Эллис Питерс - Монаший капюшон
И они уверенно повернулись к двери. Но тут вмешался Кадфаэль, углядевший возможность хотя бы самую малость поколебать убежденность сержанта:
– Остался еще один вопрос: в чем принесли это снадобье. Кто бы ни похитил его, – из моей ли кладовой, из лазарета ли, – он должен был иметь какой-то сосуд, чтобы его отлить. Меуриг, ты приметил сегодня утром у Эдвина что-нибудь в этом роде? Даже маленькая склянка заметна – и в кармане, и в складках одежды.
– Ничего подобного я не видел, – твердо ответил Меуриг.
– И еще: эта жидкость легко просачивается, даже если сосуд плотно укупорен и обвязан. А куда попадет хоть капля, остаются пахучие маслянистые пятна. Так что надо обратить внимание на одежду всех, кто находится под подозрением.
– Ты собираешься учить меня моему делу, брат? – снисходительно усмехнулся сержант.
– Вовсе нет, – невозмутимо промолвил Кадфаэль, – я только указываю на те особенности, которые имеют отношение к моемуделу, и могут помочь тебе избежать ошибки.
– С твоего позволения, – бросил через плечо сержант, уже стоя у двери, – мы сначала поймаем виновного, а уж когда он будет у нас в руках, не думаю, чтобы нам потребовались твои ученые советы.
И он зашагал по тропинке к дороге, где стояли стреноженные кони, а стражники последовали за ним.
Ближе к вечеру сержант со своими людьми явился в дом Мартина Белкота на Вайле. Плотник, здоровенный добродушный детина лет сорока, оторвался от своей работы и приветливо, без тени удивления или беспокойства, поинтересовался, чем он может им услужить. Ему случалось выполнять заказы для гарнизона Прескота и в появлении служителей шерифа он не нашел ничего необычного. Дверь, которая вела в комнаты, приоткрылась, и из нее выглянула миловидная женщина с каштановыми волосами, а следом, поглазеть на пришедших, высыпали трое ребятишек. Они открыто и не смущаясь уставились на незнакомцев. Девочка лет одиннадцати, очень серьезная и аккуратная, державшаяся с достоинством доброй хозяюшки, крепенький карапуз лет восьми или около того и прелестное создание не старше четырех лет с деревянной куклой под мышкой. Они смотрели во все глаза и держали ушки на макушке. Дверь дома так и осталась распахнутой, а голос у сержанта был зычным и повелительным.
– У тебя ведь есть ученик по имени Эдвин? У меня к нему дело, – начал сержант.
– Есть у меня такой, – подтвердил Мартин, вставая и отирая с рук полировочную пасту. – Эдвин Гурней, младший брат моей жены. Дома его еще нет. Он отправился навестить свою матушку в предместье. Пора бы уж ему и вернуться, да матери небось захотелось, чтобы сынок побыл с ней подольше. Что вам от него надо? – Мартин не заподозрил ничего худого и держался спокойно.
– Из дома своей матери этот паренек ушел часа два тому назад, – заявил сержант без обиняков, – мы сами сейчас оттуда. Не обижайся, приятель, но хоть ты и говоришь, что его здесь нет, мой долг это проверить. Так что мы, с твоего позволения, осмотрим дом и двор.
Мартин насупил брови, спокойствия как не бывало. В дверь вновь просунулась каштановая головка его жены: на ее милом личике появилось беспокойство, в черных глазах – настороженность. Дети вытаращили глазенки, малютка, невинное сердечко которой жаждало справедливости, выпалила: "Дядя плохой!" – и никто на нее не шикнул.
– Если я сказал вам, что его нет в моем доме, – заговорил Мартин, не теряя присутствия духа, – то так оно и есть. Можете убедиться в этом сами. Осмотрите все: и дом, и двор, и мастерскую – мне скрывать нечего, а вот вы что-то недоговариваете. Этот парнишка по своей воле стал моим учеником, он брат моей жены и дорог мне, как родной сын. Зачем вы его ищете?
– Сейчас, в этот момент, – с расстановкой произнес сержант, – в предместье, в том самом доме, куда сегодня утром пошел твой ученик, лежит тело Герваса Бонела, его отчима, того, что завещал было ему манор Малийли, а потом передумал. Он убит. Именно по подозрению в этом убийстве я и разыскиваю Эдвина. Тебе этого достаточно?
Этого было более чем достаточно для старшего сына Мартина, Эдви, который навострил уши, не высовываясь из задней комнаты. Известие это его поразило. Он не мог понять, как же так: стажа явилась за Эдвином, а Эдвин... он давно уж должен был вернуться домой, если бы все уладилось. Эдви ведь с самого начала чуял, что дело добром не кончится, – это взрослым казалось, что все обойдется.
Не успели люди шерифа войти в дом, как Эдви торопливо выбрался через заднее окошко во двор, вскарабкался на поленницу, словно белка перемахнул через стену и что было мочи припустил по склону к одной из маленьких дверей в городской стене, которые в мирное время оставались открытыми и выходили к крутому берегу неподалеку от винного двора аббатства. Немало мастеровых из города, те, кому требовались вместительные склады, отгораживали там участки, где хранили разные материалы. Там находился и дровяной склад Мартина Белкота, где плотник высушивал бревна. Оба паренька, бывало, отсиживались там, когда им грозила выволочка. Там-то и мог спрятаться Эдвин, если бы... нет, конечно, не потому что он убил, это полная чушь! Но если бы его обидели, допекли, и он сейчас был бы очень несчастен и страшно зол. Настолько, что мог помыслить об убийстве, но пойти на это – никогда. Он не таков.
Эдви, уверенный что за ним не следят, несся стремглав. Запыхавшись, он влетел в калитку отцовского склада и полетел кувырком, зацепившись за ноги Эдвина, который сидел на земле, размазывая по щекам слезы ярости и обиды.
Стоило Эдви подняться, как Эдвин, уязвленный тем, что его застали в слезах, влепил приятелю оплеуху и тут же получил в ответ увесистую затрещину. Всякий раз, когда у друзей что-то не клеилось, они устраивали хорошую потасовку. Это вовсе не было ссорой, а скорее проверкой боевой готовности. Вздумай вмешаться кто-нибудь третий, его оттузили бы куда покрепче. Эдви быстренько поведал все, что узнал, совершенно обескураженному и сбитому с толку Эдвину, и оба паренька уселись поближе друг к другу, собираясь придумать какой-нибудь сногсшибательный план.
За час до вечерни в садике Кадфаэля появился Эльфрик. Прошло не более получаса после того, как тело Бонела обмыли, обрядили и отнесли в часовню, а Кадфаэль вернулся к себе. Тем временем в доме был наведен порядок, и опечаленным домочадцам оставалось лишь предаваться грустным размышлениям да гадать, чем все это кончится. Меуриг поспешил в город, чтобы рассказать плотнику и его домашним обо всем, что стряслось, – кому-то нужно было сообщить эту горькую весть. Кадфаэль полагал, что люди шерифа уже успели схватить Эдвина. Эдвина... О Господи, он никак не мог вспомнить фамилию человека, за которым Ричильдис была раньше замужем. Белкот ведь доводился ей зятем.
– Брат, – обратился к нему Эльфрик, – госпожа Бонел просит тебя прийти и переговорить с ней с глазу на глаз, в память о былой дружбе.
Кадфаэля это ничуть не удивило. По правде сказать, даже сейчас, после сорока двух лет разлуки, он чувствовал, как земля уходила у него из-под ног, когда он глядел на Ричильдис. Монаху было бы куда легче, если бы злосчастная кончина ее мужа не обернулась мрачной загадкой и над ее сыном не нависла угроза. Тогда ему не пришлось бы взваливать на себя бремя забот о Ричильдис; впрочем, так уж вышло, и с этим ничего не поделаешь. Он был в долгу у этой женщины – за свою юность, за те воспоминания, которые во многом сделали его таким, каков он есть. Сейчас ей нужна его помощь, и у него нет иного выбора, кроме как щедро отблагодарить ее.
– Я приду, – ответил монах, – скажи, что я буду через четверть часа.
Когда он постучался в дверь дома у мельничного пруда, ему открыла сама Ричильдис. Ни Эльфрика, ни Олдит не было, видно, хозяйка отослала их, чтобы поговорить наедине. В столовой не осталось и следа утреннего беспорядка, все было аккуратно прибрано, а стол отодвинут в сторону. Ричильдис села в большое кресло, принадлежавшее прежде ее мужу, и указала Кадфаэлю на лавку, стоявшую рядом. В комнате царил полумрак, маленький светильник отбрасывал лишь тусклый свет. Но был и другой свет: сияние ее глаз, увлекавшее его в далекое прошлое.
– Кадфаэль... – начала она, запнулась и умолкла. – Кадфаэль, надо же было такому случиться, чтобы это и впрямь оказался ты! Я ничего не слышала о тебе с тех самых пор, как прознала, что ты вернулся домой. Я-то думала, что ты женился и теперь у тебя внуки. Сегодня утром, глядя на тебя, я все голову ломала, никак не могла понять, где, но была уверена, что видела тебя раньше... Я уж решила, что так и не вспомню, но тут услышала твое имя!
– Да и я тоже, – отозвался Кадфаэль, – никак не ожидал тебя здесь встретить. Я ведь не знал о том, что Эвард Гурней умер, – все-таки вспомнил его фамилию! – не говоря уже о том, что ты снова вышла замуж.
– Три года тому назад, – сказала она и вздохнула. Вздох этот мог означать равно и печаль, и облегчение оттого, что семейная жизнь ее оборвалась.
