Вячеслав Энсон - Эра беззакония
– Товарищ подполковник! Майор Савельев, начальник уголовного розыска Центрального РУВД, – доложил майор. – Прибыли по приказанию начальника РУВД. Со мной капитан Егоров и старший лейтенант Поляков.
– Хорошо, что прибыли, – сказал Калмычков. Зачем они прибыли, он только смутно угадывал. – Присаживайтесь! Слушаю вас.
Майор заерзал в кресле, не зная как начать.
– По поводу неувязочки с журналистами. Это… Про самоубийство на улице Достоевского.
– Смелее, смелее! – поняв тему, напустил строгости Калмычков, – рассказывайте, как обделались.
– Нам гарантировали, что не под протокол, – встрял Егоров. – На словах, для пользы дела.
– Видел я ваши дела. В телевизоре помелькать захотелось? Мне песни пели: «Никаких журналистов!.. Участковый внизу держал…»
– Если б генерал нашего за горло не взял, – взъерепенился Егоров, – стал бы я рассказывать. Своими руками крючок в задницу вставлять.
– Егоров, не хами! – одернул подчиненного майор Савельев. – Сказано: без протокола! Хочешь неприятностей на РУВД?
Постепенно Калмычков въехал. Вчера генерал предложил начальнику Центрального РУВД выбор. Или засылает к нему УСБ с проверкой всего, чего можно, или виновные в торговле информацией по конкретному случаю колются Калмычкову без протокола, для выяснения подоплеки возни, которая вокруг это дела затеяна. Наказаний не будет, но выводы, конечно, последуют.
Не без труда, изо всех сил напрягая в себе хитрого следователя, Калмычков выявил за полчаса картину торговли информацией в Центральном УВД. Собственно, она ничем не отличалась от торговли в любом другом районе, да и в самом Главке.
Всего за сто баксов капитан Егоров позволил поснимать квартиру, где произошло самоубийство. Еще за пятьдесят – дал короткое интервью. Старики Самсоновы «выступили» за триста рублей. «И были счастливы!» – не преминул вставить Егоров.
На вопрос Калмычкова, почему журналист не в девятнадцать-двадцать часов, а гораздо позже произвел съемку в квартире, Егоров ответил, что, от кого попадя, денег не берет, а этот репортер оказался умным и за пару часов раскопал людей, которым Егоров отказать не может.
Так же примерно, плюс за две сотни баксов, журналист раскрутил старшего лейтенанта Полякова на копирование карты памяти из камеры самоубийцы. Прокурорского сообщника Поляков не выдал. И Егоров не очень откровенничал.
«Я бы на бабло не позарился, да у тех людей за яйца подвешен, – признался Егоров. – Их, конечно, не застучу, но люди наши, милицейские. Распоряжение выполнил, и немного при деньгах».
Поляков добавил: «Деньги вернем, только не все. Часть наверх пошла. Не просить же обратно».
Почему журналистов собралось так много, так быстро, и кто за этим стоит, «орлы» не знали. Калмычков отпустил их и начал было строчить отчет для Перельмана, но одумался и следов на бумаге решил не оставлять.
Выслушав устный доклад, Перельман требовал принятия мер и наказания виновных, опять плевался слюной, пока не сообразил, что законных оснований под его требованиями нет и даже начальнику Центрального РУВД он по субординации – никто. Попыхтел немного и сдулся.
«Где планируете умирать?..»
22 октября, суббота
«Странная осень в этом году: сентябрь – суше августа, и в октябре всего два-три дождика. И тепло. Не по-питерски, – удивлялся Калмычков, летя по сухому Выборгскому шоссе. – Сглючил мир, перевернулся. Погода в том числе».
Кто отвечает за смену времен года? Есть, ведь, кто-то. Или на небе демократия?
Похоже, этот «кто-то», получив от начальства «втык» за вчерашний мягкий день, а может, и за всю нетипичную осень, пересмотрел свое отношение к работе. Ночь ушла у него на раздумье. Обещанное предупреждение о неполном служебном соответствии притушило кураж. Одумался, встал на путь исправления.
Сегодняшний день выдался солнечным, но уже ветреным и холодным. В рамках должностных инструкций. Осень будто опомнилась, что задержала бабье лето на неприлично долгий срок. К утру сменила южный антициклон на северо-западный, сметая багрянец лесов злой секущей метлой полярного ветра.
Солнце прогрело салон машины, и пока Калмычков петлял по улицам дачного поселка, не ощущал перемену погоды. Но только вышел, чтобы постучать в зеленые ворота генеральской дачи, как резкий ветер дохнул запахом снега, заставил по самое горло застегнуть молнию джемпера и куртки.
На стук не откликнулись. Калмычков постучал еще раз, прикидывая, удобно ли заорать на всю улицу: «Эй, хозяева!» Кричать не пришлось. Лязгнули засовы, и сначала одну половинку, а затем вторую, раскрыл невзрачный мужичок.
– Калмычков Николай Иванович? – спросил он, щурясь и прикрывая ладонью глаза.
– Он самый.
– Ждали вас к двенадцати, а сейчас половина первого. Я в сараюшке ковырялся, не услыхал, что тарабаните. Проезжайте! – махнул он Калмычкову, а сам закричал в сторону дома, – Серафим Петрович! Приехал!
С крыльца уже спускался, поспешая, генерал в спортивном костюме. Калмычков едва успел въехать на территорию и заглушить машину, чтобы, выйдя из нее, угодить в широко расставленные объятья.
– Заплутали, Николай Иванович? Немудрено. Здравствуйте. Проходите.
– Здравия желаю, товарищ генерал! – Калмычков, не стал подыгрывать. «Чего Ваньку валять».
– Мы не на службе, – генерал обнял его за плечи и повел по дорожке. – Я вас к себе домой пригласил, окажите любезность, будьте со мной на одной ноге. Серафим Петрович меня зовут. И никаких званий, пожалуйста.
– Слушаюсь, товарищ… Простите, Серафим Петрович.
– Веня! – окликнул генерал мужичка, что открывал ворота. – У тебя все готово?
Тот утвердительно кивнул головой, и генерал повернул на тропинку, ведущую в глубь участка. Ему хорошо удавалась роль гостеприимного хозяина, показывающего дорогому гостю, что где посажено, какая постройка для чего предназначена. «БДТ по тебе плачет», – съехидничал про себя Калмычков.
Дача не произвела на него впечатления. Даже разочаровала. Совсем не генеральская дача. Лет пятнадцать назад она, возможно, тянула на такой статус. Но время не стоит на месте. Сегодня любой хозяин пяти ларьков имеет дворец, рядом с которым двухэтажный, под крашеной вагонкой, домик генерала, выглядит бедно и неухоженно.
«Участок, конечно, большой – с полгектара, но рук и денег в него не вложили», – оценил Калмычков. Он планировал следующим летом купить землю на Валентинино имя. Отчетливо представлял, что и как построит, присматривался по дачным местам.
Можно было и в этом году начать, но затянулись «бои местного значения». Чем это кончится? Непонятно. Браться за обустройство семейного гнезда в обстановке неопределенности он не решился.
Генерал, судя по всему, дачей не занимается, тоже в семье что-нибудь не так. Женской руки не видно. Никаких современных прибамбасов: гномиков, качелей.
– Такой вот уголок для отдыха, – закончил экскурсию генерал. – А у вас, Николай Иванович, дачка где?
– Я житель каменных джунглей, – отшутился Калмычков.
– И не планируете?
– С моей зарплатой много не напланируешь, Серафим Петрович.
– Да-да. Зарплаты в ГУВД – не разгуляешься, – посочувствовал генерал. – Но довольно о грустном. Приглашаю попариться! Веня замечательно баньку истопил.
– Я утром душ принял… – заартачился Калмычков.
– Душ – для чистоты тела. А баньку в субботу сам Бог велел, для души. Не упрямьтесь, Николай Иванович! Попаримся, грехи смоем, тогда и о делах поговорим.
Пришлось Калмычкову подчиниться. Но пару маячков на оставшейся в раздевалке одежде он соорудил.
– Веником владеете? – спросил генерал, выбирая среди душистых, распаренных орудий пытки подходящее для себя.
– Приходилось…
– Тогда – вперед!
Парились умело, со вкусом. Между расспросами о семье, о службе в ОВД и Главке, Калмычков понял, что разговора в баньке не будет. Посмотрели на него, на предмет микрофонов и видеокамер, а остальное так, для снятия напряжения.
Он угадал. Когда напарились, отдохнули и, совершив заключительное омовение, вернулись в раздевалку, маячок, что попроще, из пряжки брючного ремня, показался не тронутым. Приглядевшись, понял – тронули, но заметили и восстановили. Хватило квалификации. А второй, хитрый, маячок, из пуговицы и складки рубашки, не оставил сомнений – «прошмонали» качественно. Если на даче никого кроме генерала и Вени нет, то кто же он – этот Веня – специалист широкого профиля?
После бани разомлевшего Калмычкова, и впрямь как грехи с души смывшего, генерал потчевал на открытой терассе чаем. Терасска устроена умно. Холодный ветер в нее не задувает, а солнышко греет, во всяком случае, в это время дня и в это время года.
Вениамин соорудил шашлычок. Украсил стол блюдом с зеленью и помидорами, с ловкостью официанта разлил по бокалам вино. Калмычков оценил и вино, и выставленный попозже коньячок, которым не злоупотребили, а только придали обеду законченность, с плавным переходом к кофе.
