Джанрико Карофильо - Прошлое — чужая земля
Совещание продлилось еще несколько минут. Решили прорабатывать версию, предложенную Пеллегрини: достать дела насильников, проверить сроки тюремных заключений, изучить «почерк» преступлений, взять их фотографии либо сделать новые (если в деле их не найдется) и показывать на улицах поблизости от мест, где орудовал насильник.
В надежде добраться до чего-нибудь.
Раньше, чем это сделает он.
Глава 4
Мы расстались с Джулией в начале апреля. За две недели до этого я переспал с другой.
Нас познакомил Франческо одним субботним утром. Мы виделись с ним почти каждый день, независимо от покера. Мы стали друзьями. Так он говорил, как-то странно напирая на слово «друзья». Он говорил, их у него было совсем мало, до меня от силы двое. Если я начинал расспрашивать его о них, он уходил от ответа. По правде говоря, он уходил от ответа всегда, стоило разговору коснуться интимных сторон его жизни.
Он знал кучу народа, это я, кроме прочего, понял еще в первый вечер. Среди его знакомых попадались совершенно разные люди. Как он познакомился с некоторыми из них, я не мог себе даже представить.
Так называемое высшее общество Бари: солидные богатые семьи и самые красивые девушки, бизнесмены и нувориши, среди которых он отлавливал наших будущих жертв, компании неформалов, тусующихся в андеграундных клубах. И уголовники. В основном из игорных домов, но и такие, что занимались совсем другими делами.
Он обладал редкостным мимическим талантом. В зависимости от окружения менялся стиль его поведения, разговора, менялась даже манера двигаться. Он чувствовал себя комфортно в любой компании — по крайней мере, производил такое впечатление.
В ту субботу мы договорились встретиться на аперитив. Когда я пришел, он уже сидел у стойки бара с двумя девушками, которых я никогда раньше не видел. Обе выглядели очень эффектными — правда, слишком тщательно накрашенными, слишком сильно надушенными, слишком модно одетыми. Все в них было слишком.
— Мара, Антонелла. Мой друг Джорджо, — познакомил нас Франческо. Он улыбался уже хорошо знакомой мне улыбкой. Она появлялась на его губах, когда он что-нибудь замышлял.
Я пожал руки Маре и Антонелле, сел, и мы заказали себе по аперитиву.
Мара работала в страховой фирме. Антонелла училась на зубного врача. Обеим чуть больше двадцати, обе говорили с убийственным областным акцентом, курили сигареты «Ким» и жевали жвачку с хлорофиллом.
Мы болтали о многих вещах, одна интересней другой. Например, о гороскопах. Или о том, в какой день лучше ходить на дискотеку: в пятницу или в субботу. О том, что недавно девушки расстались со своими скучными благопристойными парнями и сейчас мечтают поразвлечься. Это сказала Мара, а затем обе посмотрели нам в глаза, чтобы удостовериться, правильно ли мы их поняли.
День выдался прекрасный, и Франческо предложил пообедать в ресторане на берегу моря. Девушки не возражали, мы вышли из бара и направились к машине. Мы с Франческо шагали чуть впереди, и он тихо произнес: «После обеда мы их поимеем».
— Что ты несешь?
Я тоже понизил голос. А он продолжал, как будто не слыша:
— Подпоим их немного, а потом трахнем. Хотя их даже поить не надо. Им и так невтерпеж.
Он был прав. Мне захотелось засмеяться. Не потому, что стало смешно, а так, от нервов. Мне пришлось напрячься, чтобы сдержаться. На лице появилась глупая улыбка. Я почувствовал ее на губах как гримасу. И тогда я ляпнул первое, что пришло в голову, лишь бы стряхнуть с себя эту гримасу:
— А куда мы пойдем?
— Не волнуйся, место у меня есть. Поедем на твоей, BMW произведет на них впечатление.
И мы поехали на моей черной бээмвухе, которая, как и ожидалось, произвела должный эффект. В загородном ресторане на берегу моря мы ели морских ежей, рыбное ассорти и огромных, жаренных на гриле раков. Мы пили охлажденное белое вино, и по мере того, как пустели наши бокалы и бутылка, разговор наполнялся все более откровенными и все менее элегантными сексуальными намеками.
В тот день я узнал, что у Франческо имелось нечто вроде pied-à-terre.[8] Две комнаты и кухня. Новая мебель. Вид безликий, как у гостиничного номера.
Мы с подвыпившими девушками пришли туда часам к четырем. Никаких проблем с выяснением отношений или распределением по парам не возникло. Мы с Антонеллой пошли в спальню, а Франческо с Марой остались в гостиной, оборудованной большим черным диваном.
Когда я заходил в спальню, наши взгляды с Франческо пересеклись, и он подмигнул мне.
Пошлятина, но тогда я не обратил на нее внимания. Я не мог и не хотел ни на что обращать внимания. И вместо ответа по-идиотски улыбнулся.
Сразу же после этого мы с Антонеллой, обнявшись, рухнули на постель. Больше всего я запомнил ее отдающее вином и сигаретами дыхание. Пока мы занимались сексом — несколько раз и подолгу, — она называла меня «любимый», а я мысленно недоумевал: любимый? Да кто ты такая? И мне опять хотелось по-идиотски рассмеяться. Я думал о том, что трахаюсь с красивой и почти совсем незнакомой мне девушкой. В какой-то момент я даже чуть приостановился, пытаясь вспомнить ее имя.
Мне бы смутиться, но я, наоборот, испытывал тупое ликование.
В перерыве мы зажгли сигарету и курили ее вдвоем. Заслышав доносившиеся из другой комнаты звуки, она усмехнулась, легонько толкнула меня локтем в бок и завела было какой-то комментарий, но резко осеклась. На секунду задумалась и осталась лежать неподвижно, с отсутствующим видом.
А потом испортила воздух.
В полутемной, незнакомой комнате раздался тонкий, но длинный звук, как у карнавального горна.
Прежде чем заговорить, она на мгновенье приложила руку к губам.
— О господи, прости! После хорошего траха со мной иногда случается. Не могу сдержаться. Наверное, потому что я так расслабленна.
Я обалдел, не зная, что сказать.
Да и как можно вежливо ответить на подобную фразу?
Не переживай, я тоже, когда расслабляюсь, люблю от души пустить газы? В зависимости от настроения и съеденного за обедом могу изобразить и пару добротных отрыжек? Что-нибудь вроде этого, чтобы она не чувствовала неловкости.
Я ничего не сказал. Впрочем, она уже давно забыла про неловкость и без моей помощи.
Она положила руку мне на живот, затем между ног. Я не стал ей мешать.
Вечером, уходя, я сообразил, что ни разу не вспомнил о Джулии.
Глава 5
В первых числах мая я должен был досрочно сдавать экзамен по гражданскому праву. За несколько недель перед экзаменом я ни разу не открыл учебник. В день экзамена я, как сомнамбула, пришел в университет, заполнил бланк и сел ждать своей очереди. Когда вызвали студента, чья фамилия в списке предшествовала моей, я встал и ушел.
Ничего подобного со мной раньше не случалось. Я всегда учился только на «отлично» и никогда не пропускал экзаменов.
До того майского утра.
Из университета я выходил в легкой растерянности. Хорошо, что я не пошел отвечать. В последнее время я почти совсем не занимался и думал о другом. Я избежал никому не нужного позора, а возможно, и неудовлетворительного результата, который повлиял бы на итоговые оценки в дипломе.
Я решил день-два отдохнуть, а затем снова приняться за учебу. В июне, самое позднее в июле, сдать этот экзамен. Защитить диплом в декабре, а не летом. В любом случае, я опережал сокурсников. Из-за небольшой задержки ничего страшного не случится. У меня большая фора. Жаловаться не на что.
Эти мысли успокоили меня, и по дороге домой ко мне вернулось приподнятое настроение. Хорошо, что я не имел привычки предупреждать родных об экзаменах, значит, и выдумывать в свое оправдание ничего не придется.
Я бездельничал два дня.
Потом еще несколько дней, потому что никак не мог заставить себя начать заниматься. А потом еще несколько, потому что возвращался домой по ночам и днем отсыпался.
А потом я просто перестал об этом думать.
Между прочим, вот уже несколько недель я постигал новую науку.
Глава 6
Однажды вечером, когда мы сидели в машине, курили и болтали о всякой ерунде, я попросил Франческо научить меня какому-нибудь трюку. Я сказал это просто так, как мы часто говорим что-нибудь, лишь бы что-то сказать. Конечно, мне бы хотелось научиться делать с картами то, что умел делать он, но я не думал, что он воспримет мою просьбу всерьез.
А он воспринял ее всерьез.
— Ты уверен, что хочешь научиться?
Его вопрос застал меня врасплох. Франческо всегда делал то, чего от него не ждали. Если я говорил что-нибудь серьезное, он это высмеивал. Я терялся и в итоге мысленно соглашался с ним. Наверное, он был прав. Наверное.
А иной раз я отпускал какую-нибудь шутку или рассказывал что-нибудь забавное. Но он не смеялся и удивленно, почти обиженно, смотрел на меня, не произнося ни слова. Иногда объяснял мне, что над серьезными вещами не шутят. А это как раз серьезная вещь. И снова я чувствовал себя глупо, снова думал, что он прав, а я опять чего-то не понимаю.
