Грегори Робертс - Шантарам
Ежегодно организация Маджида задействовала не меньше пяти тысяч индийцев, заключивших контракты. В случае необходимости привезенные изделия перерабатывались, а затем продавались — как правило, на базаре Завери. Только эти операции по контрабанде золота давали годовой доход более четырех миллионов американских долларов, свободных от налогообложения, благодаря чему подручные Кадера становились состоятельными и респектабельными людьми.
Зайдя в наше Коммерческое бюро путешествий, Маджида я там не застал, но три его заместителя трудились вовсю. Когда я ознакомился с механизмом контрабанды золота, то предложил компьютеризировать этот бизнес и создать базу данных, включающую всех работавших за границей индийцев, которые сотрудничали с нами. Кадер одобрил эту идею, и теперь служащие бюро в поте лица переносили все данные из бумажных папок в память компьютеров. Я понаблюдал за их работой, побеседовал с ними, и поскольку Маджид так и не объявился, пошел искать его в находившейся по соседству мастерской по обработке золотых изделий.
Маджид стоял за весами и при моем появлении улыбнулся мне, а затем вернулся к работе. Изделия, рассортированные по типам, взвешивались сначала по отдельности, а затем партиями. Данные записывались в общий журнал, а также в бухгалтерскую книгу продаж на базаре Завери.
Прошло всего два часа после нашего разговора с Кадербхаем о добре и зле, и горы золотых цепочек и тяжелых браслетов кустарного производства нагнали на меня тоску, от которой я никак не мог отделаться. Я был рад, что Кадербхай переводит меня в группу Абдула Гани. Желтый дьявол, будораживший воображение многих миллионов индийцев, оставлял меня равнодушным. Мне нравилось заниматься вместе с Халедом Ансари валютными операциями, и я был уверен, что понравится работать и с Абдулом Гани: паспорта, помимо всего прочего, интересовали меня как человека, скрывающегося от закона. Но при виде кучи золота мне становилось не по себе, хотя у многих при этом глаза разгораются от жадности совершенно особого рода. Деньги почти всегда рассматриваются лишь как средство достижения тех или иных целей, а золото для многих является ценностью само по себе, и их любовь к нему компрометирует это великое чувство.
Перед уходом я сказал Маджиду, что Кадербхай подыскал мне другую работу. Я не стал уточнять, что это будет за работа, поскольку и Маджид, и Абдул входили в совет мафии и наверняка узнавали о решениях, принимаемых Кадером в отношении меня, раньше меня самого. Мы обменялись на прощание рукопожатием, и Маджид неловко притянул меня к себе и обнял. Улыбнувшись, он пожелал мне удачи. Улыбка была фальшивой, хотя вовсе не скрывала каких-либо злых чувств. Просто Маджид был из тех людей, для которых улыбка — произвольный волевой акт, а не естественное выражение эмоции. Я поблагодарил его за терпение, проявленное при обучении меня, но не улыбнулся в ответ.
Я прошелся в последний раз вдоль прилавков базара Завери, чувствуя, как меня грызет раздражение, тот не направленный на что-либо конкретное неуправляемый гнев, причиной которого является ощущение впустую растрачиваемой жизни. Казалось бы, я должен был чувствовать себя вполне счастливым — по крайней мере, счастливее, чем чувствовал. Кадер обещал мне свою защиту. Я хорошо зарабатывал. Ежедневно я ворочал кучи золота в метр высотой. В скором времени я должен был узнать все, что меня интересовало, о фальшивых паспортах. Я мог купить почти все, что захочу. Я был на свободе и в хорошей физической форме. Тем не менее, я не был доволен жизнью.
«Довольство — это миф, — сказала Карла однажды. — Оно придумано для того, чтобы заставить нас покупать вещи». Я вспомнил ее лицо и ее голос, говоривший эти слова, и они, влившись в поток моих мыслей, привели меня к выводу, что Карла, возможно, была права. Затем я вспомнил нашу утреннюю беседу с Кадербхаем, когда он говорил со мной, как с родным сыном. Это был, безусловно, счастливый момент. Но каким бы искренним и сильным ни было это чувство, оно не могло разогнать мою хандру.
Наша тренировка с Абдуллой была в этот день интенсивной. Я замкнулся в себе, Абдулла не приставал ко мне с разговорами, и мы энергично работали мышцами в молчании. После душа он предложил довезти меня до дома на мотоцикле. От Брич Кэнди мы направились в глубь острова по Август-Кранти-марг. Шлемов у нас не было, наши свободные шелковые рубашки полоскались в потоке горячего встречного воздуха. Внезапно Абдулла заметил группу мужчин, стоявших около кафе. Судя по их виду, они были иранцами, как и он. Абдулла развернулся и притормозил метрах в тридцати от них.
— Оставайся здесь, — бросил он, заглушив двигатель и откинув боковую подпорку. Мы оба слезли с мотоцикла. Он не сводил глаз с этой группы. — В случае чего, заводи машину и уезжай.
Он направился по тротуару в сторону кафе, на ходу завязывая свои длинные черные волосы в косичку и снимая часы. Я вытащил ключи из замка зажигания и пошел за ним. Когда Абдулла приблизился к иранцам, один из них заметил его и, несомненно, узнал. Он предупредил своих собеседников, те резко обернулись и тут же без лишних слов накинулись на Абдуллу. Они вовсю размахивали кулаками, но в толчее чаще наносили удары друг другу. Абдулла же стоял, не двигаясь, прикрывая голову сжатыми кулаками, а корпус локтями. Когда начальный запал его противников иссяк, он вступил в схватку, расчетливо нанося удары налево и направо. Я подскочил к Абдулле и первым делом подставил ножку человеку, зашедшему ему в тыл, опрокинув его. Падая, он потянул меня за собой. Я приземлился на одно колено рядом с ним и ударил его кулаком в пах. Он стал подниматься, и тогда я ударил его еще несколько раз в челюсть. Человек откатился в сторону, прижав колени к груди. Абдулла тем временем нанес одному из нападавших классический перерекрестный удар, который описывается во всех учебниках. У того из носа фонтаном брызнула кровь. Я принял каратистскую стойку, прижавшись спиной к спине Абдуллы. Трое оставшихся боеспособными противников отступили в некотором сомнении. Абдулла кинулся в их сторону, дико взревев, и они бросились наутек. Я вопросительно посмотрел на Абдуллу, он покачал головой: пускай бегут.
Мы пошли обратно к мотоциклу, провожаемые взглядами столпившихся вокруг зрителей. Если бы на месте иранцев были индийцы — неважно, из каких мест, какой этнической группы, веры или касты, — нам пришлось бы драться со всей улицей. Но поскольку стычка происходила между иностранцами, все лишь с любопытством наблюдали за ней, но не испытывали никакого желания принять в ней участие. Мы поехали в сторону Колабы, толпа стала расходиться.
Абдулла так и не сказал мне, что это были за люди и по какому поводу он схватился с ними, а я не стал спрашивать. Мы лишь однажды вспомнили об этом много лет спустя, и он сказал мне, что в тот день он по-настоящему полюбил меня — и не потому, что я поддержал его, а именно потому, что я не спросил, из-за чего весь сыр-бор. Это его восхитило больше, чем восхищало во мне когда-либо что-либо иное.
На Козуэй недалеко от моего дома я попросил Абдуллу притормозить, потому что заметил девушку, которая шла, как ходят все местные, — по мостовой вдоль тротуара, чтобы избежать толкучки. В ней что-то изменилось с тех пор, как я видел ее в последний раз, но белокурые волосы, красивые длинные ноги и манеру ходить, покачивая бедрами, я узнал сразу. Это была Лиза Картер. Я велел Абдулле остановиться рядом с ней.
— Привет, Лиза.
— А, Гилберт! — откликнулась она, подняв темные очки на лоб. — Как дела в посольстве?
— Да как обычно, — рассмеялся я, — то кризис где-нибудь, то спасательная акция. Ты выглядишь классно, Лиза.
Ее светлые волосы стали длиннее и гуще, лицо полнее и румянее, фигура более стройной и подтянутой. На ней был белый топ с воротником хомутиком, белая мини-юбка и римские сандалии. Загорелые руки и ноги отливали золотисто-каштановым цветом. Она выглядела как нормальная красивая девушка. Она и была красивой девушкой, очень красивой.
— Ну да, я излечилась и стала паинькой, — проворчала она, сердито глядя на меня с нарочито фальшивой широкой улыбкой. — И что толку? Ты приходишь в норму, а мир вокруг сходит с катушек. Без дерьма не обойтись — либо с той, либо с другой стороны.
— Это не страшно, — рассмеялся я. — Главное — боевой дух.
Оттаяв, она тоже засмеялась.
— Это твой друг?
— Да, Абдулла Тахери. Абдулла, это Лиза Картер.
— Симпатичная машинка, — заметила Лиза.
— Вы не хотели бы… прокатиться? — спросил он с белозубой улыбкой.
Она посмотрела на меня, я в ответ поднял руки вверх, давая понять, что решать ей, и слез с мотоцикла.
— Это моя остановка, — сказал я; Лиза и Абдулла продолжали смотреть друг на друга. — Место свободно. Можешь занять его.
— О’кей, — сказала она. — Посмотрим, как у нас получится.
