Андрей Курков - Не приведи меня в Кенгаракс
— А за что мне могут заплатить «в валюте или рублями»? — Турусов пристально посмотрел в глаза старику.
— За что? За историю.
Турусов пожал плечами.
— Все несколько проще, чем вы думаете, молодой человек. Попробую объяснить вам еще раз. Если вы продаете историю здесь, то, соответственно, покупатель ее уничтожает. Потому, что покупатель должен быть максимально заинтересованным. Если же вы продаете историю за валюту — это значит, что она идет не на уничтожение, но на сенсацию — то есть, на формальное уничтожение первого покупателя. И тех, и других покупателей легко можно найти в Выборге. Если же вы извращенный имматериалист, то вы можете безвозмездно отдать груз той или другой стороне, в зависимости от вашего отношения к истории и ее последствиям.
— Нет истории, — негромко проговорил Турусов, вспоминая свои споры с Радецким.
— Науки пока действительно нет, — кивнул старичок. — А вот описание событий, факты, фамилии личностей — все это есть. И не всех это устраивает.
Позже Турусов никак не мог заснуть. Он ворочался на своей верхней полке, заглядывал вниз на давно уже спящего Радецкого, у которого за время сна выросла густая рыжая щетина. Смотрел в противоположный угол вагона, где между двух больших ящиков на одном маленьком, подстелив свой бушлат, сидя спал персональный пенсионер огромного значения. Старичок напоследок разговора, глянув на Радецкого, сказал, что «летаргическое состояние крайне полезно для обреченных организмов». Произносил он эти слова, так разукрасив их вещей интонацией, словно бы и в самом деле пророчествовал. А потом, буквально через пару минут, снял старенький бушлат, постелил его на «ТПСБ-1748», уселся и захрапел.
Сначала Турусов думал, что не может заснуть из-за этого храпа, но вскоре храп перешел в редкое пофыркивание и Турусов перестал обращать внимание на посторонние звуки.
Он снова заворочался и неожиданно услышал скрип: дверь их вагона медленно откатилась и в проеме возникли три фигуры в плащах и шляпах. Они прошли вглубь. Один зажег фонарик и нащупал лучом Радецкого.
— Поднимайтесь! — властно сказал один из трех, наклонившись над сопровождающим.
— Он в летаргии, — ответил выглянувший сверху Турусов.
— В летаргии? — недоуменно переспросил мужчина.
— Это болезнь психики, при которой человек может не просыпаться несколько лет.
— И кто же это его так? — мужчина выпрямился и смотрел в глаза Турусову.
— Старик один… — автоматически ответил Турусов и тут же понял, что сказал что-то не то. — Точнее, это же болезнь… не инфекционная…
— Ладно заикаться. Слезайте вы! — строго взглянул на него мужчина.
Турусов спустился, поправляя очки.
— А! Мы уже у вас были как-то. Помню. Тут все в порядке? Все в сохранности?
— В общем, да…
Мужчина осветил грузовую часть вагона и присвистнул от удивления, увидев спящего персонального пенсионера.
— А это что за гость? — он перевел взгляд и луч фонарика на лицо Турусова.
— Сам залез… — начал испуганно оправдываться тот, не соображая, почему он так боится этих трех пришельцев. В прошлый раз они унесли ящик, вели себя как-то странновато, но тогда они не вызывали у него чувства страха.
— Проверьте! — негромко приказал двоим собеседник Турусова, махнув рукой в сторону старичка.
Двое подошли к ящикам. Был слышен их шепот между собой, потом донеслось невнятное бормотание уже проснувшегося, но ничего не понимающего старика.
— Кто вы такой? — громко и недовольно спросил у него мужчина.
— Я персональный пенсионер огромного значения… — затараторил вставший на ноги старик.
— С какого года на пенсии?
— С сорок восьмого.
— Иван Петрович, — главный повернулся к одному из своих помощников. — Как там у нас с пенсионерами сорок восьмого?
Иван Петрович, внешне ничем не отличавшийся от других пришельцев, достал записную книжку, полистал, подсвечивая себе фонариком, потом поднес ее к глазам — видно, имел близорукость.
— Пенсионеры сорок восьмого, пятьдесят пятого, шестьдесят первого досрочные.
— Вот видите, товарищ пенсионер! — нехорошо улыбнулся главный. — Вы не доработали. А что же вы делаете здесь?
— Подвезти попросил… — залепетал не на шутку перепуганный старичок.
— Хо-хо-хо! — расхохотался главный. — Вам известен маршрут этого поезда? Так, куда же вы собрались на нем подъехать?
Старик глубоко вздохнул, нахмурился и уставился в пол.
— Иван Петрович! — снова обратился главный к своему помощнику. — Проверьте как там с ящиками обстоит. Все ли на месте?
Иван Петрович снова направился в угол. Луч его фонарика пробежал по стенке вагона, опустился на груз.
— Если бы я вам поверил, мне было бы очень горько разочаровываться! — сказал главный пенсионеру. — Но, слава богу, я давно уже никому не верю, поэтому и разочарований никаких. Вы здесь хотели что-то выкрасть. Я в этом больше, чем уверен. Вы, я попрошу, не спешите рассказывать мне правду. Мне легкая правда не нужна. Вы должны будете выстрадать право рассказать ее мне, вот тогда и у вас, и у меня возникнет огромное чувство облегчения. А теперь вы пойдете с нами.
— Леонид Михайлович! — послышался радостный голос Ивана Петровича. — Наш пенсионер спал на ящике «ТПСБ-1748»!
— Вот как? — мужчина, командовавший этим ночным парадом, на секунду задумался. — Ну вот и ответ. Но не считайте, что вы уже в чем-то признались. Право на признание надо выстрадать!
Турусов стоял и слушал, как завороженный, слова этого ночного распорядителя, обладавшего удивительной твердости голосом и умевшего так интонационно разбить каждое предложение, что, казалось, откуда-то свыше простым смертным диктуются величайшие законы.
— А ящик придется тоже забрать, — как-бы сожалея, покачал головой Леонид Михайлович. — Иначе мы не сможем сравнить будущее признание пенсионера с исторической правдой.
Третий гость, еще не проронивший ни слова и молча стоявший посередине вагона, аккуратно взял на обе руки ящик, как берут неопытные папаши свое дитя, и почти торжественно подошел с ним к открытой двери.
Иван Петрович, крепко держа под руку персонального пенсионера, тоже направился к выходу.
Главный, Леонид Михайлович, без единого слова пожал руку Турусову, пожал — как клещами сдавил. Пристально глянул сопровождающему в глаза.
— И все-таки, — сказал, — если этот не проснется в ближайшие дни, подумайте о кандидатурах на место сопровождающих… Составьте список с адресами. В следующий раз дадите лично мне в руки.
Стук колес ворвался в уши Турусова после этих слов Леонида Михайловича. Турусова словно с неба опустили, или разбудили резко. Четверо уже собирались выйти на ходу из вагона в темноту этой вечной ночи, куда они всегда уходят и откуда всегда возвращаются.
— Постойте! — выкрикнул Турусов, почувствовавший, что какой-то важный вопрос остался нерешенным.
Те обернулись в медленном плывущем движении, и вдруг цепким кошмарным эхом зазвучал в вагоне крик. Он метался по вагону несколько долей секунды, царапая и заставляя кровоточить уши, и резко исчез, словно выскочил в открытые двери и его смело встречным ветром.
Турусов широко открыл глаза. У дверей, обернувшись к нему, стояли трое в плащах и шляпах.
— Что вы хотели? — спросил главный.
— А ящик? Как с ящиком… он же в накладной…
— Не волнуйтесь, — посоветовал главный. — Может быть, я верну его вам в следующий раз. Обидно, что он не успел выстрадать право на признание…
— последняя фраза уже не касалась Турусова. Она была сказана себе, четко и негромко.
Трое вышли в темноту, наполненную до краев шумом идущего поезда.
Турусов задвинул двери и, прислонившись к ним, замер, чувствуя опустошенность и свою собственную ничтожность в этом излишне конкретном мире.
Утро застало Турусова спящим на соломе в совершенно незнакомом вагоне довоенного образца. Под головой — его же вещмешок. Пахнет коровником.
Турусов проснулся бодрым, но сразу сник, увидев, где он находится. Поезд шел очень медленно.
Турусов порылся в вещмешке. Обрадовался, найдя там магнитофон и бумаги Смурова, которые, как думал сопровождающий, еще пригодятся и помогут внести ясность в какую-либо будущую темноту.
Вагон был узким и коротким. В обеих стенках было по два маленьких решетчатых окна. Турусов прильнул к стеклу и обомлел: вагончик толкали по рельсам несколько крепких невзрачно одетых мужчин. Турусов расслышал чужую незнакомую речь.
Вдруг вагончик натолкнулся на что-то и от удара Турусов грохнулся на деревянный пол. Падая на спину, он выставил назад локти, чтобы смягчить удар, и правым выбил прогнившую доску. Локоть ушел вниз.
В углу вагончика открылась маленькая дверца и внутрь возбужденно заскочил парень лет двадцати пяти, светловолосый во всем клетчатом. Не обращая внимания на Турусова, он жадно осмотрел все стены, потрогал потолок, потопал по скрипящему полу, проверяя состояние досок. Потом стал у окошка и кому-то помахал рукой.
