Наследство - Ева Ми
Женщина взяла в руки кружку с чаем, медленно вдохнула его аромат и сделала глоток.
– То, что нужно, – улыбаясь, сказала она и протянула кружку Никите.
Он тоже сделал глоток. Все-таки был у напитка неприятный вкус. Он был очень горьким, и проглотить его Никита смог не сразу. «Наверное, это из-за кедра, – подумал он, – если эта штука внутри меня – зло, тогда ей кедр поперек горла встанет».
Кружка быстро опустела, Александра поставила топиться еще одну порцию снега.
– Расскажите о себе, – робко попросил Никита. После чая ему стало так хорошо на душе, так легко. Пурга за окном его ничуть не тревожила, он стал согреваться.
Женщина едва заметно улыбнулась.
– Зачем тебе это? – спросила она. – Ты скоро отсюда уедешь, позабудешь все здесь произошедшее как страшный сон. Ни к чему привязываться.
Никите показалось, что на словах про отъезд голос ее стал как-то особенно печален.
– Почему мне нужно уехать?
– А какая тебе здесь жизнь? – отвечала женщина. – Что ты будешь в нашей глуши делать? Пушнину продавать да водку глушить? Тут и без тебя таких полно. А больше тут делать нечего.
– А вы? – сорвалось у Никиты против его воли. Она даже прикрыл рот рукой от неожиданности.
Вдруг Александра рассмеялась звонким заливистым смехом. Смех этот был так заразителен, что и Никита не смог сдержать улыбки.
Насмеявшись вдоволь, утерев тыльной стороной ладони слезящиеся глаза и всыпав кору и ветки в кружку, Александра весело спросила:
– Уж не мой ли магазин отобрать у меня хочешь, а, омолги? А помощники мне не нужны. Сама управляюсь.
– Я же не в этом смысле, – снова против своей воли сказал Никита.
Слова как-то сами стали слетать с его языка, но его это не беспокоило.
Александра повернулась к нему, протягивая кружку и ласково, вкрадчиво спросила:
– А в каком же тогда смысле, милый?
Никита принял из ее рук напиток и потупился. Он никак не мог собраться с силами и посмотреть ей в глаза. Наконец, когда пауза стала совсем невыносимой, он пробормотал:
– А, может, я ради тебя тут хочу остаться.
С лица женщины сошла краска, в прищуренных глазах сверкнули огоньки.
– Ты мне это брось, – строго сказал она, – зачем такие глупости городишь? Тебе слово сказать ничего не стоит, а мне потом как с услышанным быть? Когда говоришь, думай не только о том, что сказать, а еще о том, что другие услышат. А если не уверен, что правильно услышат, то и не говори вовсе.
Она отобрала у Никиты кружку с остатками чая, осушила ее до дна, в сердцах бросила в сумку и подкинула в костерок еще несколько веток.
В прошлой жизни Никита бы растерялся, зарделся и вообще выбежал вон. Но сейчас в нем что-то изменилось. Он и чувствовал себя совсем иначе. Тело было спокойно и расслаблено, никакого волнения не было, сердце билось ровно. Мысли тоже были стройными и четкими. Он коснулся руки Александры, та резко обернулась на него, но руки не отдернула. Никита тихо, но твердо, тоном, не принимающим возражений, сказал:
– Я правда хочу остаться с тобой.
Она смотрела ему прямо в глаза. Ее зрачки расширились, ярко-зеленой радужки почти не было видно. Но лицо было спокойным, ни одна черта не выдавала ее эмоций. Никита коснулся ее щеки. Кожа под кончиками пальцев была такая гладкая и нежная, будто это было лицо не зрелой женщины, а юной девушки. И, хотя из-под шапки выбивались седые пряди, в остальном женщина, пристально смотрящая на Никиту, была едва ли не моложе него. Она была прекрасна. Никого красивее ему еще не доводилось видеть. В тот момент в его сердце прочно укоренилось убеждение: чтобы ни случилось, он будет с ней.
У Никиты не было большого опыта общения с девушками, у него была всего пара подружек в годы студенчества. Он всегда очень робел, когда с ними дело доходило до близости. Но сейчас он точно знал, что и как нужно делать. При этом в его мыслях и желаниях не было ни капли пошлости, ему просто хотелось ее поцеловать. Он весь подался к ней, не отводя глаз от ее губ. Но Александра отстранилась, причем сделала это так мягко и деликатно, что Никита понял: дальше настаивать не нужно.
Она легла на лапник, вся сжалась, чтобы сохранить тепло и закрыла глаза. Никита лег рядом и тоже приготовился уснуть.
Глава 12. История
– Я в этой деревне уже лет тридцать живу, – вдруг сказала Александра.
Никита посмотрел на нее, но она по-прежнему лежала с закрытыми глазами.
– Бабка моя была местной травницей. Единственная в округе могла лечить и людей, и животных. Я совсем крошкой была, когда родители переехали в Туру и меня с собой забрали. Тут-то, чем им заниматься было? Там мы недолго прожили, с полгода, может. И бабушка померла, дом на меня отписала. Отец сперва продать его хотел, да кому он нужен, в глухомани такой. Остался стоять. Мы сюда не приезжали почти. А потом отец запил, следом и мать к бутылке прикладываться стала. Как-то раз, упились оба до умопомрачения, меня отлупили, и на мороз выставили. Я на улице несколько часов провела, вернуться в дом боялась.
Никита смотрел на нее во все глаза, а на лице женщины ни одна черта не выражала тех эмоций, которые должны были сопровождать ее рассказ. Она будто зачитывала прогноз погоды, а вовсе не историю маленькой девочки с тяжелой судьбой.
– А утром, когда народ уже по улице ходить стал, увидели меня на крыльце дома лежащую, – продолжала она. – Я калачиком свернулась, чтобы помирать теплее было. В дом зашли – там страх. Отец в горячке мать убил и сам на себя наложил руки. Меня у фельдшерицы на пару дней поселили, она мои пальцы обмороженные лечила. А как-то утром пришла ко мне и говорит: «Собирайся, дитя, в большой город поедешь, там человека из тебя сделают». И людей чужих с собой привела. Одна баба там была, здоровая такая, высоченная, в шапке лохматой и такой же шубе, как есть медведица. Она меня перед собой поставила, ледяными с улицы руками давай трогать, проверять, не больная ли я, не калека ли. Кому же такое понравится? Ну я и отпросилась, будто бы до ветру сходить. На улицу выбежала, смотрю, у магазина машина стоит, которая продукты по ближним деревням возит. Сама юркнула в кузов, за коробками спряталась. Так и доехала до родной деревни. Водитель, когда меня в кузове увидел, отругал на чем свет стоит.
Никита сразу представил себе это картину.
– В деревню, как вошла, сразу в дом бабушкин, а
