Андрей Бондаренко - Купчино (Трилогия)
— Не иначе, подарок Судьбы, — жадно сглатывая похотливую слюну и старательно оглядываясь-озираясь по сторонам, тихонько пробормотал Эдуард Михайлович. — Вокруг — ни души…. А тело потом можно будет спрятать. Например, в подвале этого «долгостроя». Или же по-простому закидать строительным мусором, которого здесь в избытке…. Привет, малышка! — громко поздоровался, подпустив в голос медовой патоки. — Играешь? А не скучно-то — одной?
— Скучновато, — приподняв кудрявую голову и лукаво улыбнувшись, согласилась девчушка.
— А можно — и мне с тобой?
— Можно. Вон — дырка в заборе. Пролезай, дяденька…
Через полторы минуты Конкин оказался на территории недостроенного жилого комплекса: подошёл к песчаному холмику, ещё раз огляделся по сторонам, а после этого вкрадчиво поинтересовался:
— Как тебя зовут, пигалица?
— Шуа, — странным образом прошелестело в его ушах.
— Как-как?
— Шу-а-а-а…
— Словно зимняя вьюга пропела…
— Ага, похоже, — согласилась девчонка. — Словно вьюга, метель или пороша. Или же все они — общим хором…. Так мы будем играть?
— Обязательно будем…. Только как — без совочков и…э-э-э, формочек для куличиков?
— У меня всё есть. Там, — мотнула в сторону своими симпатичными бантиками-косичками Шуа. — Пойдём, дяденька в кепочке, поможешь мне принести.
— Конечно, пойдём…
Эдуард — на ватных ногах — шагал вслед за худенькой девчушкой, а в его непутёвой голове бились жаркие и возбуждённо-бестолковые мысли: — «Ох, уж, эти бантики «в горошек»! Ничего более завлекательного не видел в своей жизни. Готов идти за ними куда угодно: хоть на край Земли, хоть к сковородкам Адским…».
Шуа повернула за угол «долгостроя» и, не оборачиваясь, проследовала за приоткрытую ржавую металлическую дверь, ведущую, судя по короткой бетонной лестнице, в подвальное помещение.
«Это — Судьба!», — монотонно застучало в голове. — «Судьба, Судьба, Судьба, Судьба…».
В подвале царил вязкий сизо-лиловый полусумрак.
«Плохой и страшный цвет», — внутренне передёрнулся Эдуард Михайлович. — «Нездешний и потусторонний какой-то. Словно бы сама Госпожа Смерть ненавязчиво бродит где-то совсем рядом…. Сзади что-то стукнуло-щёлкнуло. Это дверь захлопнулась. То бишь, закрылась на замок…. О-па! Вокруг стало светло-светло. Только откуда идёт этот мягкий светло-жёлтый свет — непонятно…».
Шуа, скрестив тоненькие ручонки на груди, стояла у противоположной бетонной стены: стояла, смотрела на него и улыбалась. Только глаза теперь у девчонки были не светло-голубыми и доверчивыми, а угольно-чёрными, неподвижными и равнодушными. Да и её злую насмешливую улыбку никак не тянуло называть — «детской».
— Гав-в! — раздалось где-то рядом.
Конкин заинтересованно повернул голову на звук и недовольно поморщился: возле кучи битого кирпича сидел и добродушно таращился на него низкорослый чёрный скотч-терьер.
— Этой мой верный Страж, — охотно пояснил мелодичный голосок. — Так зовут этого славного пёсика…
«Страж, понимаешь. От горшка — два вершка…», — мысленно усмехнулся Эдуард. — «Значится так. Сейчас, мягко-мягко улыбаясь, подойду к собаке. Одного удара каблуком по голове должно хватить…. После этого кинусь к девчонке и слегка придушу. Пока — только слегка. Потом раздену её и разложу. А в рот носовой платок затолкаю — чтобы не кричала, когда придёт в себя…».
В ушах резко щёлкнуло, а перед глазами поплыли, неуклонно расширяясь, жёлто-фиолетовые круги. А ещё ярко-алые и изумрудно-зелёные спирали, неуклонно переплетаясь между собой, замелькали. Круги — расширялись. Спирали — переплетались. Всё расширялись и переплетались. Переплетались и расширялись…
Когда же все они (круги-спирали), наконец-таки, пропали, то никакой девчушки с бантиками «в горошек» у бетонной стены уже не было. Более того, на её месте стояла, небрежно опираясь на кривой чёрный посох, древняя старуха в драных лохмотьях, по которым шустро ползали-шевелились жирные молочно-кремовые вши. А ещё у старой карги наличествовал приметный нос: длинный, крючковатый, очень мясистый и весь усыпанный крупными разноцветными бородавками.
— Разыграли, значит? — неуверенно выдохнул-предположил Конкин. — Ну, да, конечно. Меня на зоне предупреждали, что, мол, в Купчино хватает — всяких шутников и доморощенных мистификаторов…. Ладно, уели. Спасибо за науку…. Пойду я. Чай, и другие дела отыщутся…
Эдуард Михайлович попытался развернуться на сто восемьдесят градусов и с ужасом осознал, что ноги (да и другие части тела), его больше не слушаются. Совсем. Вот и правая ладошка безвольно разжалась, а старенький чемодан — с громким стуком — упал на бетонный пол.
— Другие дела? — насмешливо прошамкала беззубым ртом противная старуха. — Это ты, милок, малость размечтался. Нет у тебя больше дел. Да и быть не может. Никаких. Ни больших, и ни малых. Ни важных, и ни пустяковых. И не будет никогда. Дошалился ты. А ещё и допрыгался, — резко вытянула вперёд правую руку…
Из кончика смуглого морщинистого пальца выскочила-вылетела крохотная изумрудно-зелёная искорка. Вылетела и, описав крутую дугу, тихонько прикоснулась ко лбу Конкина.
Эдуард Михайлович, потеряв остатки воли, плавно и медленно опустился на колени, даже и не пытаясь дать происходящему мало-мальски разумное объяснение.
Чёрный лохматый пёс, тем временем, принялся планомерно и неуклонно «раздуваться» во все стороны. Всё «раздувался» и «раздувался», пока не превратился в высоченного желтоглазого монстра с тёмно-багряной кожей и длиннющими руками-лапами, оснащёнными кривыми жёлто-чёрными когтями.
Монстр, брезгливо и небрежно передёрнув мускулистыми плечами, широко раскрыл почти безгубую пасть, демонстрируя множество острых зубов-клыков. А потом, сделав несколько широких шагов, уверенно склонился над Конкиным.
Кожу лица тут же опалило болезненно-жарким дыханием, а где-то в голове — видимо, на уровне подсознания — зазвучал чей-то язвительный голос: — «Напрасно ты, мил-человек, встретившись с Войпелем, подумал про откушенную и проглоченную голову. Совсем, даже, напрасно. А после этого ни через левое плечо трижды не сплюнул, ни по дереву не постучал. Беду, получается, накликал. И поделом — гнидёнышу…».
Глава десятая Беспокойное утро
Он проснулся с острым ощущением новизны.
«Правильное такое ощущение, братец», — сладко позёвывая, согласился мудрый и рассудительный внутренний голос. — «Ёмкостное, цельное и совершенно-логичное. Во-первых, понедельник, как известно, является первым днём недели. Во-вторых, твои отношения с Ольгой, судя по всему, выходят на другой уровень…. На другой? На правильный и единственно-верный, выражаясь напрямик. На тот, который должен был состояться ещё двенадцать лет тому назад…. Ладно, дружище, не вини себя и не терзайся без толку: как говорится, лучше поздно, чем никогда. Ошибки, они для того и существуют-совершаются, чтобы потом их исправлять. Причём, с немалым усердием, прилежанием и даже — в отдельных случаях — с удовольствием. Философия, однако…. А, в-третьих, у тебя сегодня, как-никак, дебют: на славном «ментовском» поприще, я имею в виду. Недовольно морщимся? Ладно, скажу по-другому: дебют — в качестве полноценного и почти официального сыщика…. Почти официального? Ну, да. Ведь приказ о твоём назначении «на должность» будет подписан только в среду-четверг, не раньше. Тем не менее, подполковник Сомов чётко сказал, мол: — «Сразу же, майор Яковлев, приступай к работе. То бишь, к Службе. Заявление о приёме в непогрешимые Ряды написал, заявку на рабочую и парадную форму в ОХЧ отнёс, и вперёд — за громкой славой и разлапистыми орденами…. Ну, это в том смысле, что незамедлительно и плотно приступай к «альтернативке». Только на совесть, шалопай мечтательный, копай. Без дураков, лени и легкомысленного подхода…».
— Без дураков, так без дураков. Сделаем, ясен пень, в лучшем виде, — вылезая из кровати, пообещал Сергей. — Правда, Кеша?
— Мяу? — лениво уточнил чёрно-белый кот, облюбовавший старенькое продавленное кресло, мол: — «Что, уже есть конкретный план?».
— Не то — чтобы чёткий план. Но вполне даже реальное, на мой взгляд, мероприятие…. Кстати, доброе утро.
— Мур-р, — подтверждающе дёрнув правым пятнистым ухом, согласился Иннокентий, а после этого добавил: — Мяу-у-у…
— Считаешь, что кровать у меня — насквозь неправильная? — хмыкнул Сергей. — Мол, узкая, старенькая и неудобная? И надо бы её — в срочном порядке — поменять на новую и двуспальную? Ну-ну, твои бы слова, приятель, да Богу в уши. Вернее, мурканье…
Он посетил туалет, накормил кота, сделал пятнадцатиминутную лёгкую зарядку, принял контрастный душ, а после этого позавтракал: так, совершенно ничего особенного — классическая яичница из четырёх яиц и бутерброд с тушёной лосятиной.
