Жан-Кристоф Гранже - Лонтано
Гаэль зашла в квартиру и бросила сумку в спальне Эрвана. Без малейшего смущения направилась на кухню и открыла холодильник. Достав пиво, протянула его Эрвану:
– Будешь?
Он кивнул. Она бросила ему банку, как заправский ковбой. Он чувствовал, что она переигрывает в роли нахалки. Гаэль умирала со страха: это бросалось в глаза.
– Что на самом деле происходит?
Она щелкнула алюминиевым язычком банки.
– Не знаю. У меня мандраж, вот и все.
– Из-за чего мандраж?
Гаэль села на диван и отхлебнула глоток, так и не ответив. Взгляд, которым она окинула обстановку, выдавал ее глубокое презрение к старому холостяку Эрвану и его сортирным вкусам.
– Ты что-нибудь видела? – не отступал он, беря стул и устраиваясь напротив.
Уставившись в пустоту перед собой, она пожала плечами:
– Нет. Не знаю. Когда я вышла из твоей палаты в «Сальпетриере», я спускалась в лифте с санитаром в хирургической маске, и на меня тогда напало жутко паршивое чувство.
– Как он выглядел?
– Крепкий. Около метра восьмидесяти. В белом халате.
– Он с тобой говорил?
– Нет.
– Сделал какой-нибудь жест, вообще что-нибудь?
– Нет.
– Это все?
– А потом мне показалось, что я видела, как кто-то бродит внизу у моего дома. Но мои ангелы-хранители ничего не заметили.
– По-твоему, кто это был?
– Не знаю. Человек, который преследовал меня в Сент-Анн. Или один из Убийц с гвоздями, которые, как утверждают, ликвидированы.
– Я же тебе сказал: они мертвы.
– Достаточно глянуть на вас, на тебя и на папу, чтобы понять, что ничего еще не кончено.
Эрван тоже глотнул пива и смотрел на сестру, пока она не решилась повернуть к нему голову. Своей красотой она была обязана прежде всего тонкой лепке лица. Победа скульптуры над живописью.
– Ничего более конкретного ты мне сказать не можешь?
– Нет. А ты мне?
– А что я?
– Ты можешь поклясться, что опасности больше нет?
– Дело официально закрыто.
– Ответ чиновника. Я говорю о твоей внутренней убежденности.
Он снова слукавил:
– Психи из Локирека действовали как виновные.
– Виновные в чем, на самом-то деле? Ты уверен, что они убийцы?
– Ты должна нам доверять. Будущее покажет.
– То есть?
– Других убийств не будет.
– Успокоил на все сто.
Внезапно он подумал о Софии: со вчерашнего дня никаких новостей. Обижена? Безразлична? Не может побороть свой гнев?
– Хочешь что-нибудь поесть?
– Нет. Я только хочу поспать здесь. Рядом с тобой я чувствую себя в безопасности.
– Спасибо.
– Не за что.
Он улыбнулся и достал простыни из шкафа.
– Устраивайся у меня в спальне, – сказал он, протягивая ей постельное белье. – А я на диване.
– Можно мне в ванную?
– Будь как дома.
Она исчезла. Эрван позвонил Крипо – человеку, на котором лежала обязанность завернуть краны, вырубить свет и закрыть расследование.
– Ты отослал бумаги следователю?
– В таком виде остается немало вопросов и…
– Крипо, у меня для тебя потрясающая новость: следственный комитет – это не конец расследования, а его начало.
– Но следователь морду скорчит, если…
– Документы готовы или нет?
– Не хватает только твоей подписи.
Эрван почувствовал себя хозяином лавки, которому каждый день приносят на подпись бухгалтерские бумаги, – его чеки и подписи под счетами служат и доказательствами, и уликами, и признаниями.
– Подпишу все завтра утром, и сразу отошлем.
– Как Бельгия?
– Потом расскажу.
– Есть из-за чего нервничать?
Перед глазами опять возникла бледная маска нганга. И обугленные детские тела в морге. Невозможно ответить.
– Предупреди остальных. Совещание завтра в девять.
– Это еще что?
Эрван повесил трубку и обернулся: позади него стояла Гаэль, с взлохмаченными полотенцем волосами, в спортивном костюме. Она взяла с полки боевой нож, лезвие и рукоять которого были сработаны из одного куска металла.
– Нож, которым я очень дорожу, – ответил он.
– Трофейный?
– Почти. Офицер группы вмешательства подарил мне его после одной операции… довольно бурной.
– Ты спас ему жизнь? – усмехнулась она.
– Именно, – сказал он, забирая нож у нее из рук. – Он выкован из металла, после взрыва найденного на развалинах Всемирного торгового центра.
– Мрачновато.
Он посмотрел на нож, слабо поблескивающий у нее в пальцах:
– Это сталь памяти.
– Оружие отмщения, – насмешливо пробормотала она.
– Просто воспоминание. Никто не должен забывать об одиннадцатом сентября.
Она отошла от него, как маленькая девочка, которой вдруг надоело играть:
– Посмотрим кино?
Он сильно сомневался, что у них окажутся схожие вкусы в области кинематографа. Он всю жизнь любил полицейские сериалы, которые, вопреки вероятию, очень его развлекали. Ирреальные до абсурда, они вносили в его профессию нотку фантазии, которой та была абсолютно лишена в действительности. Еще у него имелась целая коллекция полицейских триллеров семидесятых-восьмидесятых годов, время от времени он извлекал фильм, как достают заветную бутылочку вина: «Буллит», «Грязный Гарри», «Французский связной», «Марафонец», «Год Дракона»…
Гаэль спасла положение: кликнула на клавиатуре своего ноутбука последние скачанные пиратские копии:
– Ты уже видел «Координаты „Скайфолл“»? Это лучший Джеймс Бонд.
144
Над ним склонилось лицо.
Лицо младенца-трупа, вырезанное из шлифованного дерева. Его застывшая жесткость наводила на мысль о фарфоре. Черты были африканскими, но бледность лба, удлиненные глаза, крошечный рот, утыканный зубами, вызывали в памяти японские маски. Он был символом несостоявшейся жизни: останки эмбриона, который так и не родился, но мог бы развиться в лимбах смерти. Отсвечивающий в сумерках, как ледяная луна.
Эрван знал, что спит и видит сон, но страх от этого меньше не становился. Он ощущал свою беспомощность перед наблюдающим за ним убийцей. Кричать он не мог, убежать тем более – спал он так крепко, что сон превратился в свинцовый гроб, сковавший и тело, и веки.
Теперь он был Ноно, ребенком-нганга. Он передвигался в параллельном мире, Фарабо вел его, готового к завершающей инициации. Он держал свои ржавые инструменты – молоток, пилу, клещи…
Сейчас он был гол и обмазан глиной, в трансе, ощущая (и в то же время не приемля) окружающие его звуки и образы: буравящие черепную коробку женщины гвозди, проникающие в ее глазные орбиты осколки зеркала, вскрывающая ее грудь ножовка, ее вопли… Дрожащей рукой он протягивал ногти, волосы – возможно, его собственные – Фарабо. Тот осторожно брал их и вкладывал в разверстое тело.
Внезапно белая маска засвистела. Или это был крик жертвы.
Эрван проснулся: в нескольких сантиметрах от его уха звонил мобильник. В темноте он пошарил на полу возле дивана. Прежде чем ответить, глянул на светящийся экран.
– Алло?
– Ты с Гаэль?
Потребовалась секунда, чтобы связать все воедино.
– Да.
– У себя?
– Да.
– Все заперто?
– Конечно. Что происходит?
– Я размотал обратно ниточку Арно Луаяна. Нашел полицейских, которые вели дело о пожаре, тогдашних свидетелей. А главное, получил список выживших детей.
– А что, были уцелевшие?
– Да, несколько…
Эрван перенастроил картинку: образ нганга отошел в сторону, чтобы смениться дымящимися развалинами детского дома.
– И что?
– В этом списке меня насторожило одно имя: Филипп Криеслер.
– Что?
– Ты все слышал. Кажется, так зовут одного из членов твоей команды? Вы называете его Крипо, верно?
Эрван подумал, что все еще спит. Странные ощущения пронизывали все тело, вроде толчков, как если бы он на спине съезжал с лестницы. Филипп Криеслер. Случайность исключена.
Лейтенант-эльзасец. Писарь. Лютнист.
Отец продолжал что-то говорить, но на Эрвана теперь давило другое ощущение. Атмосфера в темной комнате стала более плотной и тяжелой.
Внезапно он понял.
– Я перезвоню, – пробормотал он и дал отбой.
Перед ним вырисовывался силуэт. Он бы узнал из тысячи этот хвост на затылке, плечи усталого атлета, потертый бархатный пиджак.
Крипо неподвижно стоял возле дивана с пистолетом в руке. С тем самым, который он якобы потерял в управлении и которым он, опять-таки якобы, едва умел пользоваться.
Эрван подумал, что образ мечтательного копа-музыканта отлично подходит для детективных романов. Зато совершенно свихнувшийся полицейский, ведущий двойную жизнь колдуна и ждущий своего часа, чтобы уничтожить семью, гибели которой он поклялся добиться, – вот это звучало до чертиков реально.
Полицейский – безумная профессия. Безумие может стать делом полицейского.
– Когда ты поехал в Бельгию, – тихо произнес Писарь, – я понял, что спалился.
Эрван подумал о спящей в соседней комнате Гаэль. Обыскал ли он квартиру? Может, он ее уже убил? Обратил ли внимание на одеяло, подушку, всю экспромтом сооруженную постель в гостиной?
