Али Найт - Точка кипения

Маркус машет мне рукой.

— Вы что-то потеряли?

— Себя.

Его юная улыбка на время оживляет меня. Я облокачиваюсь на забор и неожиданно чувствую себя невероятно измотанной.

— Как у вас дела?

Маркус почесывает грудь через футболку с названием неизвестной мне группы.

— Отлично! Да, отлично. Мы были на вечеринке, которая продолжалась два дня. Нет, подождите, наверное, три. Это было… Да вы поняли.

Он пожимает плечами, а я улыбаюсь. Время — это проблема родителей… и ревнивых жен. Я прикидываю, что если Маркуса здесь не было, то он не мог видеть, как Пол топит свой шарф. Или оружие.

— Макс с тобой?

В ответ из кабины показывается голова, потом появляется длинное тело. Макс протирает сонные глаза.

— Только проснулся, как я понимаю?

Он зевает, и материнская нежность к нашим прекрасным квартирантам отвлекает меня от мрачных мыслей. Макс и Маркус — каждому, должно быть, года по двадцать два, красивые, беззаботные, внимательные — наслаждаются жизнью за городом. Они уже жили на барже около двух недель, когда Полу понадобилась помощь, чтобы спилить сосну. В конце концов они втроем с шумом повалили ее на нашей лужайке, в то время как я и дети, съежившись, сидели в доме. С тех пор Джош без ума от них. Макс — это единственный человек, который может оттянуть Джоша от телевизора; он часами играет с ним в мяч или садится возле стола на старый стул, а Джош, словно терьер, рыщет вокруг в поисках брошенного мяча.

Кессиди была в ужасе, когда я рассказала ей о замечательных молодых людях, живущих за нашим забором.

— Делать макияж, чтобы выйти в собственный сад, это кощунство, — говорила она.

Кессиди не поняла, что Макс и Маркус выполняли более полезную функцию: они заставили меня почувствовать себя снова молодой.

— Что вы ищете? — спрашивает Маркус, кивая на сарай.

— А-а… Я где-то оставила свой шарф, — говорю я.

— Так у меня есть. Если хотите, можете взять.

Я вежливо отказываюсь.

— У меня их штук десять там, — смущенно показываю я на дом.

Были ли мы с Полом когда-нибудь такими же беззаботными и наслаждались ли жизнью вот так? Когда я поднимаюсь в сад, последние лучи дневного света прячутся за нашим огромным домом.

Через час я уже вытаскиваю из чулана и пересматриваю пакеты с собравшимися за неделю куриными косточками, коробками из-под чая и карри и стаканчиками от йогурта и с каждым новым движением испытываю все большее разочарование. Я остаюсь с пустыми руками, шарф так и не нашелся. И тут я позволяю себе расплакаться. Потом тщательно мою руки, чтобы избавиться от запаха полусгнивших отходов. Голова у меня просто раскалывается. Всего несколько дней назад Пол смывал кровь в эту раковину. Я беру моющее средство и так сильно тру эмаль, что начинают болеть пальцы. Потом наливаю отбеливатель в водосточную трубу. Мои руки дрожат. Соберись, Кейт, соберись!

Глава 12

Подозрительность заставляет наш мозг работать четче. Пол возвращается с работы и заключает меня в крепкие объятия.

День прошел под влиянием известия о смерти Мелоди, которое распространяется от стола к столу, как лесной огонь перекидывается с одного сухого куста на другой.

Я говорю, что сочувствую ему, и он обнимает меня еще крепче. Внезапно на мои глаза наворачиваются слезы, и Пол отпускает меня, только когда к нам подходит Ава. Он наливает два больших бокала вина. Я смотрю, как он придвигает стул и склоняется над приготовленным мною ужином. Некоторое время Пол ест молча.

— Вкусно. Я ужасно проголодался. А есть еще что-нибудь?

Я киваю и забираю пустую тарелку. Он тянется за водой.

Я вижу очертания телефона в кармане его брюк и словно сканирую его рентгеновскими лучами.

— Расскажи мне что-нибудь, что-то хорошее и… простое. Что ты сегодня делала, малыш?

Я уже собираюсь ответить «Представляла, что ты мог убить свою любовницу», но вместо этого только пожимаю плечами. Весь вечер я обдумывала, что скажу ему, но, когда Пол вернулся, онемела: у меня попросту не нашлось бы слов, чтобы возразить ему.

— Макс и Маркус целых три дня кутили.

Он улыбается.

— Это означает, что лето на подходе. Ты продлила туристическую страховку?

Я наблюдаю, как он подчищает свою тарелку, как вытирает рот салфеткой, как убирает что-то из-под ногтей. Как устраивается поудобнее в нашей спокойной домашней обстановке. Мы будем обсуждать шпалерные ножницы, которые нужно купить, или мелочи вроде перегоревшей лампочки в холодильнике — обычные банальные вещи, которые удерживают отношения на протяжении многих лет. Мне нравится такая жизнь.

Любой выбранный мною следующий шаг будет означать трагедию, и мне нужно быть уверенной — уверенной на сто процентов! — поэтому пока что я слушаю и наблюдаю. Я слежу за ним глазами, когда он ходит по дому. Он читает Аве книгу, а я стою чуть дальше в коридоре и прислушиваюсь к скрипу пола. Он сидит на ее кровати. Он разговаривает с Джошем о гладиаторах, говорит, что свозит его когда-нибудь в Колизей. Будущее… Я не могу представить ничего дальше этой минуты, потому что беспощадно выискиваю улики и знаки. Правда ли, что ты всего лишь притворился пьяным в ту ночь? Неужели ты сделал вид, что потерял сознание, и если так, то почему? Я уверена, что он открывает сервант в комнате Джоша. Там ты не найдешь то, что ищешь, Пол.

Я вхожу, чтобы пожелать Аве спокойной очи, сажусь на пуховое одеяло с Золушкой, наклоняюсь, чтобы поцеловать дочку, вдыхаю ее бисквитный запах и вдруг нащупываю что-то твердое. Это телефон Пола, выпавший из его кармана, пока он читал «Ангелину балерину». Доверие… Мне кажется, оно прямо противоположно ревности. Научиться доверять занимает годы, Пол, а разрушить это можно за одну секунду — ту секунду, когда ты падаешь на пол нашей кухни, если быть более точной. Меня бросает в жар, когда я беру телефон. Доверяешь ли ты мне, Пол? Я выключаю свет и останавливаюсь в коридоре с тревожным чувством, похожим на то, которое испытала в ту кошмарную ночь, когда все началось. Телевизор включен, значит, ты не наверху. Я перелистываю сорок семь сообщений с работы, от твоих родственников, друзей, из каждой сферы твоей жизни. Нахожу три сообщения от Мелоди, все они были отправлены в один вечер. Во всех одно: «Пожалуйста, позвони мне».

— Я нашла твой телефон. Возьми. Тебе следует быть более внимательным.

Он удивленно отрывается от повтора передачи «Истории дизайна».

— И где он был?

— У Авы на кровати.

Я небрежно бросаю телефон на диван.

Пол недовольно ворчит и засовывает его в карман. Мы смотрим, как на берегу озера возводят стеклянное здание.

— Знаешь, теперь мы могли бы построить наш собственный дом. Именно такой, как нам нравится.

Я осторожно киваю.

— Может быть, нам стоит уехать за город, подальше от этой суеты.

Я искоса наблюдаю за ним.

— А как же твоя работа?

Он грустно смотрит на меня.

— Два года скоро истекут, и завершающий этап продажи подойдет к концу, а значит, мне не нужно будет больше работать.

— А как же моя работа?

Он поворачивается ко мне и почесывает затылок.

— Тебе она действительно нравится, да?

Я киваю. Он секунду молчит, а потом улыбается своей сияющей улыбкой.

— Вот что я тебе скажу… Мы создадим другую семейную компанию и вместе придумаем новые программы, а во дворе будут блеять овцы. Так ты сможешь работать, а я проводить больше времени с тобой и детьми.

Может быть, где-то открыто окно или задувает в открытую дверь, потому что у меня по спине пробежали мурашки.

В нашем доме телевизор смотрят часто, он почти не выключается. Можно сказать, что мы с Полом телеманы. Мы никогда не воюем с детьми, чтобы они выключили детский канал. Пол справедливо посмеивается над современными людьми, которые живут телевидением и в то же время не разрешают своим детям играть с пультом. Это просто лицемерие. Телевидение у Пола в крови, это его страсть, и оно стало моей страстью тоже. Мне нравится, что оно переносит меня в другой мир, пугает и восхищает, и мне даже не нужно вставать с дивана, чтобы жить. Сегодня оно выполняет функцию утешителя, потому что помогает чувствовать себя исключительной, поэтому, когда Пол около десяти звонит и сквозь шум «Шоу Джереми Кайла» говорит, чтобы я немедленно включила новости, я спокойно тянусь к пульту.

— Что-то случилось?

— Да. Мелоди была задушена.

Я ерзаю на месте.

— Мы уже знаем это, Пол.

— Белой веревкой с потрепанными концами.

Я не могу справиться с шоком и молча смотрю на ручку и лист бумаги в руках диктора новостей.

— Кейт, мне нужно идти.

Пол уже говорит с кем-то еще, и связь обрывается. Мне не нужно объяснять, что это значит. Джерри Бонакорси убил жену много лет назад, задушив ее своим рабочим инструментом — белой веревкой фокусника с потрепанными для вида концами.