестницы, поднимавшейся под купол. Сото старалась не отставать.
Из купола открылся круговой обзор на соседние кварталы, в том числе отличный вид на мост и центральную часть города. Босх заметил серую полосу реки и трамвайные рельсы, опоясывавшие деловой центр. Повернувшись на восток, он посмотрел на площадь. Сверху было видно, как несколько музыкантов укладывали свои инструменты в минивэн: они уже получили свой ангажемент.
– Думаешь, стреляли отсюда? – спросила Сото.
Босх покачал головой:
– Сомневаюсь. Слишком открытое место. И стрелять пришлось бы под большим углом.
Гарри поднял руки, сжав воображаемую винтовку и нацелив ее на метро. Он мысленно кивнул. Да, угол наклона был слишком острым, чтобы пуля пробила инструмент Мерседа и попала ему в грудь.
– К тому же этот купол явно реставрировали. Десять лет назад тут все было по-другому.
Босх заметил мужчину, одиноко сидевшего на скамейке посреди площади. Тот поднял голову и посмотрел на Босха. Потом дверь внизу открылась, и по лестнице торопливо взбежала женщина, тараторя что-то на испанском. Сото шагнула ей навстречу, показывая свой жетон. Женщина говорила слишком быстро, чтобы Босх мог разобрать слова, но этого и не требовалось. Он и так знал, что она недовольна их появлением на крыше.
Сото перевела ее слова:
– Это миссис Бланка. Она говорит, что нам нельзя находиться здесь и мы должны пройти к ней в офис. Я сказала, что мы очень сожалеем.
– Спроси, работала ли она здесь до реставрации.
Бланка покачала головой и ответила «нет» прежде, чем Сото перевела его вопрос.
– Вы говорите по-английски? – поинтересовался Босх.
– Немного да, – отозвалась Бланка.
– Хорошо, отвечайте как вам удобнее. Это здание находится под охраной государства, не так ли? Как исторический памятник?
– Да, у него статус памятника архитектуры. Построен в тысяча восемьсот восемьдесят девятом.
– А что случилось с гостиничными книгами после реставрации?
Миссис Бланка смущенно замялась, и Сото перевела ей вопрос.
– Она говорит, что всю бухгалтерию и журнальные записи отеля сдали в Историческое общество. Сейчас они хранятся в городском архиве, но есть планы выставить их здесь.
Босх кивнул. В отчете Родригеса и Рохаса не упоминалось о том, чтобы кто-то ходил по номерам гостиницы и опрашивал жильцов об увиденном или услышанном ими во время стрельбы на площади.
Гарри считал, что это ошибка.
Глава 9
Босх допоздна задержался в офисе, перечитывая сводки и отчеты из «книги убийств» и записывая приходившие ему в голову замечания и вопросы. По средам его дочь проводила вечера на занятиях в Учебном корпусе, устроенном при Голливудском отделении полиции. Это была открытая группа для старшеклассников, подумывавших о карьере в органах правопорядка. Там они знакомились с повседневной работой полиции, участвовали в «экскурсионных» патрулях и тому подобных мероприятиях. Обычно на это уходил целый вечер, и Босх не видел смысла возвращаться домой, хотя рабочий день, начавшийся еще затемно с телефонного звонка Краудера, получился очень длинным.
После работы огромное, с футбольное поле, помещение отдела полностью опустело, и Босх наслаждался тишиной внутри и темнотой снаружи. Время от времени он поднимался с места и прохаживался по всему залу, заглядывая в чужие отсеки и интересуясь тем, как другие детективы обставляют и украшают свои столы. Он заметил, что многие его коллеги избавились от неуклюжих казенных кресел и заменили их на дорогие современные модели с регулируемыми подлокотниками и анатомическим изгибом спинки. Неудивительно, что перед тем, как уйти домой, матерые детективы прикручивали свои роскошные кресла к столам с помощью велосипедных замков.
Босху все это казалось довольно грустным. Не только потому, что даже здесь, в отделении полиции, никто не мог гарантировать сохранность личной собственности, но и потому, что сама полиция все больше превращалась в канцелярское учреждение. Клавиатуры и сотовые телефоны стали главными инструментами современных следователей. Детективы сидели в креслах за «штуку» долларов и носили модные ботинки с кисточками. Прошли временами толстых, не знавших сноса подошв и уличной работы без оглядки на начальство, когда девизом детектива было «двигай задницей и стучись в двери». Прогулка по отделу настроила Босха на меланхоличный лад, напомнив о том, что ему и правда пришло время заканчивать свою карьеру.
Поработав до восьми, он убрал материалы дела в свой портфель, вышел из здания и направился по Главной улице в «Никель Дайнер». Он сел за отдельный столик и заказал стейк и бутылку «Ньюкасл». В последнее время Босх снова привык есть один. Его отношения с Ханной Стоун закончились в начале года, и теперь по вечерам он был предоставлен сам себе. Гарри хотелось пролистать пару документов из прихваченной папки, но он решил, что не стоит портить еду мыслями о работе. Он немного поболтал с Моникой, хозяйкой кафе, и она угостила его горячим пончиком с кленовым сиропом за счет заведения. Это вызвало у него новый прилив сил, и Босх подумал, что ему рановато идти домой, в пустую квартиру.
