Эрик Ластбадер - Французский поцелуй
— По твоему приказу убит Терри, — сказал Мун. — Убивая тебя, я бы, наверное, почувствовал глубокое удовлетворение.
— Вот как? — удивился Волшебник. — Только не говори мне, что тобою движет чувство справедливости. Ты ведь у Терри Хэя работал овчаркой, как Транг — у меня. Единственная разница между вами состоит в том, что Транг знает свое место.
— Ты просто глупец, если действительно так думаешь.
— Тяф! Тяф!
— Терри был мой друг. Мой единственный друг. Волшебник повернул пистолет дулом к себе, положил на ладонь левой руки и протянул Муну. — Хорошо. Если ты серьезно настроился на месть, иди сюда и убей меня.
Мун не пошевелился. Его в эту западню не заманишь. Волшебник и во время войны был большим мастером приближаться к врагу вроде как с пустыми руками. Ощущение своей неуязвимости сродни жадности, а жадность ведет к беспечности. А беспечный человек на войне — кандидат в покойники.
— Вы с Терри были правы, связав свою судьбу с Шаном, — сказал Волшебник. — Там неиссякающий источник всего: денег, власти, жизни и смерти. Но знаешь ли ты, мой дорогой Мун, сколько людей погибли там в горах, не сумев отличить одно от другого? — Он засмеялся. Пистолет все еще лежал на его ладони, как кусок мяса в крысоловке. Мун не смотрел на него.
— Ты хитрая бестия, — не мог не признать Волшебник. — И службу знаешь. Даже Терри бы здесь купился.
— Твоя ненависть выдает тебя с головой, — сказал Мун. — В конце концов, она тебя же и уничтожит. Сожжет тебя изнутри, как избыток чувственных наслаждений.
Волшебник опять рассмеялся.
— Здорово у тебя получаются буддийские проповеди, дорогой мой Мун, убийца со стажем!
— Война вынуждает людей совершать всякое.
— Хреновина!
— Разве? Ты ведь более, чем кто-либо, знаешь, что война может сделать с человеком. Смерть — ничто, по сравнению с ужасами, которые помнишь, психическими аномалиями у переживших войну.
— Короче!
— Ты помнишь девочку, которая плакала так жалобно? — напомнил ему Мун. — Она была такая беспомощная, такая жалкая. С вьетконговской гранатой, привязанной у нее подмышкой. Что ты запомнил из этого эпизода, интересно мне знать: ее плач или грохот взрыва, когда ты выстрелил в нее, взорвав гранату? Лично я помню и то, и другое, да с такой ясностью, будто это все случилось только вчера.
— Заткнись! — закричал Волшебник, перехватывая пистолет в правую руку и целясь в Муна. — Я пристрелю тебя, как собаку!
— Не вижу причин, которые тебе бы помешали в этом, — спокойно промолвил Мун. — Я представляю для тебя не меньшую угрозу, чем в свое время Терри Хэй.
— Чепуху ты говоришь! — Впервые за время всего разговора на его лице появилось подобие эмоции. — Терри был единственным человеком, которому я доверял. Он знал все о моих делах.
— И это в конце концов привело к осложнениям?
Волшебник кивнул.
— Он был таким же свободомыслящим индивидуумом, как и я сам. Когда мы с ним сшиблись, то переплелись рогами, как два лося. А когда расцепились, было обоим больно.
— Расцепились? Это как?
— Ты что, хочешь сказать, что он тебе об этом не рассказывал? Это меня удивляет, по меньшей мере. Именно так закончилась его эскапада, когда он захватил трубопровод, который мы получили от мосье Вогеза во время войны.
— Рандеву в Ангкоре. Красные Кхмеры.
— М-м-м. Трубопровод был утешительным призом Терри, когда мы с ним расстались.
— То есть, когда он порвал с вашим совместным предприятием?
— Да. Он угрожал нам, что выдаст нас всех, если мы его не отпустим. Что можно было поделать? Он дал нам копию своего дневника, где было все: имена, адреса, когда какой материал был получен и куда переправлен. Сказал, что оригинал надежно запрятан. Ну, тогда они сказали, мол, хрен с ним, пусть убирается.
— Они, а не ты?
— Я тоже сказал, — Волшебник улыбнулся. — Но только сказал. Фактически, я с него никогда не спускал глаз. Держал его на прицеле, как кабана, ожидая, когда он подрастет и нагуляет жира, прежде чем его можно будет свалить.
— Ты хочешь сказать, когда он усовершенствует работу трубопровода?
— Что он и сделал с твоей помощью. — Мун подумал, что Волшебник, наверно, устал держать беретту в вытянутой руке, но счел за благо не рисковать. — Единственное, что я не учел, так это то, что у вас появились какие-то оригинальные идеи сбыта героина. Кстати, кому вы его перепродавали?
Мун отметил про себя, что Волшебник не знает того, что знает Генерал Киу. Это очень интересно. Значит ли этот факт, что Генерал Киу не соврал ему, говоря, что он никому не говорил, что знает, что Мун с Терри делают с зельем? Вслух он сказал:
— Никому из тех, кого ты знаешь.
— Но куда он вообще делся? Его ведь было так много. Не могла такая масса опиума пройти мимо меня.
— Действительно странно. Какая-то головоломка.
Глаза Волшебника от усиленной умственной работы стали похожи на две капли свечного воска на полированной поверхности стола.
— Отдаю тебе должное, ты упорный сукин сын. А в прошлом был неплохим солдатом.
Эти слова прозвучали для Муна, как эпитафия. Теперь он смотрел не столько на восковое лицо Волшебника, которое ничего сказать не могло, а на его указательный палец, начавший нажимать на курок беретты.
Звук выстрела, раздавшийся в глубине дома, заставил Муна вздрогнуть.
— Не прядай, — буркнул Волшебник, будто осаживая норовистую лошадь. Потом улыбнулся. — Ты что, думал, что Ма Варада придет к тебе на помощь? Или ты, может, думал, что я здесь в доме один? Как я тебе уже говорил, я увидал вас из окошка. Мосье Логрази, мой связной с некоей весьма деловой организацией, освободил меня от Ма Варады. Навсегда. Она тоже была слишком свободомыслящей. Поначалу я рассматривал это как положительное качество, но потом, как ты сам понимаешь, ее свободомыслие стало меня несколько нервировать. Когда слишком часто начинаешь о чем-то задумываться, невольно хочется вернуться в статус кво, не так ли? Последнее время Ма Варада стала слишком беспокойной. Такой конец, пожалуй, лучше даже для нее самой. — Говоря это, Волшебник всматривался в лицо Муна, ища в нем знаков того, что словесные шпильки попадают в нервные центры или, во всяком случае, протыкают кожу.
Мыслями Мун был опять в Сикайне, куда они с Ма Варадой мечтали вернуться. Он думал о раскрашенных ступах храмов, о постепенном уходе желаний, что является необходимой предпосылкой для достижения нирваны. Он думал о жизни, полной размышлений о высоком, полной трудов во благо людей, о лице Будды, появляющемся сквозь дымку благовоний.
Если все это недостижимо, значит, так и надо. Карма. Его желание вернуться к новой/старой жизни тоже может рассматриваться как деструктивное, если оно подчиняет себе все его действия.
— До сего момента, — признался он, — я не был уверен, лжет ли мне она или говорит правду.
С чувством глубокого удовлетворения он отметил вспышку гнева на лице Волшебника, который, по его же собственным словам, не любил делиться секретами с кем бы то ни было.
— Это не важно. Через мгновение это все потеряет для тебя всякое значение.
Чувствуя, что приближается его смертный час, Мун промолвил:
— Ты мне оказываешь услугу. Это, возможно, единственное доброе дело, которое ты совершишь в своей жизни. В моем следующем воплощении я постараюсь искупить грехи, совершенные мной в этом, делая только добро.
Волшебник нахмурился. Но не от его слов, как Мун сначала было подумал. Его внимание переключилось на открытую дверь.
На пороге стояла Ма Варада, в руке ее — беретта, как и у Волшебника.
— Опусти пистолет, — сказала она, — или я тебя убью.
— М. Логрази?
— Он был глуп и неповоротлив, — объяснила Ма Варада. — Я сначала вышибла из него дух, а потом открыла ему рот и пустила пулю в его куриные мозги через мягкое небо, как ты меня сам учил.
Волшебник кивнул.
— Ма Варада?
— Да?
Он выстрелил не только не целясь, но даже, вроде, не поворачивая дула в ее направлении. Глаза Ма Варады широко открылись и она опрокинулась назад, ударившись головой о противоположную стену коридора. Кровавая роза расцвела у нее на груди, напротив того места, где только что билось ее сердце.
— Вот так-то! — прокомментировал Волшебник.
Мун уже начал атакующее движение. Должно быть, Волшебник заметил это краем глаза, потому что он тоже попытался повернуться к нему. Но не успел. Закусив губу, превозмогая боль в собственном боку, Мун пнул Волшебника ногой в пах и, когда тот упал на колени, корчась от боли, сильно ударил ребром ладони по шее, полностью нарушив функции нервного узла, расположенного там. Волшебник тяжело плюхнулся на бок, временно обездвиженный.
Мун подхватил его беретту, перевернул обмякшее тело Волшебника на спину и загнал ствол пистолета прямо в разинутый рот, на всю длину ствола. Оставалось только нажать на курок.
