Стивен Хантер - Сезон охоты на людей
И как только он рывком головы сбросил очки, перед ним оказался его старинный враг. Боб увидел снайпера, стоявшего, сгорбившись, позади лежавшего почти горизонтально поваленного дерева; очертания его фигуры можно было распознать лишь с трудом, поскольку арктическая камуфляжная одежда почти сливалась с серовато-белым снегом, и лишь четкий и резкий контур винтовки становился все короче, поднимаясь навстречу Бобу.
"Столько лет…" – подумал он, фокусируя зрение так, чтобы видеть четкое перекрестье прицела, прикидывая поправку на нисходящее направление стрельбы, а потом, уже помимо его воли, когда перекрестье стало таким олицетворением четкости, что, казалось, заполнило собой всю вселенную, спусковой крючок подался назад, и он выстрелил.
* * * * *
Пулю, которая попадает в тебя, никогда не слышишь.
Соларатов приготовился стрелять. Его подгоняло возбуждение, возникшее оттого, что он доподлинно знал: все, с противником покончено. Он задержался лишь на секунду, для того чтобы прикинуть поправку на новую дистанцию. А в следующий миг понял, что человек, находившийся выше него на склоне, целится – невероятно! – прямо в него.
Он совсем не почувствовал боли, только сотрясение.
Ему показалось, что он оказался в эпицентре взрыва. Затем время остановилось, он на несколько мгновений покинул вселенную, а когда вернулся обратно, то был уже не вооруженным человеком, направлявшим винтовку в цель, а человеком, который лежал на спине в холодном снегу, густо обрызганном кровью. Его собственное дыхание поднималось к небу неровным белым облачком, в которое, словно сигналы бедствия, были вкраплены красные струйки.
Совсем рядом с ним какой-то пьяный неумело играл на сломанном аккордеоне, а может быть, на фисгармонии. Музыка не имела никакой мелодии и вся сводилась к негромкому, резкому, скулящему посвистыванию и булькающему хрипу. Рана навылет в грудь. Левая сторона, левое легкое уничтожено, кровь вытекает из обеих ран, входной и выходной. Повсюду кровь.
Несовместимые с жизнью внутренние повреждения. Смерть совсем рядом. Смерть подходит все ближе. Наконец-то смерть, его старый друг, придет, чтобы забрать его с собой.
Соларатов моргал, не веря случившемуся, и пытался понять, какая же алхимия могла позволить добиться такого результата.
Его жизнь вспыхнула и отлетела, расплылась в неясной дымке, ушла прочь и вернулась обратно.
"Со мной покончено", – подумал он.
Потом ему в голову пришла другая мысль: хватит ли у него сил, чтобы поднять винтовку, выбрать позицию и дождаться появления этого человека, прежде чем он истечет кровью? Но ведь этот человек определенно не станет совершать дурацких поступков.
А следующая мысль была о том, что его задание само переопределило себя.
Убивать человека, который убил его самого, бессмысленно. У него все равно нет ни единого шанса на спасение. И поэтому остался единственный выбор: провалить задание или выполнить его.
Соларатов заставил себя приподняться, увидел дом в пятистах метрах, за покрытыми снегом деревьями, и почувствовал, что сумеет это сделать. Он сумеет это сделать, потому что стрелок сейчас будет неподвижно лежать в укрытии, не уверенный в том, что ему действительно удалось прикончить снайпера.
Он сможет пробраться к дому, войти туда и при помощи вот этого маленького пистолета "глок" закончить ту работу, которая убила его.
Таким будет наследство, которое он оставит миру: он закончил последнюю работу. Он выполнил ее. Он добился успеха.
Черпая силы неизвестно откуда, сам изумляясь тому, насколько все это ясно для него, он направился по зимней стране чудес к дому, отмечая свой путь кровью.
* * * * *
Суэггер лежал, укрывшись за камнем. Он вспоминал то, что видел в окуляре: сетка, на которой он так усиленно сфокусировал свое зрение, что перекрестье стало большим и тяжелым, как кулак, была нацелена низко, на ствол дерева, за которым прятался Соларатов, потому что при стрельбе вниз нужно брать ниже; значит, пуля должна была попасть в середину груди – это хорошая крупная мишень. Но все это не так просто: согласно инструкциям прошлого владельца винтовки, прицел был обнулен на расстояние в пятьсот метров, но ведь не исключено, что человек, который пристреливал эту винтовку, держал ее немного иначе, не совсем так, как Боб. А возможно, на пути пули торчала какая-нибудь ветка, сучок, неразличимый при десятикратном увеличении прицела. Вполне возможно, что как раз в момент выстрела налетел порыв ветра, который он не почувствовал, случайный вихрь, переваливший через горный хребет.
И все же картина, которую он видел в прицеле, была идеальной, настолько идеальной, насколько вообще могла быть. Он целился именно туда, куда следовало, и если то, что он сделал, можно было назвать выстрелом, то результат, безусловно, нужно было назвать попаданием.
Чуть-чуть высунувшись из-за камня, скособочившись, Боб посмотрел вправо. Он пытался найти огневую позицию своего врага, но сейчас, под другим углом, это было довольно трудно. Поэтому он лишь внимательно осмотрел сектор, в котором должна была находиться огневая позиция Соларатова, и не заметил там никакого движения, вообще ничего. В конце концов ему удалось найти упавшее дерево, с которого, он был твердо в этом уверен, стрелял его враг, но и там не наблюдалось ни единого признака, говорившего о присутствии русского снайпера. Пятно чуть подальше могло быть кровью, но, конечно, могло ею и не быть. Это мог также быть и черный камень, и большая сломанная ветка.
Боб опустил винтовку, надвинул на глаза очки ночного видения и некоторое время рассматривал зеленую мглу. Но она оставалась однородной, ее так и не прорезала яркая вспышка лазерного луча.
"Я попал в него?
Он мертв?
Сколько времени я должен ему дать?"
В его мозгу пронеслась дюжина вероятных сценариев. Соларатов мог переместиться на запасную позицию. Он мог уйти куда-нибудь в сторону. Нельзя исключить возможности того, что он уже приближается. А еще он мог прямо сейчас направиться к дому, уверенный в том, что запер Боба в ловушке.
Последний вариант казался наиболее логичным. В конце концов, его заданием было убийство женщины, а не Суэггера. Смерть Суэггера для его задания не имела никакого реального значения; все дело было в Джулии.
А если он будет убивать ее в присутствии свидетелей, то обязательно убьет всех.
Боб глубоко вздохнул.
В следующее мгновение он вскочил на ноги и стремительно перебежал на несколько метров вниз. Он двигался зигзагами, изгибая тело в разные стороны, делая большие прыжки, и на бегу высматривал новое укрытие. Он старался сделать так, чтобы в него было как можно труднее попасть, отчетливо сознавая при этом, что попасть в него вполне возможно.
Но выстрела не последовало.
Его новая позиция находилась заметно ниже, и поэтому долину было видно куда хуже. Сквозь редкую заснеженную рощицу он наблюдал лишь небольшую часть ровного поля, и по этому полю никто не двигался в сторону дома. Впрочем, человек, являвшийся его целью, был одет в камуфляж и должен был двигаться ни в коем случае не по прямой, часто затаиваясь и без особого труда укрываясь от его взгляда.
Его сердце отчаянно колотилось. В легких совсем не осталось воздуха, как будто весь кислород, имевшийся на планете, внезапно кончился.
Боб поднялся на ноги и снова кинулся вперед, в атаку неизвестно куда.
* * * * *
Соларатов дважды падал в снег и во второй раз чуть не лишился сознания. А когда посмотрел вперед, ему показалось, что дом нисколько не приблизился.
Его мысли путались; они не желали оставаться там, где он сейчас находился. Он вспоминал о картинках, которые видел в прицеле, о людях, которые неуклюже плелись вперед, надвигаясь на перекрестье прицела, о долгих охотах, которые ему приходилось вести в горах, в джунглях и в городах. Он вел охоты во всех этих местах и всегда одерживал победы.
Он думал о том, как долго, очень долго полз к американскому форту с мешками песка на спине, а потом вспомнил еще более ранний день, когда они все же зацепили его и через несколько минут огромный черный самолет, словно стервятник, повис в воздухе, чтобы через долю секунды разнести весь мир в клочья своими пушками.
Он думал о своих ранах; на протяжении минувших лет он был ранен не менее двадцати двух раз, причем два раза – холодным оружием: один раз это сделал анголец, а второй – женщина из отряда моджахедов. Он думал о жажде, страхе, голоде, дискомфорте. Он думал о винтовках. Он думал о прошлом и будущем, которое должно было очень скоро закончиться.
Поднявшись в очередной раз, Соларатов побрел сквозь снег, который пытался снова повалить его. Ему не было холодно. Снегопад продолжался, он даже сделался сильнее, и хлопья валили вниз и кружились в вихрях, танцевали на ветру, тяжелые сырые снежинки, точь-в-точь такие же, как в городах Восточной Европы.
"Где я?
Что случилось?
