Грегори Робертс - Шантарам
– У нас не принято доносить на кого бы то ни было, даже на своих мучителей. И потом, даже если бы я дал показания против тюремщиков, это вряд ли остановило бы их. Сама система их оберегает. Ни один здравомыслящй человек не доверится слепо британской системе судопроизводства. Вы когда-нибудь слышали, чтобы богатый человек предстал перед судом? Какие бы доказательства я ни привел, никто не тронул бы тюремщиков, а меня засадили бы за решетку, и я попал бы к ним в лапы. И я думаю, они прикончили бы меня в своем карцере. Но обращаться в суд в любом случае невозможно. Доносить не принято, ни в каком случае. Это железный принцип. Пожалуй, кроме него, у тебя ничего и не остается, когда тебя запирают в клетке.
– Но ведь эти охранники и сейчас мучают людей в тюрьме, как мучали тебя? – гнул свое Кадер.
– Да, наверное.
– И ты можешь попытаться облегчить их участь, разве не так?
– Попытаться я могу, но это бесполезно. Не думаю, что наша правоохранительная система встанет на защиту заключенных.
– Но ведь есть шанс, что тебя послушают?
– Очень небольшой.
– Но какой-то есть?
– Ну да.
– Значит, получается, что и ты отчасти ответственен за страдания заключенных?
Вопрос был провокационный, но произнес его Кадер мягко и доброжелательно. В его глазах не было и намека на вызов или упрек. В конце концов, это именно он вытащил меня из индийской тюрьмы и спас тем самым также от австралийской.
– Да, наверное, так можно сказать, – ответил я. – Но это не меняет сути. Заповедь «не доноси» остается в силе.
– Я не пытаюсь поймать тебя на чем-то, заманить в ловушку. Однако этот пример, я думаю, должен убедить тебя, что можно вершить неправое дело, исходя из лучших побуждений. – Впервые с тех пор, как мы заговорили о моем побеге, он улыбнулся. – Но мы обсудим это в другой раз. Я затронул этот вопрос, потому что он наглядно демонстрирует, как мы живем и как должны жить. Сейчас нет нужды углубляться в него, но когда-нибудь он обязательно всплывает сам собой, и мне хотелось бы, чтобы тогда ты вспомнил наш сегодняшний разговор.
– А как насчет торговли валютой? – Воспользовавшись случаем, я перевел разговор с собственной персоны на его моральные принципы. – Разве это не греховное преступление?
– Нет. Валюта – нет, – категорически отверг он мое предположение глубоким голосом, поднимавшимся из груди и проходившим через резонирующий драгоценный барабан его горла. Он звучал с гипнотическим пафосом священнослужителя, читающего отрывок из Корана, даром что речь шла о прибыльных преступлениях.
– А контрабанда золота?
– Нет. Ни золото, ни паспорта, ни влияние не греховны.
«Влияние» было в данном случае эвфемизмом Кадера, под которым он имел в виду отношения между его мафией и обществом. Поначалу мафия пыталась сыграть на всеобщей коррумпированности, подкупе нужных людей, добывании конфиденциальной коммерческой информации и перехвате выгодных сделок. Но эта политика не оправдала себя, и они переключились на выбивание денег из должников и рэкет, то есть, сбор дани с бизнесменов своего района в обмен на поддержку и покровительство. Немалое место занимало также запугивание политиков и крупных чиновников путем применения силы или шантажа.
– А как вы определяете степень греховности того или иного преступления? Кто это решает?
– Греховность – это мера зла, содержащегося в данном преступлении, – ответил он, откинувшись на спинку стула, чтобы официант мог убрать грязную посуду и вытереть стол.
– Ну, хорошо. Как вы определяете, сколько зла в преступлении?
– Если ты действительно хочешь это знать, давай пройдемся и обсудим этот вопрос по дороге.
Он поднялся и прошел к умывальнику с зеркалом, находившемуся в нише в глубине зала. Назир, сопровождавший его повсюду, как тень, встал и последовал за ним. Они вымыли руки и лицо, громко отхаркиваясь и отплевываясь, как делали все посетители ресторана по завершении трапезы. Я тоже произвел необходимое омовение, отхаркивание и отплевывание и присоединился к Кадербхаю, разговаривавшему у входа в ресторан с его владельцем. Перед тем, как распрощаться с главарем мафии, владелец «Саураба» обнял его и попросил благословить его. Вообще-то он был индусом и, как показывала отметина на его лбу, получил благословение в индуистском храме несколько часов назад, но когда Кадербхай, взяв его за руки, пробормотал слова мусульманского благословения, благоверный индус принял его с благодарностью.
Мы с Кадером направились в сторону Колабы. Гориллоподобный Назир шел в двух шагах позади нас, кидая влево и вправо зоркие взгляды. Дойдя до причала Сассуна, мы свернули под арку на территорию верфей. Тяжелый дух, исходивший от розовых гор креветок, сушившихся на солнце, заставил мой желудок встрепенуться, но затем мы приблизились к заливу, и морской бриз очистил воздух. На самом причале мы пробрались через толпу мужчин с тачками и женщин с корзинами на головах, нагруженными рыбой и колотым льдом. Производственный лязг, доносившийся из расположенных здесь же фабрик по изготовлению льда и переработке рыбы, перекрывал крики торговцев и аукционистов. В конце причала стояли на приколе штук двадцать деревянных рыболовных судов точно такой же конструкции, что и корабли, бороздившие воды Аравийского моря у берегов Махараштры пятьсот лет назад. Тут и там между ними были пришвартованы большие современные металлические траулеры. Контраст между их ржавыми корпусами и элегантными формами деревянных судов отражал всю историю нашего мира от тех времен, когда человек избирал жизнь на море, следуя романтическому порыву, до современности с ее холодным прагматизмом.
Мы сели в сторонке на деревянную скамью, куда рыбаки приходили отдохнуть и перекусить. Кадер задумчиво смотрел на суда, которые вертелись на якоре и слегка зарывались носом в бившиеся о причал волны.
Его коротко подстриженные волосы и бородка были почти белыми. Чистая гладкая кожа туго обтягивала загорелое худощавое лицо цвета спелой пшеницы. Я глядел на его черты – удлиненный тонко очерченный нос, широкий размах бровей и изгибающиеся кверху губы – и уже не в первый и не в последний раз спрашивал себя, не будет ли любовь к нему стоить мне жизни. Назир, бдительный, как всегда, стоял рядом с нами, обводя все окружающее суровым взглядом, не одобрявшим ничего из того, что он видел, кроме своего хозяина.
– История Вселенной – это история движения, – начал Кадер свою лекцию, не спуская глаз с судов, кланявшихся друг другу наподобие запряженных лошадей. – Вселенная – в том из своих многочисленных перевоплощений, который известен нам, – началась с расширения, произошедшего так быстро и с такой силой, что мы не можем не только понять его, но и представить себе. Ученые называют это расширение «большим взрывом», хотя настоящего взрыва, как у бомбы, не было. В самые первые доли секунды после этого расширения вселенная представляла собой нечто вроде густого супа, состоявшего из простейших частиц. Эти частицы были по составу даже проще атомов. В то время как вселенная охлаждалась после произошедшего, частицы соединялись друг с другом, образуя скопления, которые, в свою очередь, объединялись в атомы. Затем из атомов сформировались молекулы, а из молекул – звезды и планеты. Звезды рождались и погибали, и вся материя, из которой мы состоим, произошла от умирающих звезд. Мы с тобой сотворены из звездного материала. У тебя не вызывает протеста то, что я говорю?
– Нет-нет, – улыбнулся я. – Не знаю, как дальше, но пока, по-моему, все в порядке.
– Вот именно! – развеселился он. – Пока все в порядке. Все это можно проверить по научной литературе – мне даже хотелось бы, чтобы ты проверял то, что я говорю, как и вообще все, что ты узнаешь от других. Но я уверен, что наука права – в тех пределах, которых она достигла к настоящему моменту. Мне помог разобраться в этих вопросах один молодой физик, так что в основном я излагаю проверенные факты.
– Я буду рад поверить вам на слово, – ответил я. Меня действительно радовало, что я беседую наедине с ним.
– Тогда продолжим. Ни один из этих процессов объединения частиц не был случайным и беспорядочным. Вселенная обладает своим характером, как и человек, и отличительной чертой ее характера является стремление к объединению, созиданию и усложнению. Это происходит непрерывно и вечно. В нормальных условиях частицы вещества постоянно соединяются, порождая более сложные образования. В западной науке это стремление к упорядочению частиц и их комбинированию называется «тенденцией к усложнению». Это закон, по которому живет Вселенная.
К нам робко приблизились три рыбака в майках и набедренных повязках. Один из них нес две проволочные корзины, в которых были стаканы с водой и горячим чаем. У другого было блюдо со сладостями ладу, третий протягивал на раскрытых ладонях чиллум и два шарика чарраса.
