Skinова печать - Алов Константин

Но отец раздражал Дмитрия своей бесхребетностью, и мнение предка для него мало что значило. Точнее, не значило ничего. Поэтому он без колебаний перешел на сторону Николая Петровича…

А потом Николая Петровича убили. Кто-то забил его насмерть обрезком ржавой трубы в скверике прямо возле собственного дома. Кто — так и осталось неизвестным. На похоронах Николая Петровича Дима познакомился с профессором реальной истории, как он сам представился, Святополком Жидоморовым. Тот пригласил Диму в свою группу изучения подлинной, нефальсифицированной истории родины. Занималась группа в маленьком зале при ДЭЗе, но народу на лекции приходило много, стульев не хватало.

Сначала Диму смешила фамилия профессора, но потом он к ней привык. На лекциях профессор рассказывал много интересного. Особенно любопытно звучала история Киевской Руси и хазарского ига в его интерпретации.

По Жидоморову выходило, что Киев при первых князьях Рюриковичах, Олеге, Игоре, святой княгине Ольге — был пограничным хазарским городом, и вся тогдашняя Русь платила воинственным соседям дань.

Хазары в свое время приняли иудаизм, сделав его государственной религией, и призвали еврейских учителей на свою землю. И только князь Святослав, сокрушив их империю-каганат, сделал Киев столицей своего княжества. Но, утратив независимость, хазары не утратили своего влияния. Выходило, что с тех пор евреи на протяжении всей истории влияли на русскую политику и русскую жизнь.

А как профессор Жидоморов рассказывал о крещении Руси! Сперва заслушаешься, а потом призадумаешься… И здесь он нашел еврейский след! Ведь первые христиане вкупе с Христом были представителями богоизбранного народа. А позже их потомки навязали свою религию римлянам, грекам, славянам, германцам…

Зато к немцам профессор относился с особым почтением. Он целиком разделял норманнскую теорию о германском изводе князей Рюрикова дома. Он соглашался и с Карлом Марксом относительно того, что Новгород и Киев — лишь промежуточные стоянки викингов на пути к Константинополю.

Великую Отечественную войну профессор считал недоразумением. Советский Союз вместе с Гитлером должен был сокрушить страны западной демократии и стать мировым гегемоном. «Гитлер напал на Советский Союз только для того, чтобы освободить русский народ от тех же евреев-комиссаров!» — доказывал профессор с пеной у рта. хотя никто с ним не спорил.

Однажды после лекции несколько идеологических противников подстерегли Жпдоморова и попытались опровергнуть его аргументы с помощью кулаков. Дмитрий стал на защиту наставника. Его поддержали двое крепких бритоголовых парней, и профессора спасли.

Дмитрий познакомился с пришедшими на помощь союзниками. Один из них, по кличке Шварц, руководил боевой бригадой «Шварц‑88». Второй, Витас, был членом этой организации. Так Дмитрий Минаев впервые встретился с настоящими фашистами. Он вступил в их организацию и получил кличку Хорст.

От новых друзей Дмитрий узнал, что Хорст Вессель слыл крутым пацаном в тридцатые годы двадцатого века. Он был фашистом, и его убил бандит и сутенер по имени Али. Имя наталкивало на размышления. После смерти Хорста песня о нем стала гимном молодежи.

Сначала бригада Шварца входила в состав более крупного формирования, именуемого «Фалангой‑88». После ряда дерзких выступлений власти разгромили «Фалангу», ее руководители оказались в тюрьме. Шварцу удалось собрать тех, кто остался, и привести соратников к Жидоморову. Тот проповедовал национал-язычество и идеи арийского превосходства, что прекрасно сочеталось с постулатами «Фаланги». Так Дмитрий оказался в рядах «Языческого братства», а сдвоенные молнии стали общим символом.

Единственным камнем преткновения для «фалангистов» и «язычников» оставался пресловутый еврейский вопрос. Жидоморов был ярым антисемитом и первостепенной задачей считал искоренение «власти жидомасонов». Все остальное его не интересовало.

Шварцу такая постановка вопроса казалась неумной и ограниченной, а проблема — надуманной. Он ставил во главу угла борьбу с «черными» — неграми, арабами и представителями монголоидной расы. В этом раскладе евреи могли при определенных обстоятельствах перейти в разряд союзников, хотя бы на время.

Со Шварцем у Дмитрия наладились хорошие отношения, но настоящим другом стал для него Витас. Они вместе ходили на тренировки, вместе поступили в Московский университет на истфак. И вместе были отчислены за драку.

Это случилось прошлой весной. Дмитрий с Витасом сидели в кафе, когда туда вошли трое веселых, широко улыбающихся негров. Казалось, ничто и никто не в силах испортить им настроение. Они стали снимать девчонок, очевидно, приняв студенток за проституток. Те сначала пытались объяснить им ошибку, а потом просто послали по матери. Один из приставал грубо схватил девушку за руку, потащил к своему столу. Та закричала, стала звать на помощь. Дима подскочил к грубияну и вырубил его одним ударом. Тот картинно отлетел назад, будто в сцене драки в салуне из голливудского вестерна. Друзья негра пришли ему на помощь, но Витас подключился к контратаке, и соединенными усилиями ему и Дмитрию удалось поставить агрессоров на место. А точнее, положить на место.

Негры оказались сержантами морской пехоты из охраны американского посольства. Шум поднялся невероятный. Дмитрия с Витасом едва не посадили, но Жидоморов задействовал свои связи в Думе и отмазал единомышленников.

И вот теперь Витас куда-то пропал…

— Митя, иди обедать! — позвала мама.

Семья Минаевых была невелика — отец, мама и Дмитрий, но за одним столом собиралась редко. Каждый из членов семьи жил своей жизнью. Вот и теперь отец уселся за стол, отгородившись от жены и сына газетой.

— Положи газету, — велела мама, наливая суп в тарелку.

Она говорила тоном учителя начальной школы. Так произносят обычно фразы типа: «А теперь, дети, положите ручки и откройте учебники на странице восемьсот тридцать пятой». Собственно, она когда-то и была школьной учительницей. Преподавала математику. Теперь ее знания пригодились в иной сфере.

Отец не прореагировал. Похоже, за годы совместной жизни он вообще перестал слышать свою супругу. Он сложил газету, но тут же развернул ее снова на другой странице.

— Нет, ну ты только погляди! Что хотят, то и делают! — завопил он вдруг.

Хорст решил, что отец ошпарился горячим супом. Но дело оказалось куда более серьезным.

— Все возвращается на свои круги! — взволнованно сообщал отец из-за газетного разворота. — Они снова строят однопартийную систему! Вот они — новые старые гимны, красные флаги! Нас снова хотят загнать в стойло!

— Кто не захочет, того не загонят, — твердо возразил Хорст.

Отец выглянул, наконец, из-за газеты. Он презрительно рассмеялся и посмотрел на маму, как бы приглашая ее в свидетели. И обратился к ней:

— Нет, ты только послушай, что они говорят!

«Они» — в данном случае означало молодое поколение, рупором которого выступал непутевый и бестолковый отпрыск почтенной семьи Минаевых Дима. Отец между тем продолжал. Он отточил ораторское мастерство в длительных дискуссиях с телевизором и обрадовался, что может теперь выступить хотя бы перед столь небольшой аудиторией.

— Они думают, что кроме них других умных нет. Что до них люди жили в пещерах и не владели их паршивой идеологией, рассчитанной на неоперившихся птенцов. Они просто не знают, что система делает с такими крутыми парнями. А их просто уничтожают вышестоящие. И на их примере воспитывают остальных. И тогда тех, кто остался, уже не надо гнать в стойло, они бегут туда сами, наперегонки. Потому что отстающие — кандидаты на очередное уничтожение. А мы все это уже проходили. И пустые полки в магазинах!

Хорст не выдержал. Не так давно отец в очередной раз потерял работу из-за длинного языка. Теперь он целыми днями валялся на диване и до хрипоты спорил сам с собой. Тема для дискуссии всегда одна — раньше, при советах, ничего не было, потом все появилось, но скоро опять ничего не будет. Потому что такое правительство.